Политическая элита, коррупция и гражданское общество

(Продолжение. Начало в №№ 165-166 от 27.06.2018 г.)

Негативная трансформация кадровой политики (1980–1990-е гг.)

Анализируемая тема связана с правилами формирования кадровой базы, нормами включения и пополнения управленческих кадров. Все помнят и чтят память министра Магомедсалиха Гусаева, взлет которого произошел в конце 1980-х – начале 1990-х годов. Его, молодого и способного управленца из Агульского района, заметили в обкоме КПСС и стали постепенно продвигать по служебной лестнице. В основном так и поступали тогда, в советские времена, формируя кадровую базу управления по всей стране, и Дагестан здесь не исключение.

При всех минусах монопольного правления одной партии (КПСС), в этой системе был очень жирный плюс: кадры вверх по служебной лестнице продвигали с учетом позитивных качеств – профессионализма, организаторских способностей, моральной репутации. Правда, важным требованием к претенденту было и членство в партии. Целый отдел в обкоме КПСС – организационный – занимался этими вопросами.

Это была стройная система, созданная еще при Сталине под названием «номенклатура», и она предполагала внимательный анализ кадровой базы и исключала восхождение на Олимп случайных людей, откровенный подкуп и кумовство использовали единицы. Правда, чем дальше от сталинской эпохи, тем больше стало и исключений. Но мы говорим о правиле, а не об исключениях.

Так вот, слом этой системы начался с августа 1991 года, когда компартию одним росчерком пера распустил Борис Ельцин. А новая система формировалась на основе уже других принципов: фаворитизма, личной преданности, меркантильных соображений, клановости. Говорят о кланах в Дагестане и на Северном Кавказе, но не замечают системный характер этой проблемы по всей стране. Это важное замечание, если нам дорога истина.

Cтандартный набор признаков типично успешного дагестанца сильно изменился: жеребца заменило хорошее авто, кинжал и сабля сдали свои позиции, появились новые стандарты в виде хорошего дома

В Дагестане стала воспроизводиться модель кадровой политики, возникшая по факту в федеральном центре. Но в силу многонациональной, социоприродной (высокая доля пассионариев и субпассионариев) и сложной политико-географической природы республики у нас этот процесс приобрел очень специфические черты.

Кадровая политика в республике заиграла всеми «цветами радуги». В коридоры власти ринулись люди новой генерации, прошедшие зачастую криминальную школу жизни. Прежние правила и принципы подвергались серьезной ревизии. Менялась революционными темпами политэкономическая система в стране, менялась её кадровая база и принципы ее формирования.

Наша задача – высветить специфику Дагестана в этом процессе и то, как эта специфика отразилась на развитии коррупции и криминализации власти.

Общественные ценности и государственность: дагестанская специфика

Еще 10 лет назад автор в своей научной статье «Кавказцы и китайцы в России. Интеграция и (или) конфликты?» (журнал «Национальные интересы», Москва, №3, 2008 г.) писал, что кавказцы (в том числе и дагестанцы) оказались более готовы к внедрению рыночных отношений в РФ, нежели основная масса россиян.

Исторически традиции частной собственности и предпринимательский дух действительно более ярко выражены на Кавказе. Сама социальная структура и ценностные ориентиры в местных обществах создавали еще в далеком прошлом режим наибольшего благоприятствования предпринимательству, без всякой там «протестантской этики».

Исторически институт частной собственности в Дагестане насчитывает многие века, иметь собственное дело (хоть маленькое, но свое) мечтает непропорционально большая доля дагестанцев, поскольку иметь собственное дело означает состояться как уважаемому человеку со всеми вытекающими из этого последствиями: социальный престиж, сносный достаток, уверенность в будущем.

На эту сторону местного бытия (еще в середине 2000-х годов) обращали внимание такие известные в стране ученые и политики, как академик РАН, экс-директор Института этнологии и антропологии РАН Валерий Тишков, вице-премьер Правительства РФ Дмитрий Козак. Они заметили очевидное противоречие между статданными по Дагестану (бедность, слабость экономики и пр.) и реальным образом жизни, уровнем развития предпринимательской активности и малого бизнеса в республике.

Тут свою роль играет такой важный фактор, как «достижительная» мотивация и «ревнивое» сравнение своих успехов с другими. Это когда имярек, не довольствуясь своим статусом неуспешного человека, проявляет чудеса мобильности и активности, чтобы не потерять лицо. А установка «не потерять лицо» на первом уровне предполагает обеспечение минимального стандарта жизни для семьи и статуса – для себя.

В XIX веке, как писал выдающийся лезгинский ученый и просветитель Гасан-Эфенди Алкадари, стандартный набор успешного дагестанца в прежние времена включал в себя следующие атрибуты: Коран, написанный выдающимся почерком; красивая жена из числа двоюродных сестер (ислам это разрешал); верховой жеребец отличной породы; пистолет или ружье известного мастера из Крыма или мадьярского (венгерского. – Прим.авт.) происхождения; хорошие кинжал и сабля, изготовленные известными дагестанскими или иранскими мастерами; четки янтарные либо коралловые; несколько беспечный образ жизни (см. Асари Дагестана. Исторические сведения о Дагестане). Он также писал, что «правители и старшины в Дагестане, взяв за правило хищения и… злоупотребления, не делали различий между запретным и дозволенным… не слушались ученых и порядочных людей». В общем стандартный набор в меру религиозно образованного воина.

Интересно то, насколько его меткие наблюдения – о подражании богатым и о соревновательном («ревнивом») образе жизни дагестанцев, когда стараются не отстать от успешных (т.е. богатых и/или власть имущих), – перекликаются с сегодняшним днем. Правда, он подчеркивает и позитивные качества дагестанцев: храбрость и самолюбие, щедрость и уважение к гостю, стремление к знаниям и природные способности. Читаешь автора и поражаешься его прозорливости.

Конечно, с тех пор стандартный набор признаков типично успешного дагестанца сильно изменился: жеребца заменило хорошее авто, Коран и янтарные четки уступили место мебельным гарнитурам, кинжал и сабля сдали свои позиции, появились новые стандарты в виде хорошего дома и возможности ежегодного отдыха на курортах. Ружье и пистолет никуда, правда, не делись, если удалось хорошо спрятать от правоохранительных органов.

Ясно, что такие ценности и образ жизни составляют тот фундамент, который довольно часто ведет к легитимации низовой коррупции и криминализации социальных отношений. Коррупция ведь в верхах имеет свою моральную (легитимную) и материальную базу в низах. Разумеется, подавляющее большинство удовлетворяется минимумом достатка и социального статуса, по принципу «слава богу, что не война и не голодаем». Но для амбициозного и немалого по численности слоя дагестанцев этот минимум совершенно недостаточен. И они могут пуститься во все тяжкие, чтобы выйти из этой ниши «неуспешного», с их точки зрения, положения.

Поэтому в новых условиях слома системы и формирования рынка (нецивилизованного, бандитского) в общественном мнении, скажем откровенно, терпимо относились к новым правилам формирования кадровой базы в республике. «Рынок и есть рынок, коль скоро мы перестали строить социализм, все продается и покупается», – примерный ход рассуждений немалой части наших соотечественников. Хотя хватало и критиков.

Новый импульс для развития получили патронажно-клиентальные отношения, когда «свой человек» в коридорах власти воспринимался с точки зрения интересов местного сообщества (общины, джамаата, района). Ничего плохого в этом нет, если только не переходят рамки допустимого покровительства и протекции.

И тут начинается самое интересное. В Дагестане вдруг заиграли всеми красками два-три типа социальных отношений, которые никак не связаны ни с этническим, ни с образовательным или территориальным маркером.

(Продолжение следует)