Лель Иранпур – художник в третьем поколении

Так случилось и на выставке живописи, графики, изделий декоративно-прикладного искусства к 80-летию Леля Иранпур (на снимке), организованной Дагестанским музеем изобразительного искусства им. П. Гамзатовой в своём выставочном зале.

Я не была близко знакома с Лелем, но при возможности наблюдала за ним, его творчеством и помню его с тех пор, как только он появился в Махачкале на улице Буйнакского, которая была прозвана молодёжью того времени «Невским проспектом». Такие «невские проспекты» были практически во всех городах страны – эдакий жизненный перекрёсток, где собиралось молодое поколение, но не кучковалось, а своей компанией в 6-8 человек или просто парами вечерами дефилировали вдоль облюбованной части центральной улицы. Здесь встречались, обменивались новостями, демонстрировали тенденции в моде, знакомились, влюблялись…

Такие «шествия» были не только на улицах страны, но и в театрах, где в антракте зрители прогуливались в фойе, обсуждали увиденное на сцене и любимых актёров, беседовали о жизненных ситуациях. Спустя годы такая традиция общения на людях сошла на нет, больше всего она держалась в странах советской Прибалтики. Будучи на концерте органной музыки в Домском соборе в Риге в 70-х годах прошлого столетия, видела, как в перерыве люди – кто парами, кто большим коллективом – чинно ходили вокруг недействующего фонтана в огромном зале собора и не спеша беседовали. Хотя к этому времени на Невском проспекте в тогдашнем Ленинграде, Тверской улице в Москве, Буйнакской в Махачкале уже такой традиции в молодежной среде не было.

А тогда, в конце 50-х, появление нового юноши в колонне дефилирующих по Буйнакской, где в небольшой Махачкале того времени практически всех знали в лицо, вызвало живой интерес: высокий, пластичный, очень симпатичный, несколько отличавшийся одеждой от местных ребят, с необычным для Дагестана именем – Лель. По рядам прогуливающихся рябью прокатился слушок, что этот юноша вместе со своей семьей переехал в Махачкалу из заграницы. Это была бомба! В то время, когда советские люди не ездили за рубеж и иностранцев видели разве что в кино, такое известие подогревало любопытство.

Действительно, семья Леля переехала на постоянное место жительства на родину отца из Тегерана, где родился мальчик со славянским именем Лель. Вообще-то по паспорту он Ормузда – в честь зороастрийского бога, олицетворяющего доброе начало, весну, свет.

Но его в семье и друзья знали как Леля. По всей видимости, так назвала его мама – Ольга Берг, москвичка, шведка по происхождению, видевшая в сыне то, что в славянской литературе, на которой она воспитывалась, отождествляется с весенним лучом, пробуждающим в природе новое, доброе, – Лель.

В девичьем доме Ольги царила аура возвышенного. Отец ее, Василисий Берг, был известным в Москве художником. Гостями дома были литераторы, искусствоведы, художники. Отец Леля – Фаррух Зейналов, дагестанец иранского происхождения, одаренный химик. По возвращении из Ирана в Махачкалу он работал в Дагестанском научном центре РАН. А когда иранцев в 30-х годах выселяли из СССР, молодая семья Зейналовых – Берг после коротких мытарств по Европе поселилась жить в Иране, Ольга стала Гюлли – на иранский манер, а семья взяла новую приставку к фамилии: Иранпур.

Я хорошо помню Гюлли: утонченная, чуткая, волосы с проседью зачесаны на затылок, нередко сплетены в косу, на запястьях браслеты из белого металла, выполненные восточными мастерами, с осторожной легкой походкой, с ясным взглядом лучистых глаз. Интеллигентность во всем – одежде, прическе, манере двигаться, смотреть. Даже внешне она выдавала добродушие, нравственность. Любой при взгляде на нее поймет, что этот человек никогда никому не причинит зла, не позволит малейшей пакости по отношению к окружающим. Такой мне запомнилась Гюлли Иранпур, выросшая в среде искусства и посвятившая ему свою не очень простую, но весьма интересную жизнь. Ее художественные работы полны философского смысла, лиричны, чисты по замыслу.

Вот и в работах Леля внутренний посыл благородства, который формирует огромную гамму нравственных черт, влекущих соответствующее поведение человека доброго, светлого в своих поступках, поведении, манерах передачи на холст нечто высокого, возвышающего зрителя, что называется неосязаемым словом: дух, духовность.

Выставка показывает, как художнику было интересно экспериментировать, изобретать, искать и находить. Лель один из первых в Дагестане стал заниматься чеканкой и выработал свой стиль – восточной миниатюры. Как нежна его «Горянка, наклонившаяся к цветку». Насколько надо быть богатым чуткой нежностью, чтобы холодную латунь залить таким трепетным чувством. А вот от круга солнца лучами расходится призыв ребенка на руках матери: «Пусть всегда будет мама, пусть всегда буду я». Ряд иранских миниатюр, выполненных Лелем в 80-е годы, разливает ностальгию по юному восприятию мест, где родился. А на всё это великолепие взирает Лель – посыл из прошлого – портрет художника, написанный маслом Зулкарнаем Рабадановым.

Лель Иранпур много работал с акрилом, и это видно по многочисленным работам на выставке. Я долго не могла отойти от холста, где на серебристой ткани выпукло изображена голова коня. Породистый, гордый, величественный, страстный, с буйно-волнистой роскошной гривой, непокорностью во взгляде, он не отпускает, как бы провозглашает гимн Природе, подарившей человечеству такую красоту.

Будто вылеплен тонкой рукой из фарфора «Букет в стеклянной вазе». Как замечательна игра красок, живость натуры! Не уступает в буйстве красок и «Лоза» в причудливом переплетении, словно восточный орнамент. Незаурядной фантазией пестрит и акрил на кафеле. Как изящно Лель передает возможности акрила на тонкой ткани, холсте, кафеле!

Витрина женских украшений на выставке, как мне кажется, особенно ценна тем, что она демонстрирует изделия, сотворенные Лелем вместе с мамой Гюлли. Кулон, серьги, миниатюры из металла, черной кости – свидетельство взаимопонимания поколений вопреки утвердившейся формуле проблемы отцов и детей.

Многогранность дарования Леля Иранпур красноречиво свидетельствует о бесконечном поиске, возможности проявить себя в ювелирном деле, графике, резьбе по дереву, художественной обработке стекла. А еще быть новатором в пуантомозаике – написании картин каплями красок, мазками-точками, когда художник вместо кисти использует краски, выдавливая их непосредственно из тюбика. На 1 кв.см приходится 150 и больше капель, чтобы составить задуманное изображение.

Смесь глины с гипсом – древний вид ремесла в Средней Азии и на Кавказе – тоже был опробован неутомимым художником.

В 90-е годы в жизнь Леля вошла Светлана, позже ставшая носить эту экзотическую фамилию. Филолог по образованию, перешедшая в разряд теоретиков искусства, она потом сама представила широкому зрителю не одну свою живописную выставку. Она была вдохновителем, советчиком, другом, его дополнением в формировании художника Леля Иранпур. Взаимопонимание, взаимодополняемость, создавшие цельность, единение, слитность двух творческих натур, позволили Лелю со Светланой создать арт-салон «Светолель», который стал результатом их сотрудничества.

Художник в третьем поколении, перенявший дар видеть прекрасное в обычном, демонстрирует и сегодня своими работами свет и доброе начало.