На «привале» драматургии

Как-то Хемингуэй сказал, что все начинается с первого абзаца. Не зная, из чего состряпать этот абзац, я вспомнил, как Ислам Казиев пародировал моего отца, тогдашнего директора лакского театра, располагавшегося в Кумухе. Выступая на коллегии министерства культуры, Минкаил Алиев назвал спектакли своего театра (по исламу) «незаконнорожденными», т.е. безотцовщиной, без режиссера-постановщика. Их тогда в Дагестане насчитывалось, что пальцев на одной руке. А «роды», естественно, были довольно тяжелыми; спасти то ли «мать»

— пьесу, то ли «ребенка» — спектакль. А «отцами» чаще выступали актеры-самоучки. Правда, очень талантливые люди. И как-то выходили из положения и держались, как говорится, на уровне.

И вот однажды отец на московских или ленинградских «торгах» (было и такое) нашел образованного режиссера и пригласил его в Кумух, обещав выполнить все необходимые при этом договорные начала.

Здесь начинается то, о чем я решил поведать. В то время почти во все районные центры республики летали самолеты – 12-местные «кукурузники». Тот самый режиссер с громкой фамилией Тургенев прилетел в Кумух на аэродром, расположенный в 3-х километрах от райцентра. Но в этот день по какой-то там причине рейсовый автобус не пришел за пассажирами, и ему пришлось с большим чемоданом переселенца тащиться со всеми по горной (конечно, более короткой, чем, может быть, но не очень шикарной автобусной дорогой) тропинке. Отстал и решил отдохнуть. Тут его догнал один охотник, одетый в обычный в те времена ватник с патронташем на поясе, в обмотках и сыромятных чарыках на ногах.

Для краткости не будем приводить начальный диалог: кто есть кто. Познакомились. И, естественно, абориген больше интересовался гостем, чем тот – встречным.

— Режиссер из Ленинграда, — представился гость. – Приехал просвещать лакский народ мировой культурой, театральной…

— И что же Вы собираетесь здесь в театре ставить? – последовал вопрос.

— Мольера, Лопе де Вега, наконец, Шекспира, — отпарировал гость, надеясь, видимо, ошеломить этого пастуха.

— А из Шекспира кого?

— Скажем, «Короля Лира».

— «Лира», говорите, — спокойно воспринял гостя абориген и вдруг, неожиданно для гостя, начал цитировать драматический монолог короля Лира.

Режиссер обомлел, конечно, от неожиданности: какой-то то ли пастух, то ли охотник цитирует монолог из классики, который и сам-то не очень помнил.

— А вы кто? – последовал вопрос.

— Учитель.

— Чего?

— Историк.

— Ах вот оно!

— Вы не волнуйтесь, — сказал Магомед Лукманович, — тут наши самодеятельные решили поставить даже «Разбойников» Шиллера. – Вам, боюсь, придется отбиваться от этого сложного проекта.

— Почему?

— Да потому что все знают, насколько это сложное произведение, рассчитанное на многочасовое представление, что даже большие театры без купюр его не ставят.
Тургенев был загнан «в угол»: куда приехал, кого чему учить, если какой-то учитель, да будь он трижды охотником, так тонко разбирается в мировой драматургии?

Ивот они пошли по тропинке в Кумух, обсуждая проблемы мировой драматургии и временами устраивали привалы, чтобы отдохнуть.

Когда Магомед Лукманович привел гостя к нам домой, обед пришлось подогревать – ждали же на час раньше. Магомед после обеда, как джентльмен, разделал своего «косого» и, дав рекомендации своей двоюродной сестре, т.е. моей маме, как лучше использовать тушу, удалился переодеваться.

Отец – с расспросами к будущему «отцу» спектаклей. Но Тургенев смущенно что-то бормотал, а потом спросил:

— А кто этот охотник?

— Что-нибудь не так? – насторожился отец. Боялся, что родственник как-то обидел гостя, потому что о слишком прямолинейных рассуждениях Магомеда был хорошо осведомлен. – Я с ним разберусь!

— Что вы, что вы, — скороговоркой перебил отца гость. – Наоборот. Надо со мной тут разбираться. Этот человек удивил меня своей эрудицией. И пока я не ознакомлюсь с коллективом театра, боюсь свои творческие планы излагать. 

Магомеда Лукмановича называли действительно ходячей энциклопедией. Его познания во многих областях были притчей во языцех…

«И чем же все кончилось?» — спросите. Поставили «Разбойников» Шиллера и привезли на смотр дагестанских театров в Махачкалу. По просьбе отца мне посчастливилось быть переводчиком (громко сказано) для искусствоведов-театралов из Москвы и Ленинграда. И что же вы думаете? Они были просто восхищены спектаклем. Когда же они спросили: «Откуда эти актеры, где учились?», я откровенно ответил: «Нигде не учились, местные, самодеятельные».

Особенно отметили они нескольких актеров, среди которых был Гасан Бутаев в роли Франца Моора, сцену сумасшествия которого гости называли просто гениальной.