Дни детства

Стоя здесь, на пороге родительского дома, вспоминаю беспечные дни, в которых переживания от простого было больше, чем теперь от значительного. Ведь тогда все было в первый раз. Первая ошибка и понимание, что ты совершила недопустимое. Тогда это зарождало в сердце жуткий трепет…

Мне было лет одиннадцать, когда в наш класс перевели нового ученика. Столичным детям и из семей с достатком было странно видеть такого оборванца. Неухоженный, чумазый и бедно одетый. Он еще и грубил. Теперь, по прошествии лет, я понимаю, что это была его защитная реакция. Но мы считали его глупым.

«Такой грязный, еще и нос воротит!», — вот что наивная детская голова думала.

Да, мы не были Буддами, никто не говорил, как вести себя в таком случае. Я не любила в нем все: манеру общения, поведение и больше всего его внешний вид. Мне, которая отказывалась донашивать одежду за старшей сестрой, было трудно понять его.

Оборванца посадили за одну парту со мной. Когда во время перемены одноклассницы плохо говорили о нем, вспомнив уроки морали родителей, предпочитала закрывать им рты, ругая за лицемерие. Может даже я не любила его больше всех в классе, но мне нравилось чувствовать моральное превосходство, отчитывая сверстниц за сплетни. Я помогала оборванцу с домашней работой, с учебниками, с канцелярскими принадлежностями.

«Такая молодец, что помогаешь ему. Кажется, у него и оценки стали лучше, благодаря тебе», – говорили учителя на радость моей гордыне.

Даже мама после очередного родительского собрания меня похвалила.

«Милая, ты у меня большая молодец. Он сирота, его воспитывает бабушка. Родителей у него нет, будь с ним помягче, помогай ему. Он притворяется таким плохим, уверена, что он хороший мальчик», — попросила меня мама.

Другие одноклассники не любили его открыто, я же прикрывала свою нелюбовь, пыталась проявлять милосердие. Длился этот театр одного актера недолго. Оборванец не продержался в нашей школе и года.

В апреле он попал в очередную заварушку с учениками постарше. Все бы ничего, но я стала свидетелем драки. Помню, что ребята до него докопались.  Но когда история дошла до учителей, я соврала и почему-то сказала, что оборванец первый начал задирать их.

Никогда не забуду его тяжёлый взгляд. В тот момент он будто бы убедился в том, о чем давно предполагал. Он насупился и молча пошел в кабинет директора.

Учителям было не до этих детских игр. Они приняли решение оставить мальчика на второй год за плохое поведение и неуспеваемость.

Помню, как классный руководитель завел его к нам попрощаться и он отказался пожать мне руку.

«И это за ту доброту, которую проявляла?», — думала я в тот момент. За свою ложь мне ни капли не было стыдно.

Я понятия не имела, что такое настоящая доброта. Только спустя время поняла, что он чувствовал моё лицемерие. Мое доброжелательное отношение к нему было «деланным».

В другой раз скверну в растущем организме я почувствовала в 14 лет, во время летних каникул у бабушки. Как я говорила, донашивать одежду за сестрой было не по мне. Родственников у нас было немного, а выбрасывать целую одежду маме не хотелось, поэтому её отправляли бабушке в деревню. И одежда, как правило, доставалась соседской девочке, моей летней подруге.

Тощая, смуглая, с болезненным видом, она походила на обезьянку. Я никогда не видела ее с длинными волосами — всегда коротко острижена. Она обожала меня и встречала с улыбкой. Выбегала в одежде сестры.

В первые годы мне было все равно, во что она одета. Но с каждым годом колола ревность. Сестра носила дорогую, стильную одежду, и было обидно видеть эти вещи на «обезьянке».

В то лето моя подруга надела на деревенский праздник выходное платье розового цвета с пышными рукавами и красивым рисунком. Я предпочла одеться скромнее, чтобы соответствовать празднику. И внимание людей было приковано к ней. Даже бабушка одарила ее комплиментами. Я могла быть в центре внимания в этом платье, а не «обезьянка». Она почувствовала на себе внимание окружающих, и это её окрылило.

Меня охватило жуткое желание рассказать всем, что это не ее платье и носит она его, потому что я отказалась. Позвонив после праздника маме, рассказала про эту ужасную несправедливость.

«Милая, ты не должна рассказывать, что она донашивает за твоей сестрой. Ты огорчишь ее. Пусть радуется, она не виновата в твоих капризах», — сказала в тот вечер мама.

После разговора с мамой почувствовала себя хорошим человеком, потому что не испортила вечер. «Пусть сегодняшняя радость и внимание будут ей подарком от меня», — подумала я, засыпая.

Зимой  девочка умерла. Как оказалось, она болела лейкемией и лечение было невозможным. Жуткий стыд одолел меня за глупые мысли. Я даже и представить себе не могла, что девочку, которую я сравнила с «обезьянкой», так же, как и меня, обожали близкие, и ее счастье на самом деле было таким коротким…