В одном номере «Маарулав» было опубликовано стихотворение Гамзата, сына Магомы из Цада, под названием «Аробщики». Сапожник Абдулхалик не расставался с газетой. Как только появлялся клиент, он принимался за чтение стихов Гамзата. Его племянник Магомед Шамхалов так и выучил на слух это стихотворение. И загорелся. Ему захотелось знать, кто же он – человек, которому принадлежат эти строки.
Первую информацию получил от дяди. Оказывается, в течение двух-трех лет он муталимствовал вместе с Гамзатом, поэтому хорошо знал его и хранил в памяти многие его ранние произведения. Дядя рассказывал об одаренности и учености Гамзата, его известности среди народа, вспоминал о шутках и приключениях, которые передавались из уст в уста как примеры остроумия и находчивости.
Цадаса не только в своей сатире, но и в повседневной жизни выступал как противник всего косного и лживого. Большую ценность имел сборник его стихов, отпечатанный аджамским шрифтом на аварском языке, составленный Абдулатипом Шамхаловым из Аргвани.
Книга эта по сути первый аварский альманах, в котором нашлось место и народным, и авторским песням. Были здесь стихи на любовные, героические, бытовые темы, сказания, воспевающие справедливость и человечность. Эта книга сохранила для народа богатое наследие устного творчества, которое, не будь оно напечатано, возможно, не дошло бы до наших дней. Разве мало стихотворений Махмуда из Кахаб-Росо, Алигаджи из Инхо, Чанки из Батлаича, Эльдарилава из Ругуджи кануло в лету исключительно потому, что в свое время недоставало людей, которые возложили бы на себя тяжелый труд по их собиранию и изданию?
Главное, что Абдулатип Шамхалов без всяких искажений обнародовал в своем сборнике стихи: «Песня о хомяке», «Песня о корове», «Выборная песня», «Наставление», «Запряжка быка», «Песня Хаджил Али», «Песня о радио», «Тебе, Али, наш привет…». Впервые в этой книжке появились биографические данные о Цадасе.
Народу близки сатирические произведения, которые охватывали различные стороны жизни. Эту нишу в аварской литературе заполнил Гамзат Цадаса. Земляки быстро уловили в его творчестве свойственную ему легкость, непринужденность, художественную образность, беспощадную прямоту. Поэт расширил выбор репертуара для аварских певцов. Если до этого они спрашивали слушателей: «Что спеть: любовную или боевую?», то теперь могли спросить: «Спеть Гамзата?».
Несколько сот присланных в район экземпляров первого сборника «Метла адатов» раскупили за пару часов.
Был 1934 год, когда Гамзат Цадаса приехал в Цумаду. Председатель райисполкома выстроил перед ним школьников.
– Твоих книг мало поступило к нам, – сказал он, обратившись к Гамзату. – Но эти ребята заменяют нам их: они наизусть знают все стихи из «Метлы адатов».
Гамзат обрадовался. Он пожал всем руки, расспросил, какие стихи им больше нравятся, какие лучше запоминаются. Потом рассказал о своей поездке в Москву, прочитал новые стихи. Стоило ему умолкнуть, раздавались голоса: «Ещё, ещё читай нам, Гамзат Цадаса!» И он читал.
Во всей своей жизни, в поступках и действиях поэт естественен и вместе с тем величав. В нелегкой и напряженной жизни он был необходим людям.
Солдаты с фронта писали ему домой и в редакцию областной газеты с просьбой послать им стихи. Он получал письма от вдов, от родителей погибших сыновей и облегчал их горе песнями-посвящениями. Они становились народными, ибо в них отражались общие судьбы многих тысяч советских семей: «Напутствие матери», «Песня сестер», «На фронт к любимому», «Исполнилось мое желание».
Много писем получал поэт с просьбами чаще выступать по радио, публиковать свои стихи в газетах; его приглашали в аулы на встречи. Горцы жаждали умного, проникновенного и доброго слова своего народного певца…
А с каким вниманием и заботой он относился к литературе своего народа. Широко известны очерк и стихи Гамзата о Махмуде из Кахаб-Росо, «Письмо сотруднику газеты «Большевик гор».
И когда поэт жил в Цада, и после переезда в Махачкалу, его дом был для писателей, особенно для начинающих, своего рода местом паломничества. Шли за советом, за помощью. А уж когда возникал спор о достоинствах того или иного произведения, его слово считалось последним.
В 1938 году Магомеду Шамхалову довелось быть свидетелем спора между Гамзатом Цадаса и тогдашним редактором газеты «Большевик гор», писателем Раджабом Динмагомаевым. В то время на страницах газеты часто появлялись слабые стихи. Гамзат был возмущен. Он собрал все это «творчество», пришел в редакцию и вывалил перед Динмагомаевым на стол.
– Дай Бог тебе счастья, Раджаб, но прегради ты этим сорнякам доступ в нашу литературу! Потом тяжело будет выпалывать.
Раджаб пытался возражать:
– Нельзя же, Гамзат, душить таланты из народа. Для них наши ворота должны быть открыты настежь.
Гамзат пошевелил пальцем гору газетных вырезок на редакторском столе и сказал:
– Возьми любое, и если найдешь хоть одну талантливую строку, покажи!
Раджаб молчал. Тогда Гамзат взял из кипы первое попавшееся сочинение и попросил прочесть. «Покопаемся и пороемся» было его название. Подстать оказалось и содержание. Выслушав до конца, Гамзат сказал:
– И это талант из народа?
– Оно, наверное, по ошибке проскочило, – заметил редактор, вынужденный согласиться с мнением Гамзата.
Однажды аварская секция Союза писателей обсуждала подготовленный к печати литературный альманах. Некоторые подвергли суровой критике небольшую поэму, принадлежавшую перу тогда ещё мало известного как поэта, талантливого журналиста Абакара Тагирова. Поэма называлась «Андийское море». Критики твердили:
– Нет и не было на свете такого моря. Что за «Андийское море»?
Разгорелись пылкие дебаты. Лишь один Гамзат сидел спокойно и сохранял молчание.
– Мы ещё не слышали слова Гамзата, – спохватился наконец председательствующий.
– Хорошо понимая, что и я грешник, я решил промолчать, – ответил Гамзат сокрушенно. – Если большое озеро в Андийских горах нельзя назвать Андийским морем, то как быть бедному мне? Ведь я осмелился в стихах назвать наш маленький аул Цада городом. Камнями меня надо забросать!
Все дружно рассмеялись. Больше всех веселились критики.
Гамзат никогда не выступал на заседаниях с длинными речами. Он умел выражать свою мысль в двух-трех словах, давать точные оценки, убеждать. Плохие стихи он называл плохими, а хорошие – хорошими. В то же время он умел, не кривя душой и не обижая автора, доказательно объяснить, почему стихи не удались…
Его строки, посвященные Александру Пушкину, как нельзя лучше подходят и ему самому:
Поэт, народа собеседник,
Не бережет своих щедрот,
И потому-то весь народ –
Его единственный наследник.
Тобой посеянные зерна
Приют нашли в сердцах людских.
И вечен твой могучий стих –
Твой памятник нерукотворный.