Трагедия потомков Сурхай-хана

Отец братьев Башир-бека, Муслим-бека и Махмуд-бека Зубаир-бек Сурхайханов был казнен в 1877 году за участие в бунте. После установления советской власти они стали носить фамилию – Зубаировы.

Двоюродные братья Башир-бек и Агалар-бек (впоследствии Агалар-хан) в отрочестве были отданы Аслан-ханом Казикумухским в аманаты русскому царю. Позже Башир-бек, со своим двоюродным братом Имрам-беком воевали в русско-японской войне, вернулись в чине штабс капитанов и с боевыми крестами. Раненный в бою Имрам-бек, хоть и хромал на одну ногу, всегда ходил подтянутый, одетый с иголочки и с серебряным посохом. Все Сурхайхановы были умны и образованы, владели многими языками, Махмуд-бек хорошо пел, сочинял стихи на арабском и азербайджанском языках. Кстати, дочь Махмуд-бека Тугай-ханум является прямой бабушкой по матери известному дагестанскому певцу Мухсину Камалову, а Башир-бек является прадедом не менее известному пианисту Хану Баширову. Получивший в свое время в Санкт-Петербурге юридическое образование, Башир-бек по возвращении с войны был назначен заместителем председателя государственного и шариатского судей при губернаторе Дагестана в Темир-хан-Шуре.

После установления советской власти пожилой Башир-бек вернулся в свое родовое поместье Бухцанаки, летом туда же возвращались из Баку и Тбилиси все Сурхайхановы, и их приезд становился праздником для всех близлежащих сел, к ним приходили гости со всего округа, и конечно, из Кумуха. Вечерами братья Сурхайхановы устраивали настоящие концерты и до полуночи звуки музыки заполняли близлежащие горы и долины.

После установления советской власти на Кавказе их ювелирные мастерские и магазины были конфискованы, прикутанные земли отобраны, и они сами продали почти все земельные угодья и в горах. Все шесть семей жили в Бухцанаки, не вмешиваясь ни во что и не мешая никому. Во время революции даже Саид Габиев, скрываясь от преследования, часто гостил у них. Приходили к ним чекисты, требуя денег и золото для нужд новой власти, Сурхайхановы не скупились и отдавали все, что могли.
19 апреля 1927 года в Бухцанаки среди ночи залаяли все собаки, раздались выстрелы и псы со стоном умолкли. Почуяв неладное, Сурхайхановы вскочили с постелей, зажгли лампы, и к ним одновременно во все дома ворвались вооруженные до зубов чекисты, предъявили ордер на обыск. Их было человек пятнадцать, с начальником ГПУ Ягизаровым, который приказал женской половине приготовить горячую воду для его работников. Женщины стали варить хинкал с сушеной колбасой, а мужчин Сурхайхановых загнали в один сарай и заперли. Чекисты произвели обыск во всех домах и все, что считали годным, кидали в свои хурджины, брали даже теплые женские одежды и меховые шубы. Когда хинкал был готов, чекисты потребовали водки. – «Водку не держим, у нас не пьют», — ответили женщины. Наевшись, чекисты стали снимать драгоценности с женщин. Когда Асият-бике возмутилась, ее избили и силой сняли с нее драгоценности. Все эти бесчинства продолжались до рассвета.

Затем чекисты вывели мужчин, на Махмуд-бека надели кандалы, поскольку он оказал им сопротивление, вывели всех женщин и детей, погнали весь домашний скот и направились в Кумух. К шести часам утра они дошли до Кумуха. Несмотря на ранний час, все кумухцы вышли им навстречу, поили их горячим калмыцким чаем. При виде дрожащих от холода женщин и детей, снимали с себя теплые тулупы и кидали на их плечи. Имрам-бек шел с трудом, хромая на одну ногу – его серебряный посох отобрали чекисты, тут нашелся кто-то из толпы и протянул ему свой посох.

В Кумухе всех арестованных заперли в крепости. Весть об аресте потомков Сурхай-хана облетела округ, и в Кумух стал стекаться народ из окрестных сел. Власти, боясь народного волнения, уже рано утром следующего дня арестованных этапировали в Темир-хан-Шуру. Вопреки крикам и угрозам конвоиров, все кумухцы шли за ними, пока на Красном мосту конвоиры не преградили им дорогу.

К вечеру дошли до Цудахара, где они встретили большое количество возмущенного народа. Уважаемые во всем Дагестане тухумы: Ника-кади, Аслан-кади и Кара-кади заявили, что Сурхайхановых не пустят дальше, и они останутся в Цудахаре. Наконец конвоирам удалось-таки договориться с джамаатом Цудахара: оставить арестованных на ночь, причем отпустить их к ним по делам. По настоянию цудахарцев были сняты кандалы с Махмуд-бека, ибо у него ноги уже были окровавлены. Наутро цудахарцы приготовили для арестованных подводы и настояли, чтобы женщин и детей посадили на них, конвоиры приняли и это условие, ибо цудахарцы могли их вовсе не выпустить из села. Десятилетний сын Махмуд-бека, Мухтар сошел с арбы и пошел рядом со своим отцом. Когда этапированные подходили к Леваши, тамошние жители встретили их с горячей едой. В этом селе был похоронен отец Шахимардан-бека, Аслан-бека и Кузи-бике – Патаали, погибший во время бунта 1877 года. В Левашах в свое время было Мехтулинское ханство, а Мехтули-Магди был лакцем из Кази-Кумуха. Левашинцы тоже не пустили арестованных дальше, взяли их детей на руки и вместе с их матерями повели по домам. Конвоиры вынуждены были вновь отпустить и мужчин. Утром левашинцы раздали всем арестованным свертки с едой, пошли провожать их до Урма, причем все мужчины-левашинцы громко исполняли походную песню про храбрых Сурхайхановых.

Урминцы тоже стали требовать, чтобы арестанты остались на ночь у них, сообщили, что им навстречу идет генерал Гамид Далгат с отрядом и что Имрам-бек приходится ему родственником. Оказывается, отец Гамида и Магомеда Далгат воевал в русско-японской войне вместе с Имрам-беком, они так крепко сдружились, что после войны Далгат захотел породниться с Имрам-беком и приехал в Бухцанаки просить выдать за своего сына дочь Имрам-бека – Нана-халун. Сурхайхановы дали согласие, и они породнились.

Урминцы тоже забрали арестантов на ночь по домам, а утром пошли все их провожать. Когда они подходили к Мусалав-аулу, конвоиры узнали, что действительно к ним навстречу идет Гамид Далгат со свитой. Это известие так подействовало на конвоиров, что старший из них даже слез с лошади и стал предлагать ее Имрам-беку. Но гордый Имрам-бек отказался от лошади и продолжил путь пешком. В Мусалав-ауле Гамид Далгат дал Имрам-беку лошадь, и они вместе отправились в Буйнакск. В течение семи дней в Буйнакске рассматривался вопрос выселения казикумухских ханов. Благодаря заступничеству Магомеда Далгата, председателя Верховного Совета Дагестана и Саида Габиева было вынесено решение оставить Сурхайхановых в Буйнакске, на попечении близких и друзей, но без права выезда куда-либо.

Понятно, жизнь Сурхайхановых здесь была не из легких. К примеру, когда Сурхайхановы стали устраивать своих детей в школы, меняли им фамилии, но через несколько месяцев их исключали, узнав, что они потомки Сурхайханов. Так их детям приходилось постоянно переходить из одной школы в другую.

Сын Махмуд-бека Мухтар Зубаиров, профессор Дагсельхозинститута, еще при жизни в 1980-е годы вспоминал, как заместитель председателя Буйнакского горисполкома, Чанхиев, кстати отец писательницы Мариям Ибрагимовой, в 1931 году помог ему с учебой на сельхозрабфаке. Учился Мухтар отлично, был общественником, его приняли в комсомол. Но в конце учебы, в 1934 году, получился конфликт с секретарем горкома комсомола Магомедовым, который захотел жениться на сестре Мухтара Тугай-ханум, которая в тот момент была засватана за своего родственника Эльдара Сурхайханова. Секретарь Магомедов Магомед в отрочестве работал со своими братьями пастухом в Бухцанаке и знал семью Сурхайхановых хорошо. Он стал требовать от Мухтара, чтобы он уговорил сестру выйти за него замуж. Когда Мухтар заявил, что сестра его не слушает, Магомед пошел ее сватать к ним домой. Махмуд-бек ответил, что его дочь засватана, но если она захочет выйти за него замуж, он не будет против. Вызвали Тугай-ханум и спросили при нем, хочет ли она выйти замуж за этого парня. Она ответила, что она его знает еще с Бухцанаки, но выйти замуж за него не хочет, ибо она выходит за Эльдар-бека.

Магомед ушел оскорбленный и на второй день собрал комсомольское собрание в рабфаке. На повестке дня был поставлен один-единственный вопрос – о пребывании Мухтара Зубаирова в рядах ВЛКСМ. Магомед рассказал, что Мухтар — сын контрреволюционера, потомок Сурхай-хана и что его сестра заявила, что она не выйдет замуж за человека, который был рабом ее отца, хотя этих слов девушка и не произносила.

Поскольку оскорбленный секретарь настоятельно требовал исключить Зубаирова из комсомола, большинство проголосовало за его предложение, но несколько сокурсников Мухтара, включая его друга Абакара, в знак протеста покинули собрание. На второй день Абакар пришел за Мухтаром, сказал, что его послал директор рабфака Алидада Гаджиев. Директор встретил Мухтара вежливо: «Мухтар, я знаю, что ты порядочный и способный юноша, я не хочу ломать твою судьбу. Я на несколько недель отстраню тебя от учебы, ибо по другому невозможно, затем возьму обратно и дам возможность окончить рабфак», – заявил Алидада.

– Спасибо вам, но вас тоже ведь могут потом наказать, – засомневался Мухтар.

– Пусть наказывают, зато я спасу достойного парня, — ответил Алидада.

Старший брат Мухтара Джамалутдин стал брать Мухтара на стройку, где он работал подсобным рабочим, другую работу им не доверяли. Время было холодное, голодное, надо было кормить семью. Сестру Тугай-ханум, которая работала в швейной артели, тоже попросили уйти, якобы она скрыла свое происхождение при поступлении на работу. Через два месяца директор рабфака как и обещал, разрешил Мухтару вернуться к учебе и дал возможность окончить его. Сам же Алидада Гаджиев – известный Красный партизан, удостоенный ордена, получил выговор за лояльное отношение к «чуждым элементам». Мухтар вместе с дипломом получил рекомендацию для поступления в сельскохозяйственный институт. По этой рекомендации он и поступил в Дагестанский сельхозинститут.

В институте Мухтар учился тоже на отлично, получал повышенную стипендию. Через полгода его вызвал директор и показал ему письмо из обкома комсомола о необходимости исключить сына контрреволюционера Мухтара Зубаирова из института.

— Почему ты скрыл свое происхождение? – спросил его директор института.

— Меня никто об этом не спрашивал, разве я веду себя плохо? – в свою очередь спросил Мухтар.

— Для нас это не главное, нам не нужны проблемы из-за тебя, — ответил директор и подписал приказ об его отчислении.
Мухтар забрал документы и поехал во Владикавказский сельскохозяйственный институт. Директор института М.Ратник посмотрел на его документы и спросил:

— Как же вас с такими отметками и рекомендациями отпустили из института?

— Исключили за Сурхайхановское происхождение, — ответил Мухтар.

— А мы примем вас, — сказал директор твердо. С первых же дней Мухтар привлек к себе внимание педагогов и студентов своими незаурядными способностями. Его стали уважать, назначили повышенную стипендию.

В 1936 году, в начале мая его вызвал директор института М.Ратник и показал телеграмму из Буйнакска, где сообщалось о болезни отца. Мухтар тут же выехал и к семи часам утра следующего дня был уже в Буйнакске. Возле своих ворот его встретили двое молодых людей.

— Ты Мухтар Зубаиров? – спросили они.

— Да.

— Ты арестован.

— За что? Я приехал навестить больного отца, где мой отец? – спросил Мухтар.

— Вся ваша семья арестована, мы ждем тебя, — ответили парни и повели его в тюрьму. Мухтар понял, почему его вызвали ложной телеграммой, видимо, боялись, что он может скрыться. Тугай-ханум в это время была уже замужем, ее обошла эта участь, но ее и мужа лишили права голоса. В тюрьме взрослые мужчины удивлялись, за что же посадили такого молодого, интеллигент-ного парня. Но там разговаривать между собой было запрещено.

Через несколько дней арестованных вывели во двор погулять. Среди конвоиров Мухтар заметил знакомого аварца, женатого на лачке из соседнего селения Дучи. Проходя мимо Мухтара, аварец-конвоир тихо спросил:

— Тебе что-нибудь нужно?

— Бумагу и карандаш, — ответил Мухтар.

В тот же день ему принесли бумагу и карандаш. Мухтар написал заявление начальнику тюрьмы, где считал свой арест ошибочным, что он студент и кроме как происхождение, никакой вины за собой не чувствует и не понимает, за что его арестовали, тем более в это время, когда вышел указ И.В.Сталина о том, что сын за отца не отвечает. По поводу этого заявления его стали таскать каждый день к разным следователям и часами стоял он в кабинетах, пока чиновники обратят на него внимание. Затем следователи совали под нос ему его же заявление и спрашивали, кто автор этого заявления. Мухтар, чтобы доказать авторство снова и снова писал то же самое при них. Над ним издевались, угрожали каторгой. Однажды его повели к заместителю начальника тюрьмы Белову. На удивление Мухтара, тот предложил ему сесть. На столе лежало его заявление. Белов тоже спросил, его ли это заявление, на что Мухтар ответил утвердительно.

— Мы получили ответ на наш запрос из Владикавказского сельскохозяйственного института. Что ты намерен делать, если тебя освободят? – спросил Белов.

— Я бы хотел встретиться с родителями, потом уехать учиться в свой институт.

— Твои родители в Южной тюрьме, их на днях отправят в Казахстан, — был ответ.

— Если отец болен, я должен его сопровождать, — сказал Мухтар.

— Тебе не разрешат.

Белов вызвал конвоира и велел организовать Мухтару встречу с родителями, а затем отпустить. Ему самому тоже дали бумагу с резолюцией «Освободить». Мухтару дали встретиться с отцом и с матерью. Отец ему категорически запретил ехать с ними, велел продолжить свою учебу. Освободившись из заключения, Мухтар остался на перепутье.

Оставив родителей, ехать в институт он не мог, да и денег на это у него не было. Он решил подождать, пока родителей отправят, может, удастся с ними попрощаться, а затем выехать во Вдадикавказ. Он вспомнил, что тут недалеко находится дом его друга Абакара, и пошел к нему. Друга не оказалось дома, но зато его родители Габибуллах и Аминат приняли его радушно, покормили и попросили, чтобы он ночевал у них, но Мухтар решил караулить возле тюрьмы и ждать отправки ссыльных. Когда он уходил, Габибуллах спросил: «Сынок, а у тебя деньги есть?»

— Нет. Мне бы только три рубля, чтобы доехать до Владикавказа, а там я получу стипендию, — сказал Мухтар.

Габибуллах дал ему десять рублей. Мухтар не хотел брать, но тот его поругал и сунул в карман парня купюру, затем вполголоса сказал:

— Мой брат, Нурмагомед, работает председателем горисполкома, думаю, он мне поможет передать передачу и теплые вещи твоим родителям. Мухтар заночевал у них и утром пошел к тюрьме, дни и ночи стал проводить возле их ворот. В один из вечеров прошел слух, что арестованных формируют для отправки. Народу возле тюрьмы было много, Мухтар тоже всю ночь не уходил. Утром вывели колонну арестованных, и Мухтар хотел хоть на расстоянии попрощаться с родителями, с братом и всеми родственниками. Отец ему знаками дал понять, что ему надо поторопиться на свою учебу. На вокзале арестованных посадили в товарные вагоны, толпы провожающих кричали, женщины и дети плакали, конвоиры прикладами били то заключенных, то провожающих. Тут кто-то подошел к Мухтару и дернул за руку. Это был Абакар.

— Мои родители тоже здесь. Отец сумел твоим что-то передать, — шепнул он Мухтару в ушко. Сколько Абакар не просил его зайти к ним, хотя бы позавтракать, Мухтар поехал в Махачкалу, чтобы оттуда поездом выехать в Беслан.

Когда Мухтар зашел в приемную директора института, пожилая секретарша в пенсне посмотрела на него с удивлением и заплакала:

— Мухтар, сынок, висит приказ о твоем отчислении. Парень показал ей бумагу из ГПУ. Она посмотрела ее, обрадовалась и сразу зашла к директору. Тот тут же вызвал Мухтара, поздоровался с ним за руку:

— Очень рад, очень рад! Сию минуту я напишу приказ о твоем зачислении, попроси вызвать ко мне бухгалтера и коменданта общежития.

Когда пришла бухгалтер, М.Ратник велел ей выдать Зубаирову тридцать рублей из его фонда, а коменданту – заселить его в общежитие, в ту же комнату, где он жил раньше. Ему оставалось учиться еще два года.

После окончания института его отправили в Чуйскую долину Казахстана, куда выслали его родителей. Их он нашел недалеко от Нижнечуйска, на границе Казахстана и Киргизии, других родственников разбросали по разным местам, сколько не просили, не оставили вместе. Там было много выселенцев из Кавказа и еще немцы, высланные из Петербурга.

В степях Джангижира и Джангипахта был организован гулаг. Заключенным предложили самим рыть землянки. Хотя они все были образованными людьми, им работы не давали. Отец с одним немцем профессором из Петербурга работали скотниками на ферме. Они часто болели. Жена Джамалутдина Патимат из Бюхты была грамотной медсестрой, благодаря ей лечили больных, особенно детей. Но за два года умерли там Шахимардан-бек, Имрам-бек, его жена и сын Адил-бек.

Мухтара направили работать в город Фрунзе селекционером госплемрассадника. Его уважали и как человека, и как специалиста. Однажды ему сообщили, что отца арестовали.

Оказывается, Махмуд-бек, владеющий многими языками, решил от немца Рудольфа научиться немецкому языку. При обыске у него нашли тетрадь-словарь немецкого языка.

Больше Махмуд-бек не вернулся, говорили, что его расстреляли. Это для Мухтара было большим ударом. Он стал проситься на фронт, но его не брали. Когда вышел приказ Верховного главнокомандующего: «Добровольцев не задерживать!» Мухтар снова пошел в военкомат, и на этот раз его взяли. Воевал он на Курской дуге и под Сталинградом, был тяжело ранен и награжден медалью «За отвагу». После госпиталя снова вернулся на фронт, воевал на Украине связистом, разведчиком. За боевые подвиги был награжден второй медалью «За отвагу». Участвовал в жесточайшей в истории Великой Отечественной битве в Прохоровском, где немцы впервые использовали сверхмощные танки-тигры. Враг был сломлен, и Мухтар был награжден орденом Красной звезды. Получил медаль и при освобождении Польши, Чехословакии. День Победы встретил в Праге.

Демобилизовался в 1946 году под Будапештом с боевыми наградами: орденами Отечественной войны первой и второй степени, нигде не задерживаясь, поехал к своим в Казахстан. Мухтар узнал, что все его дяди умерли, осталась больная мать, брат Джамалутдин с женой. Они взяли к себе сыновей умершего там Адил-бека: Салаутдина, Джабраила и Сурхая.

Мухтар стал ходатайствовать, чтобы им разрешили вернуться в Дагестан. Учитывая его боевые заслуги, разрешили его семье вернуться на родину. Так через двенадцать лет из тридцати двух Сурхайхановых в Дагестан вернулись только шесть человек, и все больные. А через год все сосланные Сурхайхановы были реабилитированы.