Абдулла

* * *
В моей жизни не было дедушки так же, как и у моего сына, с рождения. Помню случай, когда он, ещё совсем малым, после просмотра мультика, который начинался со слов «жили-были дедушка с бабушкой и был у них внучек…», подошёл ко мне и спросил:
– Мама, а где мой дедушка?!
– Сынок, у нас нету дедушки, он умер очень давно, – не придав значения его вопросу, отмахнулась я.
Я не обратила внимания на последовавшую за этим моим ответом тишину. Но через какое-то время я услышала тихий плач и увидела, как сын, подойдя к телевизору, начал громко звать дедушку из экрана. Я обняла его, и сама не смогла сдержать слез. Мне ужасно, до боли в сердце, вдруг захотелось хотя бы раз, на секундочку, так же, как сейчас сына, обнять очень старого человека, в котором я могла бы увидеть черты своей матери или отца. Старика, к которому я могла бы прижаться и сказать:
– Дед, расскажи о своей молодости.
Или спросить:
– Дедушка, расскажи, как жить, когда не знаешь, что и как делает тебя счастливым в жизни…
Мне со старыми людьми очень уютно. Каждый раз, делая что-то приятное им, я получаю огромное удовольствие от радости, с которой они вспоминают минуты счастья прожитой жизни. Наверное поэтому я так люблю стариков.

* * *
Когда мне было лет шесть, у нас в селе был пастух Абдулла, который выводил сельский скот утром на пастбище и вечером возвращал их домой. Работа эта была нелегкая, но заработную плату за неё не давали. Люди чем могли, тем и благодарили своего пастуха.
Это был одинокий, нелюдимый, еще не совсем старый с виду человек, которому сельчане с давних пор доверяли пасти своих овец. Он носил неизменную потертую военную гимнастёрку, штаны-галифе и мягкие чувяки из бычьей кожи, обмотанные верёвками.
Он жил в верхней части села, почти на окраине, ни с кем не общался, и мы, детишки, никогда не смели заигрывать с ним, боясь его сурового и мрачного лица.
Я точно не помню, как утром собирали и сгоняли скот в одно место для дневного пастбища, но вечерняя процедура возвращения стада домой всегда была триумфальной. Ближе к вечерним сумеркам и спускающейся с ней с гор прохладой сельчане начинали оглядываться на скалистый утёс, нависший над селом, из-за которого должно было появиться возвращающееся с пастбища стадо овец. Под нарастающий гул от топота множества копыт и блеяние сельчане спешили к своим домам, чтобы принять своих откормленных овец обратно.
У нас с бабушкой были только куры, однако и я знала, что уже вечер и мне пора домой. Увидев вдалеке стоящего, опираясь на посох, и наблюдавшего, как овцы бегут по домам Абдуллу, я бросала игры со сверстниками и бежала с чувством возвращения домой наравне с этими блеющими животными, спешащими к своим хозяевам.
Наша небольшая сакля была последней на окраине села, а дом пастуха Абдуллы был дальше, на пригорке за селом, и в ночной темноте его можно было узнать лишь по тусклому мерцанию светильника в низких, расположенных почти у земли окон.
Мы были соседями. У людей гор зачастую общение между соседями и поддержка друг друга в бытовых делах бывает гораздо чаще, чем с родственниками. Сосед считается в селе ближе дальнего родственника. Именно он первый заходит в дом соседа, если у него случается беда, чтобы выразить соболезнование, или приходит поделиться собственной радостью.
Уже вошло в привычку и для меня, и для бабушки, что перед тем, как сесть за вечернюю трапезу, я должна была отнести один из горячих, свежеиспечённых лавашей нашему соседу Абдулле.
Бабушка никогда не рассказывала, почему он живет один, но очень часто повторяла, заворачивая хлеб в кухонное полотенце:
– Бедный Абдулла, умрешь, только я и твои бараны будут о тебе плакать. Кому ты нужен со своим нерастопленным горем. О, Аллах, пошли ему на сердце смирение и покой…
Наполненная этими причитаниями из простых слов вперемежку со словами из бабушкиных молитв я каждый раз, боясь наступления темноты, бежала по тропинке, ведущей к дому пастуха, чтобы, стукнув в небольшие деревянные ворота и не заглядывая внутрь двора, громко крикнуть:
– Эй, дед Абдулла! Я вам хлеба горячего принесла! – и, развернувшись, бежать обратно, радуясь тому, что спускаться с горы намного легче, чем подниматься.
Может это никогда не сохранилось бы у меня в памяти из далёкого детства, если бы не случай, когда мои ангелы прислали мне на помощь человека, которого моя бабушка всегда угощала вечерним горячим лавашом.

* * *
До семи лет я была самым счастливым ребёнком на белом свете, я росла в селе, не зная о существовании за пределами этого села незнакомого для меня мира. Родители мои развелись, когда мне ещё не было и двух месяцев, и мама, оставшись одна с ребёнком, отдала меня на воспитание своей мачехе и уехала в город учиться в техникуме.
Меня бабушка воспитывала так, словно я родилась для того, чтобы учиться жить одной, если вдруг никого не окажется рядом. У неё не было своих детей, и, взяв меня на воспитание, она страшно боялась, что если она внезапно умрет, я останусь беспомощной перед жизнью.
В пять лет я вставала вместе с ней на утреннюю молитву и помогала по дому до полудня. Потом, после дневного перекуса, мне разрешалось пойти в село и играть со сверстниками. В один из обычных дней мы, зная о строгом наказании, если уйдем за пределы села, всё-таки потерялись. Нас было трое, и мне, самой младшей, уставшей от бесконечного плутания по тропам и не хотевшей идти дальше, велено было не хныкать, а переждать у родника, пока они, старшие, не найдут обратную дорогу.
Поверив друзьям, я прилегла на траву и уснула.Через некоторое время, проснувшись от холода, я поняла, что лежу в сгущающихся сумерках под деревом у родника, который журчанием напоминал, что это не сон и меня здесь бросили одну, может, забыв или не сказав никому, что я заблудилась, боясь признаться, что бросили меня и не помнят, где, в каком месте меня искать.
Наверное, я плакала, может, кричала и звала на помощь. Я не помню. Помню, что это продолжалось очень долго, и мне было холодно так, что сводило скулы и я не могла кричать, только поскуливать, свернувшись калачиком и уткнувшись лицом в тощие коленки, выступавшие белыми пятнами в темноте из платья. Я хорошо помню, как я вытирала льющиеся от страха и холода слезы о подол замызганного платьица. Думаю, мне не было дано понимать, что я умираю. Просто в один момент мне стало теплее, и я успокоилась.
Сладкая дрёма обволакивала меня, когда, уже засыпая, я почувствовала, что кто-то смотрит на меня со стороны родника. Увидев, что я всматриваюсь в него, силуэт взмахнул рукой, призывая следовать за ним.
– Ой, это же дедушка Абдулла, – вяло прозвучало в голове. Не желая просыпаться, я приоткрыла глаза. «Наверно, он ждёт свой горячий лаваш, ведь сегодня я не смогла ему отнести хлеб», – мне стоило больших усилий подняться и заставить себя, перейдя через родник, последовать за тенью с вырисовывающимися в темноте знакомой формы штанами-галифе и папахи, неизменных деталей образа нашего сельского пастуха Абдуллы.
Я шла за его тенью, не видя тропы. Теряя из виду его силуэт в темноте, я начинала паниковать, но он вновь,появляясь неподалёку, махал мне рукой, призывая не останавливаться и следовать дальше за ним.
Когда вдали показалось село, я забыла обо всем, зная каждую кочку под пятками на улице, ведущей к дому, и побежала не оглядываясь, думая о том, как меня накажет бабушка и что ей такого сказать, чтобы сменить её испуг и гнев на милость…

* * *
Наверняка, тогда я заболела, и мне пришлось долго отлеживаться дома. Наверняка. Была поздняя осень, впереди были неспешные, тёмные зимние вечера. За весь холодный зимний период бабушка ни разу не отослала меня к нашему соседу. Я забыла о своей обязанности, как и о том, что, потерявшись в лесном горном массиве, чуть не погибла.
Пришла весна, и снова мы с ребятней бежали вечером к дому, видя, как с пастбища возвращается стадо овец, понукаемое окриками двух молодых пастухов.
– Ба, а почему ты больше не посылаешь хлеб нашему соседу Абдулле? Он, что, больше не пастух? – в один из дней, видя, как бабушка отложила одну из горячих лепёшек для пятничной садака, раздачи горячего хлеба соседям, спросила я.
– Он умер, внучка. В тот день, когда ты пропала осенью, стадо вернулось без пастуха. Он умер под деревом, где прилёг отдохнуть. Уснул и больше не проснулся. Всем селом тебя искали, а про него только вспомнили на следующий день, когда он утром не вышел на встречу своим овцам. Хороший был человек, хотя так и не растопил горя от потери сыновей и жены от аварии, где за рулём был он сам. Пусть Аллах простит ему эти нечаянные смерти, которые он окупил своими страданиями на земле…

Я обнимала сына и плакала, вспомнив старого пастуха Абдуллу, который спас мою жизнь для того, чтобы я дала жизнь новому человеку, спящему у меня на руках и недавно потребовавшему, чтобы у него в жизни тоже был дедушка…