Одной правой

По одному внешнему виду ясно — непростого человека это жилище. Все дома строгие, а у него с настроением. Прямо праздник. Резная арка разукрашена. На стене мощная цепь, высеченная им из камня.

Во дворе два дома. В низеньком они живут вместе с женой Джумой, а в высоком из двух этажей он работает. Думала, что не придется удивляться. Но пришлось – и много, много раз. И тогда, среди минибюстов, и над рисунками в альбоме, и даже огороду и тому, что ни одну свою работу не продал. И не продаст. Потому что в этом самом двухэтажном доме (кажется, из восьми комнат) собирает музей. Давно собирает. Аж с допотопных времен. Слепленные из глины друзья, родственники, дети… Точёные носы, скулы, разрез глаз и даже взгляд. Все как на черно-белых фотографиях. Фотоальбом всегда неподалеку. Чтоб сравнить. Сравнила и снова впечатлилась.

В соседнем, будем говорить, зале – окаменелости, метеориты и стеллаж с кучей советской литературы и энциклопедиями, заботливо накрытыми желтой плотной занавеской. Такие были модны в 90-х годах. Дальше… Ну это вообще прелесть! Сундуки! Старинные сундуки! Насчитала 5 штук! Про них так вообще роман можно писать. Один из них еще остался от мамы Патимат.

— А сколько было желающих, которые хотели обменять сундуки их на турецкие ковры, модные кастрюли и серебро. Я не захотел, — рассказывает он.

И что ни говори, Балхару с Гаммадом еще как повезло! А то ведь в глине балхарские мужчины не хотят возиться. Можно грешным делом прикинуть, что не умеют ничего традиционного делать. Умеют. Не делают. Все на женщин взвалили, те и тащат то ли бренд, то ли бремя керамическое. Рукодельниц известных много, а он единственный сегодня в Балхаре мужчина-рукодел. Причем, лепит одной правой. И если мне сейчас позвонят и сообщат, что он взялся строить корабль, знаете, я несильно удивлюсь. Даже пошучу, что будь «живы» обе руки, он бы и летающую тарелку построил.

Первым делом, до знакомства с домом и его «родственниками», Гаммад Маматиев стал рассказывать, как остался без руки в восьмилетнем возрасте.

Мне не передать его интонаций, надо просто слушать, как он об этом рассказывает. Наверное, ему приходилось десятки, может, и сотни раз возвращаться в тот день. А тут еще и я. Говорит об отнятой судьбой руке весело, как о друге детства, и действительно без всяких обиняков очень радуется, что при нем осталась правая. Ну и ноги на месте, что тоже очень хорошо.

— Я когда во втором классе учился, упал с крыши так, что кость вылезла наружу. Потом ее вправили, оказалось, не так, как надо. Пришлось «выбросить». Мне еще долго казалось, что рука при мне. Но я не чувствую себя инвалидом. И если бы пришлось выбирать между руками и ногами, выбрал бы ноги, — говорит он. Вот так выглядит человек, которого спасло ремесло. После увиденного и услышанного мне хочется говорить о нем порхающими словами.

Человеку 80 лет. Были в жизни и радости, и горести. А он все пережил. Не сломался, не обиделся. Настоящий Мужчина! И никто Гаммада Маматиева не учил ни рисовать, ни лепить. Видел, как обращаются с глиной, и как мог повторял в свободное от домашних дел время.

— Тигров на шифоньере он нарисовал, когда мы поженились. Это он мне сюрприз такой сделал, – говорит его жена бабушка Джума. Теперь в нем хранит нужные инструменты. А все, что никак «нельзя выбросить и в любой момент может пригодиться», у дедушки лежит под матрацем. А коллекцию топоров он спрятал в дальнем зале подальше от внуков. Десять штук разного назначения: плотницкий, боевой, лесорубный, мясницкий…  Рукоятки к ним сделал сам.

В доме-музее все мне казалось добрым и странным. Да что говорить о доме, весь аул насыщен ароматами какой-то «ненашенской», подзабытой жизни. Красивое старое село. Джума при слове «красивое» сморщила нос. Мне Маматиевы (на снимке) подарили маленькую каталку, ею хорошо тесто на пирожки раскатывать и думать: «Надо было брать ту, для чудушек».