Конкурс красоты

Вот и решили у нас, в нашей организации, провести этот самый конкурс. Вызывает меня Пал Васильич, наш шеф, и говорит таким начальственным голосом:

— Ты, Коля (меня, извиняюсь, Колей зовут), у нас самый молодой – тебе, как говорится, и карты в руки. Будешь у нас членом жюри. Красоту, Коля, будешь оценивать.

— Чью, – спрашиваю, – красоту?

— Чью-чью. Женскую, конечно, – говорит Пал Васильич. – Не мою же…

— А как, – говорю, – ее оценивать? Я, – говорю, – не совсем ее представляю, в чем она, извиняюсь, красота?

— Ну ты, Коля, даешь! – захохотал Пал Васильевич. – Дурика из себя строишь? Не знаешь, что красиво, а что нет?

— Я вроде бы знаю, – говорю, – но не уверен…

— А ты, – потер платком свою взопревшую лысину Пал Васильич, – давай-ка изложи свою точку зрения на знание, как говорится, обстоятельств этого дела. А я послушаю и сделаю вывод.

— Что излагать? – говорю я. – Красиво – оно и есть красиво, а некрасиво…

— И есть некрасиво? Оригинально для начала…

— Красиво бывает лицо, – продолжаю я неуверенно, – а особенно глаза…

— Так, – одобрительно мотнул головой Пал Васильич.

— Конечно, кроме глаз, на лице много чего другого. Ну, нос, например, губы…

— Давай, давай, – заулыбался одобрительно Пал Васильич.

— Лицо бывает не очень красиво, а присмотришься – вроде ничего…

— Ну, дальше…

— Кроме лица, бывают ноги…

— Во! С этого момента поподробнее.

— Кроме ног, бывают руки, – немного подумав, продолжил я.

— Стоп, стоп. Давай-ка на ногах остановимся.

— А что ноги?

— Вот и я спрашиваю: что ноги?

— Ноги, как ноги, – говорю, – Они и в Африке – ноги: с коленками, пальцами…

— Какие пальцы? Какая Африка? – поморщился Пал Васильевич, – ты же не анатомопатолог из морга, понимаешь… Ты мужик, который на уровне интуиции должен разбираться в женской красоте. В ногах, Коля, как говорится, и есть весь смысл женщины.

— Не понял, – оторопело прервал я шефа, – в ногах?

— Да, Коля, в ногах. Это главное. Ну и, конечно, само собой – в талии и бюсте.

— В бюсте, – говорю, – извиняюсь, я понимаю. А вот почему в ногах?

— Этого, Коля, словами не объяснишь. Это, как хорошую музыку, надо сердцем чувствовать.

— Я, конечно, не специалист, – говорю, – но не понимаю, чем они, то есть ноги, отличаются друг от друга? И прошу прощения, – уже немного осмелев, продолжаю я, – но они же все похожи друг на друга, извиняюсь, как две капли воды. По толщине, разве что не всегда схожи…

— Коля, – страдальчески поморщился Пал Васильич, – при чем здесь толщина?.. Форма, Коля, изящество, строгая стройность.

— Ладно, – согласился я, – с ногами как-нибудь разберемся. Мне бы с бюстами, дело прошлое, промашку не сделать бы.

— В смысле? – уставился на меня выпученными глазами Пал Васильевич.

— В смысле – чем их измерять?

— То есть?

— Ну, размер их как определять, – говорю, – линейкой или штангелем?

— Да ты что городишь? Какие еще обмеры? Всё надо оценивать на глаз, визуально.

— На глаз могу ошибиться…

— Оценивать надо в общих чертах. Размеры, пропорции и все прочее… Ничего мерить не надо, и так все видно. Красота – она выше замеров и обмеров.

— Ну, тогда я не знаю, – говорю, – я тогда представления не имею, на что ориентироваться.

— Неужели ты, Коля, никогда вообще не влюблялся, – устало откинулся на спинку кресла Пал Васильич.

— Влюблялся. А как же, – похвастался я, – и не один раз.

— Ну, и за что ты любил их, своих возлюбленных? Что тебе в них нравилось как в женщинах?

— Честно, как на духу?

— Конечно, честно, мы ж с тобой одни…

— Если честно, – говорю, – то в первый раз я влюбился в повариху нашей столовой…

— В Любашу? – заерзал в кресле Пал Васильич, – знойная девушка…

— Нет, в Антонину.

— Вкусно готовила?

— Не всегда. Мясо у нее малость жестковато получалось, а пельмени почему-то всегда разваривались.

— Но любил-то ее за что?

— За что? – переспросил я, а сам соображаю: а действительно, за что? И не могу, знаете ли, вспомнить ничего путевого. – Не припомню, – говорю, – извините… Но, кажется, что любил…было дело… – а сам, кроме, борщей да фрикаделек, ничего вспомнить не могу.

— Ну, хорошо, – успокоил меня Пал Васильевич. – А вторую свою любовь помнишь? Или лучше последнюю…

— И вторую помню, и последнюю, – обрадовался я.

— Ну, а их за что любил?

— Их-то? Каждую за разное…

— Ну, например?

— Например, за глаза.

— Вот видишь, – снова встрепенулся Пал Васильич, – значит, и глаза определяют женскую красоту, не говоря уже о другом прочем…

— А об этом я вообще ничего не говорил, – испугался я.

— О чем? – не понял Пал Васильевич.

— О другом прочем…

— И не надо о нем говорить, на него смотреть надо и любоваться. Главное, оценить по достоинству.

— В общем, – говорю я шефу, – с вами все ясно… Два дня отгула…и молоко…

— Молоко? – раскрыл рот Пал Васильич.

— Да, – говорю твердо, – молоко. Спецжиры то есть. За вредность.

— А причем тут вредность?

— А притом, – говорю, – что женщины – это народ особенный: им или всем, елки зеленые, давай первое место, или никому не давай никакого. Поедом потом съедят.

— Понял тебя, Коля. А ты не такой уж простой, каким кажешься. В женской психологии разбираешься не хуже некоторых других, – Пал Васильич радостно потёр руки.

— А что? – загордился я. – У женщин хоть и своя психология, но их, – говорю, – понять можно. И в конце концов, – говорю, – они ведь тоже люди, как и мы. С небольшой, извиняюсь, разницей.