О Родине песня его

Наталья Капиева: — Что такое наш диалог? Отклик на завершение издания, являющегося заметным событием? Полезное столкновение мнений? Для меня это скорее всего давно назревшее и получившее возможность разрешиться в беседе желание определить: чем дорог мне поэт? Почему, не слабея от давнего знакомства, так властно всякий раз берут его стихи за сердце, заставляют возвращаться, грустить, сострадать и сорадоваться? Может быть, потому, что он не позволяет себе повторяться? С каждой новой книгой Расул Гамзатов приходил ко мне, меняясь. Вначале это была молодая ясность, неомраченная радость любовных строк, героическая пылкость первых поэм…

Затем вдруг «Разговор с отцом», как некий рубеж, знак мужания требовательной мысли. Лирическая повесть в стихах «Горянка», где так много доскональной и действенной житейской прозы, что иному беллетристу ее достало бы на пухлый роман. «Письмена», словно бы заново открывшие древний мир восточной философичности, но волшебно озаренные пламенем самой современной современности. «Мой Дагестан» – своеобразная книга о горах, о поэзии, о себе. «Мулатка» и «Четки лет» – они в чем-то близки – вдохновенные и мучительные раздумья, путевой дневник человека, идущего по острию времени, отягченного огромным (подчас кажется, непосильным) опытом жизни, накопленным на дорогах планеты («время» и «дорога», как и слово «горы», — эти слова едва ли не чаще всего встречаются в стихах Расула Гамзатова).

Да, он всегда нов!

Владимир Огнев: — Всегда новый? В наше время это определение художника не всегда свидетельствует в его пользу. Я бы сказал, прочное дарование больше располагает к себе читателя.

Поэзия Гамзатова нова развитием поэта, а не погоней за временем. Это разные вещи. Но и само развитие художника диалектично. Есть поэты, которые энергию свою употребляют на фиксацию нового, принимая его в потоке, иной раз проникая в его суть, иной раз лишь отмечая его новизну.

Только ощущение движения, полноты жизни, чувство историзма и рождают большое искусство. Таков Гамзатов. Может быть, известную роль сыграло тут и особое положение его как поэта народа, резко совместившего в своем духовном развитии черты разных периодов. Новое и старое для Гамзатова зрелого периода его творчества не отвлеченные контрастные понятия, а сложный и не всегда безболезненный сплав вековых традиций, в которых тоже много ценного и дорогого, с тем новым, социалистическим, что пришло в горы, распахнув неоглядные дали перед его народом… Мир стал бы совершенней, говорит Расул, если бы следовал обычаям и древним, и новым, были бы они лишь добрыми.
Трудно однозначно определить, в чем секрет этой диалектики…

Наталья Капиева: — Может быть, в цельности поэтического облика? Она очевидна. И все же нелишне еще раз задуматься, в чем она. Теперь, когда многолетний труд поэта как бы сконцентрирован в обложке трех томов, это кажется проще.

Владимир Огнев: — У Блока есть хорошее определение художника: человек, который «обладает взглядом ребенка, но во взгляде этом светится сознание зрелого человека». Мне всегда казалось, что это сказано о Расуле.

Непосредственность, естественность как свойство таланта встречаются редко. Но это – первичное качество. Цельность поэзии Гамзатова в сочетании полярных достоинств – непосредственности и глубокого ума.

Наталья Капиева: — Может быть, еще и в другом? Всю свою жизнь, подобно соловью его ранних стихов, Расул Гамзатов верен одной песне. «Неисчерпаем и бесконечен для меня мой Дагестан»,– сказал он. Все явления века, все праздники и грозы земли он отражает, обращаясь к этому волшебному для него зеркалу, лики всех континентов сопоставляет с лицом горской родины.

Владимир Огнев: — Одна песня… Но как она обогащается! Марина Цветаева начала со стихов о рябине. В 1916 году она писала: «Красною нитью рябина зажглась. Падали листья. Я родилась». А близко к концу, тоскуя по родине: «Но если по дороге – куст встает, особенно рябина…», и оборвала на многоточии. Вот оно, чувство «одной песни»! Так же у Гамзатова. Его соловей знает лишь одну песню – о Родине. Но как обогащается с годами содержание понятия «Отечество»!

Наталья Капиева: — Новое у Расула Гамзатова я вижу в выражении тех черт народного духа, каких не могла открыть поэзия его отцов. Я, разумеется, говорю не о степени таланта, мастерства – среди предшественников Гамзатова были великие поэты. Но он олицетворил иной, новый день страны. Новых людей, новую любовь, новые песни, новый пейзаж. Дагестан победивших творцов и строителей, Дагестан, множеством путей связанный не только с жизнью соседей, но и с современностью самых дальних стран и народов, частица могучей державы,– в полный голос первый об этом сказал он. Новизна не принесла ему потерь в самобытности своего, горского. Но и самобытность его – новая.

Мелодия Аварии и в его стихах о Кубе, об Африке или Японии. Понятно, он поэт «общий», применяя определение Стальского. Но общечеловеческое (потому что и оно – богатство его таланта) не умалило национального в его поэзии. Напротив, сделало национальное более высоким, зорким, могущественным.

Владимир Огнев: — А могли ли хотя бы возникнуть опасения в том, что интернациональное способно умалить национальное своеобразие его стихов? Нация, голосом которой говорит поэт, не может быть выключена из исторической жизни. И разве восьмистишия или надписи аварской поэзии Гамзатова не подтверждают этого?

Иногда приходится слышать: поэт имярек слишком национальный, он не поддается переводу (последнее почему-то даже звучит как похвала!). А на поверку оказывается, что «слишком национален» он только потому, что его опыт узок и не интересен дальше своего района или аула.

Наталья Капиева: — Да, но вы заметили, чем шире круг раздумий, чем значимей эти раздумья, чем глобальнее география стихов Расула Гамзатова, тем с годами все охотнее прибегает он к источнику, который назвал чистым и вечным,– к горской поэтической традиции? Полистайте «Четки лет». Горская песня, легенда, сказка не только как одно из слагаемых, а и в первородном, так сказать, виде вошли в книгу. Они блестяще служат замыслам поэта.

У лезгин есть предание о богатыре Шарвили. Этот горский герой, подобно Антею, терял силу, стоило его ногам оторваться от родной земли. Шарвили был побежден, когда на месте поединка рассыпали горох и покрыли его коврами… Может быть, в наш век для поэта горох – это опасность рассыпаться в мелкотемье, а ковры – равнодушие и успокоенность? Слава богу, ни то, ни другое никогда не коснулось Расула Гамзатова.

Силу поэта удесятеряет родная земля. Его все более видимое родство с народной дагестанской традицией (широко, во всем – от характера мышления, манеры чувствовать до особенностей формы, от метафор до коллизий) – не единственный, разумеется, но один из дорогих для него способов утверждать свое поэтическое единство, свое национальное своеобразие. Это крепло с годами. Сравните, скажем, поэму «Солдаты России» и поэмы «Звезда Дагестана» или «Пять пальцев».

Владимир Огнев: — Да, «аварское» начало Гамзатова, его кровное родство с народной поэтической традицией недискуссионно.

Но мне кажется, что Расул Гамзатов вобрал в себя не только высказанное поэтами-предшественниками, но и всю невысказанную его народом горечь и радость за века, не только за время, доступное его физическому участию в жизни… Вот еще в чем необыкновенная родность и многоликость его поэзии. Вот как я понимаю и вашу притчу о Шарвили: коврами можно не только застелить землю, ими можно застелить правду, завесить прошлое. Ни то, ни другое и впредь Расулу не угрожает. Недаром имя его – Расул, то есть «представитель».

Наталья Капиева: — О многоликости. «Многоликий» не значит «разный». «Разное» часто граничит со «случайным». А свойство истинного таланта – много раз воплощаясь в новых обликах, всегда оставаться самим собой.

В своей щедрой многоликости Расул Гамзатов – всегда Расул Гамзатов. Это стало еще очевиднее, когда мы получили возможность идти за ним вот так: шаг за шагом, от тома к тому.

Сегодняшний Расул Гамзатов начинался в его молодых стихах:

Слышишь песнь соловья?
В ней звучит торжество.
Но о чем он поет?
Неизвестно, увы, никому.
Я уверен:
О родине песня его.
Ведь другая давно б надоела ему!

Молодая песня насытилась опытом и грустью зрелой поры, она стала сильнее. Но не она ли откликается в «Восьмистишиях»?

Я нынче песню позабыл свою,
Ту, что вчера казалась всех дороже.
И, может, песню, что сейчас пою,
Лишь день пройдет, я позабуду тоже.
Но мне запала в душу песнь одна,
Ее мне пела мать с печалью скрытой.
Та песнь такой любовью рождена,
Что никогда не может стать забытой.

Его стих пленяет сильнейшим из очарований поэзии – столкновением страстей и мыслей, «борьбой» образов.

О, как хорошо постигнута им эта тайна противоборствования слова! Как все артистичнее варьирует он противоречивостью образов и их согласованием. На этом, в частности, зиждятся почти все восьмистишия. И именно поэтому бесплодны попытки им подражать. Вы помните, конечно, поток восьмистиший, хлынувший и схлынувший со страниц книг некоторых горских поэтов после того, как вышли в свет «Письмена»? Доступность жанра оказалась обманной. Жанр, говоря словами Ю. Тынянова, не «достается из шкапа в готовом виде…». Чтобы его оснастить – его надо выстрадать. Тему, образ, эпитет – все многократно поворачивает Расул Гамзатов, как гранильщик самоцвет. Чем острее грани, тем пронзительнее блещет мысль, тем переливчатей оттенки.

Эта-то страстная энергия движения и пленяет! Они – лишь подобие поэзии. Стих рождается из противоборства мысли. Гармония – через сближение противоположностей.

В этом – Расул Гамзатов.

Владимир Огнев: — Драматизм, конфликтность лирики Гамзатова – несомненно, крепнущие качества. И здесь я вижу прямую связь между «все более видимым ростом поэта с народной дагестанской традицией» – с одной стороны, и укреплением реализма всей нашей литературы – с другой. Уважение к народу, истинное понимание народности в поэзии не могли не привести его мысль к истокам духовной жизни горцев. Путешествие к истокам – не простое повторение пройденного и отнюдь не возвращение «блудного сына». Это соизмерение личного опыта с современным нравственным опытом народа, его мечтами, чаяниями. В данном случае я говорю обо всем народе, не только об аварском.

Что же касается «определения» Гамзатова, то разрешите закончить шуткой, которую так любит наш поэт. Расул говорил как-то, что нельзя оценить прошедший день, если солнце еще не погасло; подытожить дела зимы, пока снег не стаял; дать приговор весне, пока она еще в разгаре… Сложно наше с вами положение: мы пытаемся сделать и одно, и другое, и третье! Но как быть? Трехтомное собрание сочинений – повод достаточно веский для некоторого подведения итогов, хотя впереди у поэта еще много дней, зим, весен творческих свершений.

1970 год

Капиева Н., Огнев В. О Родине песня его. (Текст//Литературная газета – 1970. 18 марта