Дожди Дагестана стучат в моё сердце

Интеллигенция

Я спросила у своих «сетевых» друзей, какие ассоциации вызывают у них слова «Дагестан, дагестанцы»? Оказывается, первое, что сразу приходит в голову большинству из них: Расул Гамзатов. Дальше – в порядке убывания: горы, Шамиль, борода, кровь, честь, отвага, не надо, острый, молчи, гостеприимство, коньяк…

Набор понятий – примечательный. Корябает Дагестан многострадальную и загадочную русскую душу.

В конце июня блогосферу всколыхнуло сообщение о гибели 24-летнего махачкалинца Марата Рахметова. На Москве-реке он спас двух девочек-подростков, а сам утонул. Градус и оттенки связанных с этой трагедией разговоров в Интернете сами по себе наводят на тревожные размышления. О том, насколько сильны в России националистические предрассудки (русские ли, кавказские, татарские или еврейские – какая разница!). В мутной водице взаимных оскорблений, вызванных из неандертальских глубин подсознания некоторых наших сограждан (увы! имя им – легион!), обсуждающих, казалось бы, неоспоримый факт самопожертвования ради спасения чужих жизней, лишь изредка всплывали здравые мысли о том, что национальность героя здесь совершенно ни при чём! Воспитание – да. Марата Рахметова так воспитали. В духе определённых традиций, бережно сохраняемых в семье.

Он был единственным сыном декана экономического факультета Дагестанского педагогического института. И, кроме естественного сострадания к  доброму, умному, порядочному юноше (Миясат его знала, он работал программистом в Министерстве образования РД, в информационном отделе) и глубокого, искреннего соболезнования его семье, потерявшей в сущности осевой росток существования, я, как и некоторые блогеры, обсуждавшие в те дни обстоятельства подвига и гибели Марата Рахметова, ощутила что-то вроде слабой искорки оптимизма. 

Я вспоминала рассказ Миясат Муслимовой о том, как  машина, в которой она ехала на праздник в горный посёлок Ботлих, едва не попала под обвал. Огромные камни обрушились на дорогу и перекрыли её. Чудом ни один автомобиль не задело. Но движение остановилось. Мгновенно образовалась, как в городе сказали бы, «пробка». Что дальше? Ничего. Все мужчины, какие только оказались на месте происшествия, дружно вышли из машин и, не дожидаясь соответствующих служб, сообща расчистили путь. Быстро и без лишних разговоров по поводу чьих-то прав и обязанностей. Пустяк? А ведь впечатляет…

И ещё мне вспомнилось… Глава из книги Эльвиры Горюхиной, которую Миясат пересказала стихами, «Не разделяй нас, Господи, не разделяй». Читаю  эти трагические строки и слышу, как слова той же молитвы произносят уста русской учительницы и женщины-поэта из лакского селения Убра… И сама повторяю, задыхаясь от слёз. А корни моей культурной памяти выносят из тысячелетних глубин образ старика Приама, целующего руки Ахилла, который вот только что волочил за колесницей тело его сына Гектора, последнего защитника Трои. Какое потрясение переживаешь, когда Ахилл и Приам, будто прозревшие, рыдая, обнимают друг друга!

Вот для чего Художник! Вот в чём его задача – связывать, созидать человечество, подталкивать отчаявшихся, озверевших от горя людей к милосердию, к взаимному прощению. Особенно, когда перед Художником – война. На войне бессмыслен вопрос «кто виноват?». Ещё великий Гомер понял и показал это. И, может быть, первым в истории нашей цивилизации явил пример интеллигентного творческого поведения.

А вот передо мной другая книжка, великолепно изданная в Москве. Автор – кавказец, лауреат престижной премии. Книжку напутствовали известные писатели, сделавшие собственную литературную карьеру в конце 80-х – начале 90-х. И как напутствовали! «Макабр1 с человеческим лицом». «Очень русский в своём чувстве жизни».  Один из рецензентов вообще убеждён, что именно ТАК гуманизм снова возвратится в русское искусство.

Вряд ли великая русская литература с её сострадающей и соединяющей напряжённостью приняла бы такого «гуманиста» в свой круг… И это – Кавказ, «русский» Кавказ? Или  «макабр», выдаваемый за гуманизм последнего поколения, – результат ужасающей порчи, которую продолжает наводить на всех нас, русских и украинцев, осетин и абхазов, грузин и аварцев, армян и азербайджанцев, либерализованная по западному образцу арт-мафия? Этот  с гоготом марширующий по трупам отряд – интеллигенция?

Нет. Не могу мириться. И не могу отделаться от ощущения растущего между нами водораздела. Я – не с вами.  Между нами – горы и горы, между нами теперь – Кавказ.  Я – по эту сторону. С Эльвирой Горюхиной, с Ширвани Чалаевым, чья музыка, как целебный напиток, настоянная на мелодиях гор, заставляет сердце биться чаще, но ровнее,  с Миясат Муслимовой, с Маратом Гаджиевым, который осуществляет в Махачкале фантастический проект – издаёт литературно-художественную газету «Горцы»…  Для него горцы — люди высокого полёта, к какой бы нации ни принадлежали.

Так вот, я с ними, с теми, для кого любовь, честь, совесть, душа, сострадание — не пустые слова, затасканные предыдущим поколением и обветшавшие, а самая что ни на есть реальная реальность, повседневные жизненные мотивы. Это ведь наши записные «макабристы» — с подачки высокопоставленных предателей — уже несколько десятилетий развращают молодёжь, внушая ей, что человек — на самом деле всего лишь зверь, хуже зверя, потому что животное — невинно, а человек — сознательно извращён. Что, правду о человеке несут «гуманисты» вроде прозаика с Кавказа, отхватившего своим циничным опусом «Русскую премию»? Или русская учительница Эльвира Горюхина, рассказавшая о той же войне с не меньшей откровенностью, но любящим сердцем и человеческим словом? Нет, нет… межа проведена. 

Подвижники и титаны

Ведущая круглого стола «Современная национальная литература: наследие советской эпохи и перспективы ХХI века», который проходил в июне в Махачкале, Гулиера Камалова, живо откликнувшись на мой тезис о том, что настала эпоха нового героизма, спросила: «А где вы видели новых героев? Кого так называете?».

Да, пришло, видимо, время «материализации духов», определения того, что носится в воздухе, даже  персонификации — если удастся. Кто они, новые герои? Опираясь на традицию эпохи Возрождения, назову их титанами. Как известно, Ренессанс породил особый тип личности, отличающейся исключительностью ума, силой духа, многообразием таланта.   

Если с таким внутренним посылом рассмотреть реальность Дагестана, то вот какие вершины открываются взору. 

В сентябре исполняется 90 лет со дня рождения Расула Гамзатова. Совсем недавно в Москве был открыт памятник великому аварскому поэту – совместная работа скульпторов Игоря Новикова и Шамиля Канайгаджиева. Дар Фонда Гамзатова городу Москве. К юбилейным торжествам готовится и Махачкала – более сосредоточенно и масштабно.

Литературный феномен Гамзатова исключителен. В моём экспресс-опросе среди ассоциаций, возникающих у респондентов в связи со словом «Дагестан», имя Расула Гамзатова на первом месте. Более того, это имя для ценителей поэзии  во всём мире, кажется, стало символом всей кавказской литературы. Прежде всего благодаря русским переводам. Гамзатова действительно переводили блестящие поэты, но было бы, конечно, неверно сводить успех его поэзии только к талантливой работе переводчиков. Перевод вообще – дело тонкое.   

При всём богатстве звуков – гортанных, щёлкающих, цокающих, придыхающих – уловить в их сочетаниях аналоги интонационным особенностям своих словаря и грамматики русскому уху труднее, чем в любой из европейских звуковых систем.  Поэтому переводчик поневоле тянется сначала к известным образцам. И когда мне предоставилась счастливая возможность переводить современные осетинские стихи с великолепных аутентичных подстрочников, я сразу же почувствовала, что нахожусь в безнадёжном плену интонаций Расула Гамзатова, видимо, самого «переведённого» из кавказских поэтов. Гамзатовский лаконизм, благородная учительность, которой художественный темперамент автора не позволяет перерасти в прямое назидание, метафорическая плотность и склонность к афоризму – разве это может быть привнесено переводом? Так, издалека, из далёкого контекста, почти от противного – я заново открыла для себя удивительный мир Гамзатова.

Мне с лёгкой руки Миясат Муслимовой повезло выступить с чтением собственных стихов перед избраннейшей публикой Дагестана в Национальной библиотеке им. Расула Гамзатова. С первых же стихов я почувствовала необыкновенную связь со слушателями, с залом, какую-то общую эмоциональную волну, которая  подхватила меня и увлекла за собой. Признаюсь, у меня ещё никогда не было столь конгениальной аудитории. Миясат потом объясняла, что поэтическая метафизика Кавказа – на каком бы языке она ни воспроизводилась – всё же базируется на таких нравственно-эстетических опорах, от которых западная культура давно отступила.

(Продолжение следует.)

1 Макабр – танец смерти (ср.-век. обычай), пляска на кладбище, подражание пляске мертвых.