«Благо нации – единственная национальная идея»

— Вначале было слово. В вашем случае — какое? Какая книга или, может быть, случай определили для вас профессию?

— Думаю, что мой выбор профессии определил тот общий гуманитарный дух, который царил в нашей семье. Мой дед Абдуллах основал едва ли не первую среди лезгин общеобразовательную школу. Имена моего двоюродного деда Гасана Алкадари, прапрадеда Магомеда Ярагского сегодня знают все образованные дагестанцы. О Магомеде Ярагском в семье не говорили, а имя Гасана Алкадари упоминалось часто и всегда с трепетом — рассказывали о нем, о судьбе его библиотеки. Мой старший брат Ибрагим, ставший со временем известным поэтом, очень рано обнаружил поэтическое дарование.

Кроме того, надо иметь в виду общую атмосферу романтического коммунизма, характерную для того времени. Что касается книги, то была, как это ни смешно это звучит, популярная брошюра о законе единства и борьбы противоположностей. Меня поразила мысль, что источником развития всего являются противоречия, и я задумался: какое противоречие движет человеком? Может быть, противоречие между умом и сердцем? Как бы то ни было, я уже в десятом классе школы знал, чем хочу заниматься, хотя мне и предлагали поступить в инженерно — строительный институт по брони (была раньше такая практика).

— В те годы профессия инженера, наверное, считалась самой востребованной. Ваши родители не пытались навязать вам свое видение вашей дальнейшей жизни?

— Мой отец был совершенно уникальным человеком и никогда и ничего не навязывал своим детям. Правда, в те годы Константин Симонов выступил с призывом к молодежи поработать год-другой после школы, набраться опыта, а потом уже идти учиться. И я, поддавшись общим героическим настроениям (тогда начинались стройки всевозможные, целина осваивалась), тоже хотел было последовать совету уважаемого поэта, но отец попросил меня не затягивать с поступлением в институт. К тому времени он был уже довольно пожилым человеком и хотел, чтобы его дети получили высшее образование еще при его жизни. Так что я просто купил билет и отправился в столицу не без тайной надежды, что провалюсь и смогу с чистой совестью поехать на какие-нибудь стройки. Но поступил. Честно признаться, мне часто везло в жизни. Поступление в МГУ — самое большое везение.

— Нынешний выпускник философского факультета МГУ — кто он? Где он может работать, в какой области будет востребован?

— У философов есть только одно место работы, адекватное самой философии, преподавание оной. Конечно, случается, что выпускники уходят в бизнес, да куда угодно! Все-таки философский факультет дает представление обо всем поле научного знания, а широта взглядов и изощренный ум могут помочь хорошо устроиться в любой области. Но в принципе выпускник факультета становится преподавателем философии — это нормальная карьера.

— Но сейчас философы востребованы. Помните призыв отыскать национальную идею? Все эти лозунги про вставание страны с колен, все эти конкурсы «Имя России»…

— Но это же просто фикция, пустышка. Форма самообмана, не более. Нет, я не спорю, на какие-то тренды в общественном сознании вся эта возня, конечно, указывает, но не более того. Какая может быть у нации национальная идея? Только благо нации. Это также нелепо, как искать в семье семейную идею! Благо всех членов семьи — единственная идея.

Сознание ценности национального существования  и есть главная национальная идея. А дальше уже идут конкретные вещи: экономика, политика, образование.

— То есть если к вам завтра позвонят из Кремля и велят срочно отыскать новую идеологию…

— К нам вряд ли обратятся с подобным предложением. Да философия и не дает готовых ответов.

— А как же «Золотое правило нравственности», которое в той или иной форме знакомо каждому человеку: «Не желай другому того, чего не хочешь для себя». Разве это не готовый ответ философии?

— Золотое правило нравственности — это не требование, которое один человек предъявляет другому, не всеобщее требование государства к гражданину. Это требование человека к самому себе, когда он хочет сохранить самоуважение. Само по себе золотое правило нравственности не делает человека моральным, у него совсем другой смысл: помочь человеку найти правильное решение в ситуациях, как говорил Иммануил Кант, «двусмысленности притязаний». Так что вряд ли это «готовый ответ» философии.

— Вы были первым, кто «открыл» эту тему для русской философии. И ваша книга «Золотое правило нравственности», написанная в семидесятые годы прошлого века, выдержала три издания, переведена на несколько языков.

— До того, как я начал разрабатывать эту тему, все упоминания о золотом правиле нравственности в советской философии были случайны и неизменно негативного свойства. Мне же показалось, что золотое правило — хороший повод для того, чтобы осмыслить расширение нашего нравственного горизонта, чтобы понять, что происходило в этой области за последние десятки лет. Вообще интерес к этике, к морали в нашей стране в начале 60-х годов прошлого века был еще связан с желанием отойти от жесткого социологизма.

Есть какие-то вещи общечеловеческие, которые могут объединять людей по иным критериям, нежели власть, богатство, национальная принадлежность. Возможно, именно это и объясняет неослабевающий интерес к вечной теме. Сейчас я хотел бы вернуться к ней — многое изменилось в нашей жизни, хочется расширить понятие, переосмыслить какие-то нюансы.

— А как выглядит современный мир с точки зрения философа-этика? Не кажется ли вам, что люди, как и две тысячи лет назад, исповедуют овидиево «благое вижу, хвалю, но к дурному влекусь»?

— В этом отношении наш мир если и отличается от мира прошлых эпох, то вряд ли в худшую сторону. Афоризм Овидия — это выражение реальной социальной антропологии человека, можно сказать, его проклятье. С одной стороны, человек всегда оправдывает свои действия позитивными ценностями — редкий злодей открыто признает, что он злодей. Человек мыслит себя в горизонте добра, блага — это его универсальное свойство сродни прямохождению. Отсюда — «благое вижу, хвалю». Я как-то исследовал человеческие типы в «Мертвых душах» Н.В.Гоголя и находил, что любой из них оправдывает себя, находит приемлемое объяснение своим неблаговидным поступкам… Человек — сложное переплетение добра и зла. Но то, что он отличает одно от другого, — несомненно. Другое дело — какой сделает выбор.

— Иногда мне кажется, что не различает. Вот в Дагестане, к примеру, нормальным считается пристроить свое дитя работать туда, где можно поправлять свое материальное положение мздоимством.

— Да не только в Дагестане, наверное. Просто дагестанцы — люди непосредственные, поэтому там все это так хорошо заметно… Жизнь большая и сложная. Но в одном я уверен абсолютно: люди отличают добро и зло. И если говорить о морали как о морали, о степени ее действенности, ее возможностях, то есть только одно средство: «Я ТАК делать не буду». И больше ничего тут придумать нельзя.

— А вот о «морали» там говорят все подряд. Газеты буквально кишат выступлениями доморощенных моралистов, которые знают «как надо», потому что выучили несколько молитв…

— Те, кто пытается возрождать средневековье, опираясь на понятый ими превратно Коран, никак не могут считаться ни радетелями морали, ни ее образцами.

Мне же кажется, что вся эта моральная демагогия маскирует какие-то более важные вещи, которые сложились в обществе. Какие-то неприятные вопросы, вроде такого: почему не самый бедный в природном отношении регион России живет в основном за счет федерального центра? Но даже если не сводить все происходящее к экономике — вот я изумляюсь всякий раз, когда приезжаю в Махачкалу. Города как пространства, принадлежащего людям, уже давно нет. Когда-то люди гуляли по вечерам — по улице Буйнакского, на Родопском бульваре… Была целая культура такого вот городского отдыха. Теперь тротуаров в городе почти не осталось — все застроено непонятными крепостями с какими-то бойницами, кругом вооруженные люди, собаки…

Понятно, что времена меняются и с ними меняются люди. Но надо понять: была сумма ценностей, которая культивировалась на советской основе, но питалась общецивилизационными установками, адекватными современному миру. Бездумный отказ от этих ценностей, которые сложились за десятилетия советской власти, разрушителен для Дагестана.

— А горская этика нас не спасет?

— Я хотел бы, чтобы она была более востребована. Я надеюсь, что она еще работает, что цена ее будет возрастать. Мне кажется, мы сильно ее недооценивали в свое время. Это был прекрасный и сложный моральный кодекс горцев, весь направленный на то, чтобы избежать крови.

— Но крови избежать не удается. Насилие остается самым известным методом разрешения любых проблем в нашей стране. Вы всегда оставались на позициях этики ненасилия, считая, что именно это и есть единственный возможный путь разрешения конфликтов.

— Не скажу ничего нового — просто напомню, что насилие порождает еще большее насилие. Это только множит насилие, не решая кардинально ни единой проблемы. И дагестанцы знают это очень хорошо — кровная месть переходила из поколения в поколение, отравляя жизнь и угнетая память.

Если человечество хочет выжить, сохранив свой уровень развития, свою среду обитания, свою культуру, оно должно отказаться от насилия. Другой перспективы просто не существует.

— В одном из интервью десятилетней давности вы обрисовали происходящее на Кавказе фразой «кругом бушует стихия». Она бушует по-прежнему и стала уже привычным состоянием жизни людей по всей России. Люди борются за социальную справедливость. Но привычным «оружием пролетариата» остается булыжник…

— Когда люди не могут договориться — в ход идут пушки и кинжалы. Или булыжники. И булыжник — это лучше, чем ничего не делать вообще. Но это — промежуточная ступень борьбы за справедливость. Вы не можете нарисовать такую картину, при которой вы используете насилие и через насилие гарантируете человечеству справедливое жизнеустройство. Поэтому у человечества есть только один путь — отказ от насилия.

— Но как же это возможно в условиях Дагестана, к примеру? На крошечном клочке земли — 38 народностей, кланы, группировки, национальные идеи в большом количестве. Плюс экономические проблемы…

— Ну, вы прямо руководство к действию требуете! (смеется) К сожалению, мы живем в довольно запутанное время, хотя, конечно, нельзя этим оправдывать то, что происходит в стране или республике. У нас в головах много неразберихи, много мути. Пока не будет предложена надклановая, надэтническая, надрелигиозная идея, опирающаяся на справедливость и принятая всеми в качестве справедливой, состояние раздоров не прекратится.

Силой можно, конечно, кое-чего добиться, но не в философском смысле и не в том высоком смысле, ради которого создавалась мусульманская умма. Человек все-таки — существо разумное. Не в силе и не через силу, а в разуме и через разум обнаруживает он свое человеческое предназначение.

— Самая серьезная проблема России, на ваш взгляд?

— Самая серьезная проблема России — та, о чем я уже говорил вам: страна не пришла к какому-то социальному состоянию, которое граждане могли бы считать и признавать справедливым. Сегодня люди страшно расслоены в материальном плане — и ни у тех, кто богат, и ни у тех, кто беден, нет ощущения, что это богатство дано справедливо, а эта бедность заслужена. В советские годы маршалы и профессора получали гораздо больше, чем инженеры и врачи, и, возможно, кто-то считал, что это несправедливо. Но у людей не было убеждения, что эти люди наворовали свое благосостояние. Кстати, СССР в значительной мере рухнул оттого, что партийная номенклатура стала больше думать о себе! А ведь степени благосостояния тех богачей и нынешних — несоизмеримы. То есть: единого канона справедливости в обществе нет — а значит, нет и чувства национальной общности. А без этого чувства нет устойчивой политической структуры общества.

Но, конечно, есть еще опасные для страны вопросы. Россия — страна многонациональная, и только это дает ей право называться «федерацией». Но эта многонациональность не осознается как данность. Для многих — это зло. Ксенофобия — страшная проблема страны и пока не решаемая. Кроме того, я решительный противник клерикализации общества. Религия важна для людей, но это дело индивидуальное. Нехорошо, когда религия вмешивается в дела государственные и тем более, когда пытается проникать в школы.

— Следует ли нам ожидать новой работы профессора Гусейнова «Проблемы этики в эпоху кризиса»?

— На этику и общественные нравы во время кризиса падает очень большая нагрузка — другие механизмы гораздо слабее. Мне кажется, что даже в 90-е годы нас вытянула этика. Так что думаю, что такая статья вполне может появиться.