Как меня хотели посадить

Еще до поступления в милицию я понимал, что «уголовка» (так называли сокращенно отдел уголовного розыска) занимается раскрытием преступлений, но как это делается, для меня было загадкой, которую я очень хотел разгадать. И вот я увидел в работе сотрудников, которые в течение дня что-то писали, куда-то уходили, кого-то приводили, с кем-то говорили на повышенных тонах, с другими, наоборот — очень  уважительно. Неужели эти суетящиеся люди и раскрывают преступления? Мою мысль, как ни странно, угадал сидевший в кабинете старший оперуполномоченный Сапожников.

— Мне кажется, что ты не веришь в способность наших сотрудников раскрывать преступления?

Я молча кивнул головой.

— Вообще ты в некоторой степени прав. Раскрываем преступления не мы, а наши невидимые для тебя и для многих других помощники. Без них мы просто слепые котята.
Этот небольшой урок мне очень пригодился после окончания Ленинградской школы милиции, когда я надел милицейский китель, на погонах которого было по две маленькие звездочки.

Это было позже, а пока же меня пригласили в отдел кадров Управления милиции Харькова и строго спросили:

— Это как же изволите понимать? Вы что, специально скрыли, что ваш отец был в немецком плену и работал на полицаев? С такой биографией и вашей нечестностью в органы не принимают.

Я чуть не потерял дар речи:

— Вы, наверное, не совсем внимательно прочитали мою автобиографию. Мой отец действительно был в плену, но во время империалистической войны, будучи солдатом, в армии генерала Брусилова, которая после прорыва немецкой обороны была окружена и пленена. А работал он не на немцев, а у немца — «бауэра» (хозяина) сельхозрабочим. Да, собственно говоря, какая необходимость уточнять данные, если мои мать и отец были расстреляны немцами в 1941 году в Харькове?

Сверхбдительный сотрудник моим ответом был удовлетворен. И меня рекомендовали на учебу в Ленинградскую школу милиции. В 1950 году после ее окончания был направлен на работу в Дагестан на должность начальника I отделения милиции г.Махачкалы. Не помню, в каком году меня пригласили в ОК МГБ (милиция была  в системе органов госбезопасности). За столом сидел капитан, который гневно заявил:

— Вы что, хотите сесть в тюрьму?

— Я вас что-то не понимаю, — говорю.

— Сейчас поймешь! Ты почему скрыл в своей биографии и не указал в анкете, что твой тесть был осужден за хищение государственных средств в 1932 году, когда был разъездным кассиром на железнодорожном транспорте. Вы, уважаемый капитан, пользуетесь непроверенными фактами.

— Я для тебя не уважаемый, а оперуполномоченный капитан Ахмедов.

— Так вот, оперуполномоченный капитан Ахмедов, мой тесть был оправдан, а в тюрьме он не сидел. Было установлено, что он подвергся нападению грабителей, которые затем были изобличены, арестованы и осуждены. И такой документ имеется в моем деле.

В это время в кабинет вошел замначотдела Критенко:

— Что за шум, а драки нет?

— Да вот сей лейтенантик скрыл, что его тесть был преступником. 

Критенко был краток:

— Мы тебя очень уважаем как добросовестного сотрудника и прекрасного артиста клубной самодеятельности, но недоразумение мы проверим. Может, действительно затеряли справку о твоем тесте.

Вскоре из Управления милиции Харькова был получен дубликат документа, который подтвердил мои слова. По моему рапорту Ахмедов был вызван к заместителю министра Рашиду Абакарову, где ему, по всей вероятности, преподали урок вежливости и такта в обращении с сотрудниками.

В 1953 году я вновь встретился с Ахмедовым, когда меня обвинили  в клевете на органы МГБ и власть.

— Ну что, допрыгались? Теперь наверняка сядешь. И я тебе в этом постараюсь помочь.

Ахмедова, как я понял, недолюбливали в отделе. Потому-что позже Критенко сказал:

— Никого не слушай, никто тебя не посадит. Ты извини  за грубость, допущенную в отношении тебя. К сожалению, некоторые из наших товарищей еще не отвыкли иметь обвинительный уклон в беседе и в каждом человеке видят врага народа или предателя.

Как только 1953 году не стало Берии, у нас сразу исчезли враги народа. Все вошло в нужное русло, и я служил спокойно.