Индира Зубаирова / Махачкала
* * *
Что мне опавший лист на дворе, что мне осенний дождь?
Мне бы вернуться к серой зиме, где обитает Бог.
Что мне сентябрьский солнечный день,
что мне скалистый край?
Где тот февраль — отобравший людей и обещавший рай?
* * *
В керамике — скоро стынет кофе.
Подобно страстям в полночь с другими
кого, лишь мгновение… и – разлюбили.
Ночь проживает мои катастрофы.
В сосуде не может быть – только сладко.
Сюда наливают напитки покрепче.
Устроив последний совместный вечер
Я ль среди всех – счастлива гадко?
И пусть в энный раз дом свищет от пара,
в сосуде моем не допит горький яд.
Я в сотый раз проведу тот обряд,
где проживаю жизнь от начала.
Сюда не приходят люди из детства,
отрочества или люди – подарки,
Домик под ивою, скакалки и арки.
Здесь вот – теряется всяко наследство.
Чувства, мгновения счастья и вера –
Вера осталась в том доме под ивой,
что, мне звать с собой её силой?
Разве до грешных есть вере дело?
* * *
Там, где море качает тревожно
Всем бессмысленный ряд буйков,
Я без всяких прощальных слов
Заплыву, позабыв осторожность.
Там, где всем раздаётся по горю
С предпоследним талоном на жизнь,
Погружаясь в каспийскую синь,
Я глотаю соленое море.
И не важно, чрез сколько границ
Пронесут торопливо мой гроб,
Завещаю мой скромный кров –
Чердаки перелетных птиц.
Будь то Барсово, Ханты-Мансийск
Иль родная моя Шура –
Завещать вам хочу города,
Где прошла моя первая жизнь.
* * *
У меня поселились жильцы. Надымили за серой стеной.
Мои легкие сводят концы, наглотавшись чужою травой.
У меня есть – совсем ничего — расхватали не ведаю как.
Я имею простое бревно, из которого сделан чердак.
У меня отобрали дома, что в Стамбуле, Тбилиси, Шуре’.
Снова дым, и опять кутерьма. Отражается ночь в фонаре.
– У меня поселились жильцы, –
тихо шепчет хозяйская дочь,
Приютивши в мансарде меня на последнюю майскую ночь.
* * *
Смейся, идущий мимо, выпучив глупый взгляд.
Чем вас вчера прибило, чтоб становиться в ряд?
Град ли отбил вам плечи, чтоб так сутуло жить,
Вечер, суровый вечер – снова с тобою выть.
Плачьте, унылые лица, и, поднимаясь ввысь,
бейтесь, чтобы разбиться, либо придётся жить.
* * *
Бог не любит
упреков, слез и просьб,
не подаёт ягод
и не бросает кость,
что застревает в горле так,
чтобы смерть.
Бог не играет в «кости»,
человек.
Бог открывает
тысячную дверь,
и лишь тебе решать,
что там за зверь.
Бог не решает
в этом ничего.
И для начала,
Бог – это кто?