Лето, лето, осень

(Окончание. Начало в №11/74)

Замкнутое пространство, ограничения, маски, маски, дистанция – всё лето. И вот под занавес помчался я в горы на фестиваль промыслов Юга России. Думал на одну ночь, а застрял на четыре дня. Отдушина! Запах чабреца, цветы душицы, мастера на фестивале народных художественных промыслов, показ женских национальных костюмов, премьера документального фильма «Готфрид Гасанов. Маэстро гор» с Саидом Ниналаловым в главной роли и оживший благодаря Борису Вайцеховскому аул Амузги, подъём в древний Кала-Корейш и незабываемые встречи. Сколько лиц, положительных эмоций.

* * *
На 2-й фестиваль народных художественных промыслов Юга России в Кубачах меня прямо от дома подхватила попутная ГАЗель.
Водитель, шебутной даргинец, показал на заправку:
– Я сразу вас нашёл, эта заправка, оказывается, моих односельчан.
– Может быть. – Мне оставалось только согласиться. – Они названия меняли несколько раз.
Оглянувшись назад, я поздоровался. В полутёмном салоне ехали женщины, заваленные баулами. Участницы фестиваля проделали долгий путь на перекладных до Махачкалы, а здесь организаторы предоставили транспорт до Кубачи. Но судя по шуткам в автобусе, девушкам было не привыкать.
После Маджалиса водитель громко обратился к пассажирам, по какой дороге ему ехать – по старой или новой, более короткой.
Новая дорога вела по живописным местам, и действительно короче, теперь не нужно заезжать в райцентр Уркарах.
– Это действительно новая? Представляю, какая старая, – засмеялась моя соседка.
Действительно, больший участок пути это грунтовое покрытие, местами с ухабами и вымоинами от дождевых потоков. Было видно, что работа по расчистке от камнепадов здесь ведётся постоянно. Человек оспаривает у природы право на её просторы. На одном из поворотов серпантина стояли на дежурстве бульдозер и грейдер. Дорога пошла радостней, когда мы выехали на асфальт.
– Вот это поворот на Кала-Корейш. Святое место у нас, слышали?
Но подъём к святому месту очень быстро исчез за поворотом, оставалось надеяться на другой случай. Водитель спешил и останавливался только в Маджалисе, чтобы заправиться.

У нас вышла смешная история. Одна из пассажирок передала свой телефон водителю с просьбой объяснить дорогу до Кубачи. Оказалось, что группа гостей на своём транспорте выехали из Махачкалы и возле Манаса повернули на Карабудахкент. Теперь они согласно маршруту навигатора ползли на Губденский перевал. Водитель рекомендовал вернуться на федеральную трассу и продолжить путь до поворота на Маджалис. Но звонившие решили продолжить путь согласно выстроенному маршруту навигатора.
Я заметил по махачкалинским таксистам, что в основной своей массе не знают город. Смотришь на него, а он одним глазом в экран смартфона. Иногда получаются странные движения по городу. В ответ на моё возмущение «почему мы делаем ненужный крюк» слышу одно и то же: «Мы должны следовать маршруту навигатора». Зачем им знать названия улиц, когда в руках такой помощник. Раньше среди горожан была такая шутка, когда кто-то задерживался по времени приезда в город, говорили: «Ты что ехал в Махачкалу через Агач-аул?». Подобное я слышал и в Грозном – «Ты ехал в город через Урус-Мартан?»…
Старая и новая дорога. Для кого-то, безусловно, новая и долгожданная, но когда-то в этих местах проходил старый путь. Исследователь Кала-Корейша художник Парук Муртазалиевич Дебиров в книге «Архитектурная резьба Дагестана» пишет:
«Это селение расположено на территории Кайтага, на одной из вершин северо-восточного отрога горы Кубачи-Даг, как бы обрамляя заросшую густым лесом гору.
Древняя дорога проходит по юго-восточному и южному склону горы Кубачи-Даг, а новая дорога начинается от Дербента и идёт через селение Маджалис, Уркарах и далее в нагорный Дагестан через селение Акуша.
По информации Арслана Баркаева (95 лет), жителя Кала-Корейша, по старой дороге всегда было интенсивное движение, и только после прокладки новой магистрали это движение прекратилось».
– Вот и Кубачи на той стороне. Мы поднялись выше лесистых утёсов, и перед нами открылась перспектива близлежащих гор, и на каждом склоне виднелись сёла.
– Где, где? Занавешенные окна автобуса не давали обзор, и все потянулись вперёд, чтобы через лобовое стекло увидеть конечную точку нашего маршрута. В низинах уже появлялись глубокие тени, солнце клонилось к закату, освещая вершины.
В Кубачах шло броуновское движение. Женщин распределили в один из гостевых домов, и они повытаскивали свои сумки, а меня водитель любезно подбросил до базарной площади. Смеркалось. Закинув на плечо рюкзак, я поспешил в башню. С хозяйкой башни Фатимой Кишовой была договорённость, что я привезу на дни фестиваля свои работы. Лишь бы нашлось теперь свободное место, чтобы не нарушить основную экспозицию, и в то же время не дать затеряться моим тарелкам.
На днях, 15 августа, в старинной сторожевой башне Акайля Кальа открылась Вторая международная биеннале печатной графики «Кубачинская башня», которую организовали искусствовед Екатерина Дидковская и народный художник Дагестана Юсуп Ханмагомедов. Первая выставка, о которой я писал два года назад, была осуществлена благодаря получению гранта Президента России, а в этом году только по личной инициативе организаторов.

Справка, которую мне предоставила куратор выставки Екатерина Дидковская:
«В основной экспозиции выставки представлено более 200 работ 126 профессиональных художников-графиков и студентов художественных вузов из десяти стран: России, Беларуси, Украины, Болгарии, Чехии, Турции, Германии, Нидерландов, Мексики и Венесуэлы. Биеннале проводится творческим объединением «ДаГраф» при участии общественных организаций «Гипотенуза» и «Зерихгеран».
В конкурсной программе Биеннале 2020 года представлены работы как молодых, так и именитых художников из разных стран – более половины авторов участвуют в проекте впервые. На четырёх этажах средневековой сторожевой башни разместились пейзажи, портреты, натюрморты, иллюстрации, сюжетные композиции, выполненные в печатных техниках – офорт, линогравюра, ксилография, литография. Вне конкурса представлены работы, созданные в технике гумбихроматной печати, а также работы из частных коллекций».

Выставка в селении Кубачи закрылась в конце августа. Вторая выставка проекта откроется в Махачкале.

* * *
– Вы куда гвоздь вбили?
Молоток попал в палец. Света в башне маловато, а с моим зрением вот так просто гвоздь в такие камни не вгонишь. Потерев ушиб, я вновь продолжаю стучать, хотя мне уже ясно, что мои гвозди можно выкинуть. Камень как железо.
– Между камнями вбивайте. Чтобы потом можно было вытащить гвоздь.
Надо же обстоятельный какой, настоящий хозяин башни. Сколько ему интересно.
– Послушай, как тебя зовут?
– Джамал.
– Я привез с собой гвозди, но сюда только металлические дюбеля войдут. Мне нужно для тарелок 10 гвоздей, можешь достать.
– Магазин ещё наверно не закрылся, ребята могут купить. Табурет нужен?
Да, было бы хо-ро-шо. Надеюсь, успею сейчас развесить, а то утром открытие фестиваля возле администрации. Пока к башне доберусь – полдня пройдёт.
– А вы что всего на два дня работы вешаете?
– Да вот сам думаю, нужно ли было ради двух дней суетиться. Может оставить у вас, а потом кто-нибудь оказией привезёт в Махачкалу. С мамой твоей завтра обсудим. Если бы не выставка графики, то можно было и на другом этаже башни повесить, в более просторном месте. Но пусть здесь над очагом висят.
– Это ваши работы… как называются?
– Это серия «Млечный путь» из девяти тарелок, двух пиал и вазы.
– Продаётся?
– Хотелось бы. Может после выставки появится покупатель на всю серию.
– А сколько просите?
…
– Да? А вам в подарок браслеты или кольца не нужны.
– Там внизу, в витрине твои изделия.
– Не только мои. Вот гвозди возьмите, мне верхнюю дверь ещё закрыть надо. Наверно сегодня уже посетителей больше не будет.

* * *
Администрация расположена в другой части села, в 20 минутах ходьбы от базарной площади. Дорогу я пока не знал, поэтому попросил Саида, чтобы кто-нибудь меня забрал из башни. Приехал знакомый по Махачкале мастер Алигаджи Хурдаев.
Во дворе администрации горели фонари. Несмотря на поздний вечер вокруг здания кипела работа, устанавливали торговые палатки, ровняли тротуарную плитку. Фестиваль народных художественных промыслов откроется завтра утром, кто-то из гостей уже приехал, завтра ожидали остальных. Списки гостей уточнялись на втором этаже здания, куда я поднялся с Алигаджи. Абдусалам Куртаев, нынешний глава села, бегал вверх-вниз, отдавал распоряжения, иногда сам что-то таскал. При всём при этом он умудрялся шутить.
– Извини, хинкалом не встречаю, но чай девушки нальют. У нас ремонт в здании, и во дворе идёт благоустройство. Пока на дни фестиваля марафет наведём, а потом уже основательно закончим. Ты у кого остановился?
– Пока не определили меня, Абдусалам.
– Он у меня будет. – В комнату вошёл Алибег Куртаев и видимо услышал вопрос своего брата. – С приездом, Марат! Сейчас кое-что заберу и поедем. Или у тебя пока дела есть.
– Нет, Алибег, самое главное я уже сделал: приехал в Кубачи, развесил свои работы.
Прошло минут пять, и, обогнув несколько кварталов, машина свернула на узкую улицу и остановилась у дома Алибега.
– На втором этаже у нас москвички, — остановив мое движение к лестнице, пояснил он. Мы на первом.
– Да, и я еще…
– Всё нормально, не думай об этом.

* * *
Утро в горах тянется размеренно и долго. Хозяйства, сады-огороды, куры-муры, дальше – ежедневные сельские хлопоты. А сегодня событие года — открывается фестиваль промыслов, уже второй по счёту. Сельчане, понимая, что их помощь может понадобиться в любой момент, переносят дела на другие дни (исключение только свадьба). Праздник встретят всем миром.
Утренний туман потихонечку растаял, и птички засуетились в небольшом саду Куртаевых. Пятнистая хозяйская кошка, привлечённая шумом, пересекла зал и исчезла на балконе. Завтрак поглощён, и мы с Алибегом вышли из дому. Оказывается, таинственные москвички уже давно встали и где-то прогуливались.
Солнце по прогнозам будет радовать нас своим теплом сегодня и завтра, а дальше всё туманно.
До открытия фестиваля было ещё пару часов, и я решил пешком прогуляться до башни, чтобы уже ориентироваться самому. Дорога шла мимо администрации, потом по склону горы на спуск и делает поворот влево с подъёмом. Хорошая утренняя прогулка.
По пути я встретил журналиста Бориса Вайцеховского с похожим на него парнем. Потом я узнал, что это его брат. Борис в высоких сапогах, под курткой тёплый свитер, в общем совершенно не городской.
– Доброе утро!
– Доброе! Сегодня базарный день. Мы решили прогуляться, а заодно купить хлеб и продукты.
Борис Вайцеховский, кубачинский зять, не перестаёт удивлять нас, дагестанцев, своими замыслами. И в эти дни готовится совершить невероятное действие – оживить заброшенное селение кузнецов Амузги.
На протяжении нескольких лет он общался с жителями этого села, проживающих по всему Дагестану. И с женщиной, которая последняя покинула родной аул. Её смерть, как я думаю, подтолкнула Бориса провести свой перформанс.
На базаре шла бойкая торговля, и я остановился здесь и незаметно стал фотографировать торговые сценки. Неожиданно видоискатель поймал крупно улыбающееся лицо. Я не сразу узнал в смотрящем на меня загорелом парне Махача Мусаева, директора Института истории, археологии и этнографии. Он с сотрудниками находится в Дахадаевском районе в экспедиции и пришёл прикупить провизии. По отросшей щетине историков, было понятно, как долго они находятся «в поле». Оказывается, Саид пригласил их завтра на презентацию документального фильма.
Башня была закрыта, и у входа стояла парочка туристов. Приехать в Кубачи и не залезть на башню – это большое упущение. Я стал звонить Фатиме, думая, что она уже вернулась из Махачкалы. Оказывается – нет, там вступительные экзамены (?), и вернётся она только завтра.
Мы стояли под навесом, разговорились о кубачинских традиционных платках, о современных хиджабах-нехиджабах, что не заметили появление сына Фатимы. Джамал открыл дверь и запустил гостей в цитадель, а я попрощался и быстрым шагом отправился по той же дороге обратно. До открытия оставалось около получаса, а я человек пунктуальный.

Нет, я не забыл, что в горах время – понятие относительное. Открытие что-то не открывалось, а между тем обнаружил на первом этаже администрации завёрнутые в полиэтилен фанерные фигурки горянок в белых платках. Это же те самые творения Бориса. Он их уже выставлял в анонсах мероприятия, и я сразу узнал эти персонажи из «Легенды об Амузги», но не представлял, что женщины будут в человеческий рост. Тётушки получились забавные, и здесь они явно чувствовали себя скованно.
Появился Борис всё в тех же сапогах. По его словам, он уже давно живет как «в поле», в Амузги ходит, как домой. Дорога не тяжёлая, без особого подъема – пешком туда от силы минут тридцать. Трудность в том, что она очень узкая для проезда машин. Журналист пытался найти гужевой транспорт, чтобы перевезти «горянок», но ослов-маслов в Кубачах не держат.
– Придётся на себе как-то нести. Мы с Алигаджи сегодня после обеда часть вещей понесём. Пока есть несколько погожих дней, надо поработать, послезавтра, по прогнозам, будет дождь. Деваться уже некуда – фестиваль состоится при любой погоде. Очень рассчитываю, что люди приедут, поддержат.

* * *
Фестиваль открыли на площадке перед администрацией, народ пребывал, а во многих палатках ещё шла расстановка изделий. Для кого-то это просто выставка, для большинства выставка-продажа. Кубачинские белые платки, на плечах клетчатые пледы. Кстати, эти пледы пришлись по вкусу всем приезжим женщинам, девушкам, девочкам, и очень хорошо согревали на прогулках по селу и за пределами. Четыре дня мероприятий запомнились и красотой национальных костюмов Дагестана, и многих регионов России. Преподаватель политехнического колледжа Татьяна Серова привезла на фестиваль коллекцию национальных женских костюмов реконструированных по рисункам художника Макса Тильке. Показ прошёл во время открытия фестиваля.

…Время летело, я с фотоаппаратом ходил кругами по ярмарке. Тут блестят никелированные ичичалинские кувшины, здесь кинжалы и сабли, дальше самовары, скатерти, пуховые платки, а вот палатка, где Зумруд представляет изделия Алибега. По её просьбе, он переключился на женские украшения. «Она мне говорит, хватит паровозы собирать!», это Алибег за ужином нам рассказывал.
С квартирантками второго этажа, москвичками, я познакомился благодаря пирожкам, которые буквально улетали со сковороды. Их лепили и жарили за администрацией, и участникам фестиваля раздавали бесплатно. Но как выяснилось, не участников просто не было. И у поваров, которых сменяли девочки-волонтёры, просто не было времени выяснять, кто тут кто.
Налив горячий чай, я поискал взглядом свободное место в импровизированной закусочной, чтобы присесть в ожидании готовящегося пирожка.
– Извините, можно к вам присоединиться.
– Конечно, садитесь.
За столиком сидели три блондинки и бойко разговаривали, и у меня в голове промелькнуло «это наверно чеховские три сестры». В чем-то «сёстры», безусловно, были схожи. Но я понимал, что посмотрел на них глазами аборигена. Мы привыкли к своим типажам и с большой долей вероятности можем определить дагестанца и даже из какого он рода-племени. Иногородцы вычисляются сразу и не только по типу лица, но и по манере разговора, эмоциональному складу.
Одна из «сестёр» посчитала необходимым переключиться на меня и поинтересовалась, как меня звать. Она тоже представилась «Нона» и попросила: «Марат, вам не трудно будет принести для нашей компании чайник. И не забудьте взять себе пирожок – очень вкусные!».
Через минуту-другую с пирожком и чайником я вернулся к девичьей компании и быстро почувствовал себя в творческом кругу.
– Вы тоже участник, или кубачинец?
…
– Марина Кудрина, главный редактор журнала, – продолжала знакомить Нона, а это Оксана Некрасова, мы с ней выставками занимаемся с 90-х годов.

Профессор, доктор технических наук Нона Дронова когда-то закончила Высшую школу народных искусств, а сейчас возглавляет Научный центр по сертификации и оценке. Марина Кудрина по образованию хормейстер. Музыкальный слух и умение сконцентрировать внимание людей на поставленной задаче помогли ей стать главным редактором российского журнала о лучших украшениях, тенденциях и брендах «Jewelry Garden», которому в этом году исполнилось 15 лет. Оксана Некрасова родом с Алтая. У неё, не много не мало, свой ювелирный дом «Элита», и она учредитель ассоциации «Национальные ювелирные бренды России».
Как оказалось, была и четвертая «сестра» – фотограф Дарья Жарова. Она постоянно искала для себя объекты съёмки и избегала наших шумных компаний. Вот как она сама говорит о своей работе «Фотографирую архитектуру для Les Mascarones, музейные экспонаты для муZеи, котов и природу для души». На фестиваль она приехала по приглашению, чтобы подготовить материал для журнала «Мир музея» (статья «Кубачи – центр ремёсел» с фотографиями Даши был опубликован в сентябрьском номере этого журнала).
– Мы остановились у мастера Алибега Куртаева.
– А так мы соседи, у нас общий кунак! – обрадовался я.
– Мы с Саидом знакомы много лет, по ювелирным выставкам, когда он был директором Кубачинского комбината.
– Так вы наверно и моего брата знаете, Тимура Карнаилова.
– Тимка ваш брат? – оживилась, молчавшая всё это время Оксана. – Он на фестиваль приехал?
…
– А-а, художник…
– Художник-график, и кроме того занимаюсь надглазурной росписью фарфора. Серию работ привез на фестиваль, вчера повесил в башне.
– Да, кстати в башню нам надо найти время зайти. А на конкурс что представили?
О конкурсе я совершенно не думал. Саид предложил мне заполнить заявку и привезти свои работы на фестиваль. Я просто не представлял, как их демонстрировать в палатках, на столах среди всей этой пестроты. На таком фестивале мастера представляют работы, относящиеся к традиционным народным промыслам, а мои тарелки, как не верти, расписаны в духе современного искусства. И вот тогда он предложил повесить «Млечный путь» в башне.
– Я керамику тоже расписываю, потом дома я покажу свой сайт и работы. Нона и Марина вошли в жюри кубачинского фестиваля и поэтому старались не пропустить ни одного мастера. Украшения примеряли на себе, подбадривали мастеров. Я прислушивался к их оценкам и видел, что говорили «сёстры» по существу дела, и если хвалили, то не ради приличия.
– Обязательно посмотрим ваши тарелки, мы и так собирались в башне выставку графики посмотреть. Может утром и проскочим, да Марина?
Мои москвички попали в башню под вечер второго дня фестиваля. Им очень понравились мои росписи и современная подача. Марина предложила переслать фотографии работ ей на почту, чтобы показать при случае специалистам.
– Вам ничего не надо искать. Ваши работы современны и обязательно будут востребованы, я даже вижу целую линию этих работ. А эту тарелку с огурчиком возьмите себе как знак линейки «Млечный путь».
Марина говорила так убедительно и со знанием дела, что я подумал: «Боже мой, это к пятидесяти годам у меня открывается перспектива? Востребованность… Услышала бы моя. Сегодня точно мой день».
– Так, а почему вы не представляете их на конкурс, – напирала Нона. – Марина права, чудесные работы. Просто надо подумать, на какую номинацию выдвинуть.

…
В последний день фестиваля шёл проливной дождь – палатки стояли пустые, торговать не было смысла. Но жюри к 11 часам собралось в магазине «Тукан», где собраны представленные на конкурс изделия.
Неожиданно из магазина вышел Алибег и сказал, что Марина спрашивала, где мой фарфор. Чувствуя неловкость перед кунаком, я поделился своими сомнениями.
– Алибег, они, конечно, имеют право предлагать, но ты как считаешь – это правильно?
– Давай так, пока они оценивают представленные там работы, у меня есть время сгонять в башню и привезти что-то из твоих. Жюри без нас решит – кто что достоин! Туда обратно от силы десять минут. Садись, поехали…

На закрытии мероприятия почётный гость фестиваля бизнесмен Расул Каландаров объявил меня в числе победителей конкурса «Взгляд в будущее». Серия «Млечный путь» получила второе место «За философское осмысление традиционных образов». Спасибо, сёстры, за перспективу!

* * *
Очередной поход к башне «Акайля Кальа» – и я решил взобраться на открытый верхний ярус со смотровой площадкой и поглядеть на окрестности. Здесь не бывает пусто – всегда туристы. Вид на село с башни замечательный, но часто приходят туманы, поэтому у меня в архиве много туманного. Высунувшись наружу, я не поверил ушам, когда услышал грузинское пение. Сначала подумал: запись, но, увидев чунгур в руках девушки, понял, что поют вживую. Две красавицы сидели на зубцах башни и сладко пели. Случайные зрители, среди которых был и Магомед Магомедов, руководитель РИА «Дагестан», просили петь вновь и вновь. Девушки не стушевались, и наши аплодисменты их подбадривали. Они раскраснелись то ли от высоты, то ли от мужского внимания. Голос их звучал мягко и странно в этих кубачинских горах. Та, что с чунгуром, была в жёлтой блузе, поверх которой качалось филигранное украшение, на плечах цветастый платок с бахромой. Волосы её распущены, и широкое восточное лицо светилось улыбкой. Вторая исполнительница была в хевсурском национальном платье, черты лица более острые, а волосы были собраны диадемой. Мой глаз не распознал в них родных сестер, однако их зовут Тинатин и Диана Музашвили.
– Это ваша настоящая фамилия, точно не псевдоним?
Смеются.
– Наверно, в роду были одни художники и музыканты! А вы из Тбилиси приехали, девочки? Вот на Диане хевсурское платье, правильно!?
– Ой, так приятно, что вы догадались. Мы родились в Тбилиси и школу там закончили. Сейчас работаем на грозненском телевидении и делаем программы-встречи с творческими людьми.
– Вот и беседуйте со мной, я художник. Спуститесь потом в башню и увидите на стене мои тарелки. А на фестиваль как попали?
– Мы случайно от друзей услышали и решили приехать ненадолго.
Чуть позже я подарил им свою книгу, и они, полистав, нашли фотографии, сделанные мной на юбилее Важи Пшавелы.
– Большое спасибо, мы обязательно прочитаем книгу и напишем.
Прошла неделя, они действительно позвонили, оставшись под впечатлением от книги. Делились планами предстоящего сольного концерта в Махачкале. Он действительно прошёл 31 октября в «Камелоте» при полном аншлаге. Простите девочки, не получилось попасть на вашу Тбилисобу. Но всё у нас впереди.

* * *
Фестиваль в разгаре. Кто-то скучает в палатках, у других толпится народ. В поисках «портрета» хожу туда-обратно, протискиваюсь сквозь зрителей концерта. Людей много – самих кубачинцев, приезжих и концертная программа ассорти. Но мимо ичичалинского мастера уже не могу пройти. Всё ждал лучшего кадра, но любопытствующие мешали. Он все выстукивал своим молоточком и в какой-то момент отложил заготовку и перевёл дух. Есть возможность поговорить с аксакалом.
– Салам аллейкум, уважаемый Умар (имя мастера на вывеске было написано как Омар Шейхов, но на столе крупными буквами я прочитал «Умар (Магомед) Шейхов»).
– Ва аллейкум асалам!
– Вы из самого Гумбетовского района приехали?
– Да нет, я из Ичичали, что в Хасавюртовском районе. Переселенцы. А в старом селе только один мастер остался.
– И у вас мастерская и есть ученики?
– Мастерская-то есть, а вот этим ремеслом молодые не хотят заниматься. Раньше в каждом доме были наши кувшины разных размеров, воду таскали, а сейчас, сами понимаете, пластиковые канистры. Вот только для каких-нибудь туристов и делаю.
– И никелируете сами?
– Да, всё делаю. У меня конечно не такая гравировка, как у кубачинских мастеров, но за качество своих изделий я отвечаю.
Я благодарен кубачинцам за возможность показать свои работы. Здесь ценят труд мастера. Дай Аллах всем здоровья и побольше таких фестивалей.

* * *
Время загадать желание и стать между двумя Ольгами. Они уж точно не сёстры! Оли, Оли, вы действительно достойны большой благодарности.
Но о каждой по существу.
С определённого времени на фестивале с Ольгой Королёвой мы ходили (работали) тандемом. У меня в руках зеркалка, у неё маленький фотоаппарат.
И фотографировала она мероприятия вслед за мной, как будто делала «контрольный выстрел». Высокая, стройная женщина в костюме цвета морской волны. Она знала программу и после каждого мероприятия бегала в администрацию отсылать информацию в Москву. Улыбка не покидала её лица, и подружились мы по дороге в Кала-Корейш, но «спелись» в другой ситуации.
Все дороги ведут к сторожевой башне. Оля готовила небольшие материалы об участниках фестиваля и предложила записать меня непосредственно возле работ. Это был дождливый день, по программе ожидалось открытие этнодома «Кубачи». Алибег подвёз нас до башни и уехал по своим делам.
На моё счастье Фатима Кишова уже вернулась из Махачкалы и обещала скоро подойти к нам. А пока Оля фотографировала меня и мой «Млечный путь», затем за фотоаппарат взялся я и сделал несколько портретных снимков. Да, в этом средневековом интерьере у меня вышло немало хороших портретов.
Мы встретились с Фатимой, и я подарил ей свою книгу. Наш разговор прервали раскаты грома. В башне они звучали по-особенному, как будто палили пушки неприятеля и нас ожидал бой. Противник послал на нас свои ливневые войска. Фатима достала свой зонт.
– Ну что, в Этнодом, чтобы успеть, пойдём короткой дорогой.
Мы кивнули, хотя в голове рисовали совершенно ровный путь.
Сегодня, 22 августа, открывается Этнодом «Кубачи» в Хьхьащала (нижнее село). Проект осуществлялся благодаря энергии Мурада Гаджияхьяева и финансовой поддержке Фонда президентских грантов.
Зонт раскрыт, дождь стучит, вода потоками несётся между камней. Мы, стараясь не отставать от Фатимы ни на шаг, ринулись вперёд. При всём желании я уже не мог отказаться от посещения призрачного этнодома. Было бы стыдно – впереди две женщины, одна в туфлях, другая в брючном костюме и лёгких кроссовках.
Мы ныряли в каменные коридоры, выскакивали из арок на всякие перекрёстки, где даже Фатима несколько раз запуталась. Потоки воды со всех сторон торопили нас с мыслями, шагами, вызывали и ужас, и восторг. Как я хотел вытащить фотокамеру и снять этих девушек на фоне стихии, мокрого хаоса камней, казалось, совершенно покинутых лачуг. Под ногами вереницы скользких, расшатывающихся камней, ведущих куда-то вниз в темноту.

– Понимаете теперь, почему у нас девушки ходят на каблуках, – раздался впереди голос кубачинки. – Не только для красоты, но и чтобы ноги оставались сухими.
Она повернулась посмотреть, как Оля перепрыгивает на большой валун в арочном проходе. Прыжок – и москвичка счастлива, что не угодила в поток.
Но ей пришлось прыгать обратно, потому что мы прошли нужный поворот! Какое воспоминание увезёт Оля домой. Никакие солнечные ванны не сравнятся с кубачинским душем. Пахло травой и кизяком. Когда-то в этих домах кипела жизнь, и ступеньки укрепляли.
– А мне не привыкать, у меня за плечами хорошая спортивная подготовка.
Наверно, занималась художественной гимнастикой, подумал я. Да, ладно. Сколько ещё плутать. Куртка промокла насквозь и под ней свитер. Был бы один, не задумываясь, разделся по пояс.
Мы всё-таки дошли. У входа в дом под навесом балконов стояли мужчины и уже отмечали событие. Импровизированный стол оставлял лишь узкий проход для одного человека. И этот человек должен был ещё пройти сквозь строй. «Тостующий пьёт стоя», – говорил Георгий Данелия языком своих киногероев.
Да, я посмотрел старый дом. Маленький балкон вибрировал и был готов обрушиться от наплыва гостей. Люди прибывали, но открытие затягивалось. Ждали официальных гостей. Я понял, что толком не сниму внутри, сделал дежурные снимки и спустился к застолью. Здесь мне удалось немного согреться. Спасибо, «Нашлись добрые люди… Подогрели, обобрали. То есть подобрали, обогрели…».
Мурад – замечательный парень, мой бывший сосед в Махачкале. Дом принадлежал его прадеду. Он восстановил старый дом. Теперь в нём представлена история его семьи, в одной из комнат создано родовое древо семьи Раджабовых, которое насчитывает 278 человек. На ветвях огромного дерева представлены фотографии всех членов этой семьи. Другое помещение отведено под музей, здесь собраны старинные экспонаты.
В церемонии открытия приняли участие глава сельского поселения Абдусалам Куртаев, представитель фонда Геннадия и Елены Тимченко «Культурная Мозаика» София Шакирова, руководитель фестиваля народных художественных промыслов юга России Саид Ниналалов, а также местные жители.
Этнодом «Кубачи» является первой ступенью к созданию этнографического музея под открытым небом «аул Кубачи». Глава села Абдусалам Куртаев поблагодарил Мурада за его инициативу и вручил ему благодарственное письмо за вклад в восстановление древнего аула.
Дальше Олю Королёву я потерял из вида. Она фотографировала наверху всю эту церемонию и зависла. Вспомнил о ней много часов спустя. За это время я с кубачинцами вспоминал дружеские связи с моими кумухцами. Обычная застольная мужская забава резюмировалась:
– Дыркабъ! Кинса бианав! Сахли! Ляхаем!

* * *
Ольга Мурзина – доцент в РГУ им. А.Н. Косыгина и один из режиссеров фильма «Готфрид Гасанов. Маэстро гор». Презентация документального фильма о дагестанском композиторе была включена в программу фестиваля и с нетерпением ожидалась зрителями.
Народ вечером медленно подтягивался к дому культуры. Отремонтированное недавно здание с фойе, где подростки играли в шашки, а за двумя дверьми классический прямоугольный зал со сценой и закулисными карманами. В зале было немного людей, и чувствовалось волнение.
Автор идеи Саид Ниналалов. Он нашёл в Москве режиссёров – Алексея Артемьева и Ольгу Мурзину, которые со съёмочной группой прилетали в Дагестан и в течение нескольких месяцев проводили съёмки в Дербенте, Кубачах, Махачкале, Буйнакске и Чохе. Фильм-монолог, где главный герой-композитор ведёт разговор с самим собой. Голос звучит за кадром, и перед зрителем проносится вся его жизнь. Режиссёр настоял, чтобы Готфрида Гасанова играл сам Саид. Фильм получился запоминающийся благодаря замечательной операторской работе. После показа под аплодисменты Ольга Мурзина и Саид Ниналалов вышли на поклон зрителям.
9 ноября Ольга написала в фейсбуке: «Невероятная новость! Только что позвонили и сказали, что наш фильм «Готфрид Гасанов. Маэстро гор» включат в программу Фестиваля Ирида».
12 ноября вся команда фильма была в Сочи на Кинофестивале и музыкальном фестивале Ирида. Фестиваль завершился онлайн-показом фильма «Готфрид Гасанов. Маэстро гор». Поздравляю всех, причастных к этой творческой работе.

* * *
Для прогулки в Кала-Корейш выдался замечательный день. Гостей рассадили по машинам, и колона рванула из Кубачи. Минут через десять всех высадили на полянке, где просёлочная дорога идёт сквозь лесной массив и серпантином спускается к местности Хlяхъедаккве, что с кубачинского переводится как дальняя ложбина.
Но кто нам покажет дорогу!? Спускаемся с оглядкой. Да, другой дороги нет. Вскоре тропа сузилась и пошла вдоль склона горы, деревья плотнее обступили людей. Цепочка растянулась, чего и следовало ожидать. Сначала я шёл с Ольгой Королёвой, потом на одном из зигзагов она отстала и принялась фотографировать. А вот и Светлана Парышева, художница из Нижнего Тагила с голубоглазым мальчишкой, которого я принял за её сына. Мальчик буквально не отлипал от женщины, несмотря на замечания старшей сестры. Светлана называла растущие растения, а он с восторгом повторял за ней.
Светлана Парышева привыкла общаться с детьми. Об этом она рассказала уже в Махачкале в гостях у нашей общей подруги, художника Патимат Гусейновой.
Светлана работает на Городской станции юных техников, где обучает детей технике Уральской лаковой росписи. Когда она стала рассказывать об этом исчезающем искусстве, я сразу почувствовал в ней «своего» человека. Настоящий художник и подвижник – представляю, как любят её дети! Светлана подготовила и выпустила альбом с образцами узоров и описанием нанесения красок. Она подарила один экземпляр для нашего издательства «Дагестан» как образец для издания альбомов с дагестанскими орнаментами.
…Если быть внимательным и не спешить, то открывается многое, скрытое в кустах. Так я заметил несколько каменных саркофагов, покрытых мхом и лишайником. Рельефная резьба местами отслоившаяся, но ещё хранящая образы львов. Да, эти древние надгробия кайтагских уцмиев, ещё минуту назад спрятанные от мира, вдруг оживают под твоими пальцами. А могли бы проскочить, петь песни, любоваться верхушками деревьев и за ними зелёными горами и утёсами.
Лес расступился, и группа одна за другой выскакивала на открытое пространство. Здесь можно было перевести дух перед предстоящим подъёмом в гору.
– Вот он Кала-Корейш, видите вверху стены домов. – Расул Куртаев догнал нас и сразу ринулся вперед на приступ Кала-Корейша. Он часто бывает в мифическом месте с группами туристов или в одиночку. Он рассказал, что недавно вместе с сыном провёл здесь неделю. Спали в палатке.
Справа небольшая тропинка уходила вниз к роднику, и, видимо, оттуда поднимались женщина и мужчина с полными канистрами. Поднимаясь в гору, столкнулись с паломниками и собирателями трав.
Разрушенные дома с провалами окон, длинные стены, которые при подходе к мёртвому городу казались продолжением скал. Внутри трава в человеческий рост, и очень опасно ходить, могут быть провалы. Шатко и неустойчиво, хотя казалось бы под ногами крепкие камни, толстые балки.
Я наблюдал, как две женщины в длинных халатах, подняв руки, шли в травах. Паутина качалась, они уходили всё ниже и ниже. Мне хотелось повторить их действие, но побоялся быть покусанным крапивой.
Высокий холм, на котором возникло поселение, давал естественную защиту жителям от непрошенных гостей и возможность контролировать торговые пути. Внизу сливаются в один поток целых пять речек.
Поднимаясь вверх по тропинке, обратите внимание на старые могильные плиты. Сразу погружаешься в архаику, переносишься на сотни лет, видишь оживлённые улицы, которые и сегодня ещё сохранили свои очертания. На одном склоне есть небольшой мемориал. Каменная кладка в стене, сверху прикреплена памятная плита с портретом жителя села Султанова Омара Алиевича, который внес большой вклад в восстановление села.
Другой житель Багомед Рамазанов каким-то чудом остался в селе, когда всех жителей переселяли на плоскость (посёлок Мамедкала Дербентского района). Он стал хранителем духа Кала-Корейш.
Мечеть датируется исследователями XI–XII веками. Кала-Корейш переводится как «крепость Курайшитов», другое название селения – Кара-Курейш, что переводится, как «чёрные Курайшиты».
До 2012 года здание находилось в аварийном состоянии. Редкий случай, что памятник удалось спасти. Министерство культуры Республики Дагестан профинансировало реставрационные работы. Две резные створки одной из дверей находятся в этнографическом музее «Дагестанский аул», а створки другой двери в Национальном музее. Решили, что там они останутся целее. Советую всем сходить в музеи и посмотреть удивительную резьбу дверей (тем более, что сейчас они находятся в одном «здании с атлантами»).
Я подошёл к пиру, который можно сразу найти, увидев высокое раскидистое дерево, которое давно стало частью образа Кала-Корейш. Нужно было присесть, чтобы пролезть в дверной проём святилища. Внутри два маленьких помещения, одно за другим. В полутьме я ударился головой о что-то твёрдое. Потерев голову, присмотрелся и увидел перед собой ствол дерева, который пронизывает конструкцию насквозь. Мощные корни покрывают весь пол. Слева от меня вход в следующую комнатку. Из маленького окошка падает тусклый свет. Внутри каменные стелы, о которых писал выше Дебиров.

В мечети тоже было мало света. В дальней части, за опорными столбами молились мужчины. На полах, как положено, расстелены один на другой ковры. Среди молящихся были люди, пришедшие в нашей группе. Позади всех стоял тот самый голубоглазый мальчик. Две женщины зашли в мечеть и прошли вдоль входной стены, поднялись по ступенькам и скрылись в каменном проходе, откуда шёл свет. Может, они живут при мечети. Мне не хотелось их останавливать, узнавать. Пусть это останется неизвестным, частью современного мифа о затерянном городе.
Обратно Расул Куртаев повёл нас обратно сквозь лес другой дорогой. Дорога в лесу возвращает человека в детство. Ну а как же, вокруг исполины дубы и утонченные ветки шиповника. В поход пошли почти все гости. Разве можно отказаться от ярких картин лета. Как хорошо, что я остался, не вернулся в серую городскую среду. Всегда успею надышаться пылью, закрыть на ночь дверь и отключиться от вечности. Смотрю и вижу вокруг счастливые лица, и у меня видимо такое же. Вперёд, сквозь сказочные дебри!
Я стал вращаться, раскинув руки и дыша глубоко-глубоко. Потом боковым зрением усмотрел яркое пятно вверху на скале. Я навёл на эту точку свой объектив и приблизил. На краю стояла девушка в национальном аварском платье и смотрела вдаль. Грех было её не снять, а потом, когда она спустилась и проходила мимо, сделать ещё пару портретных снимков. «Портрет прошёл», сказал бы Камиль Чутуев в подобном случае.

Вдруг я отчётливо вспомнил Татры. Сквозь лес прокладывают дорогу. Работает техника. Поваленные стволы очищают от веток и кладут на платформу, чтобы вывезти. Наш взвод идёт по краю дороги, впереди словацкая деревня. Наша задача найти сбежавших новобранцев. Искали не только мы – весь полк. Воскресный день в маленькой словацкой деревне. Спускаемся вот с такой же горы. Через речку деревянный мостик, на нём две сельчанки в национальных платьях с корзинами бойко разговаривают. Здороваемся, шагаем не в ногу, свободным шагом. Картина пасторальная. Деревня с черепичными крышами, на окошках лотки с розами. Небольшая церквушка, из неё звон колокола. Здесь мы сделали привал. Прапорщик разбил нас попарно в разных частях деревни… Меня зазвал в дом хозяин. Ему было неловко, что я сижу во дворе и что-то охраняю. Мы как-то нашли общий язык, он угощал собственным вином, сыром и домашней сушёной колбасой, очень напоминающей горскую.
Эта картина прошлого и настоящего соединилась в Кала-Корейше.
Две недели блуждали по малым Татрам. У нас была радиостанция и свои позывные для связи с командованием, но это не помешало нам заблудиться. Возле местности Велкий Кретыш наш радист поймал переговоры танкистов, которые и сообщили наши координаты в часть. Беглецов поймали на границе с Венгрией…
– Светлана, а эти горы похожи на ваши Уральские?
– Да, много общего. Я по дороге нахожу множество растений, которые у нас точно растут.
Машины ожидали нас внизу у той самой «новой дороги» в Кубачи.

* * *
Сегодня пройдёт фестиваль в Амузги. Я проснулся в кунацкой. Алибег уже на ногах. Утром они проводили своего мальчика в Махачкалу, он должен был лететь в Питер.
После вчерашнего дождя трудно было поверить, что небо прояснится. Утро выдалось прохладным, и, одевшись потеплей, мы с Алибегом доехали на джипе до родника в местности Даккве. Здесь на обочине пришлось оставить машину. Дальше только пешком, на своих двоих.
– В моём детстве у этого родника было полно амузгинских детей. Они возвращались с занятий домой и делали здесь уроки до темноты.
Дорога по склону Цlиццилла (башенная гора) в направлении Амузги сузилась. По левую руку во всей красе разворачивался вид на старое село. С каждым поворотом он дополнялся какими-то деталями, и главная доминанта этой панорамы – круглая башня Акайля Кальа.
Несмотря на сомнения Бориса, на фестиваль приехало много гостей со всей республики и туристов, услышавших о фестивале в горах. Склон башенной горы был усыпан цветами, которые после дождя просто дурманили. Женщины не упускали случая и по дороге собирали душицу, чабрец для чая.
Непроходимой дороги не было. Путники спокойно перепрыгивали лужи или обходили их, поднимаясь чуть выше по крепкому дёрну. Как хорошо, что горы в этих местах очень зелёные.
За время похода моя обувь была чуть мокрой от росы, но не забилась землёй, как это было вчера…
…На мусульманском кладбище земля разбухла от недельных дождей. Глина висела комьями на лопатах, куртках, перчатках. И моя обувь влипла в выкопанную жижу. С большими усилиями я делал шаги, искал твердой опоры ногам, чтобы выковыривать эту землю и кидать в могилу. Рядом мокрые от дождя лица. Черенки лопат покрылись липкой плёнкой, и приходилась счищать перочинным ножом слой за слоем, чтобы продолжать работу. Белые маски покрывались коричневыми пятнами от пальцев, дышать становилось невозможно. Одна радость – дождь вдруг прекратился. Город мёртвых, огромный, быстро ползущий в гору – смерть за смертью.
20 ноября мы похоронили ещё одного близкого человека — мужа моей тёти Розы, которого мы с братом считали родным дядей. Да он и был родным, последние десятилетия с нами нет родителей, и тётя давно ушла. А вчера в больнице умер дядя Юсуп.
В детстве произошла история-встреча. Где это происходило и при каких обстоятельствах, не знаю, осталась лишь смешная фраза: «Это дядя Суп, а это – тётя Рая с Задочкой (моя двоюродная сестра Ада)».
Помню, он классно рисовал, писал великолепно шрифты. В середине 70-х он приезжал к нам в Димитровград зимой, и мы уходили в лес на лыжах. Он показывал, как нужно приседать при спуске с горы. Он воспитывался в Кумухском интернате, и для него не было чужих детей. И сейчас его будет не хватать детям и внукам.

Да, год выдался странный, если не сказать ужасный. В октябре от коронавируса скончался мамин старший брат, дядя Расул (80 лет). Бабушка растила детей одна. Дядя с отличием закончил грозненскую школу, играл в юношеской футбольной команде «Терек». В числе лучших учеников его направили поступать в Военно-медицинскую академию. Он уступил своё место другому медалисту, а сам поступил в Московский энергетический институт (МЭИ), где проработал всю жизнь. Он был ходячей энциклопедией, и для меня воспоминания о Москве 70-х и 80-х переплетены с дядей Расулом.
Это был невероятный шутник и придумыватель сказок. В советское время он приобрёл «Ижкомби», которую держал в идеальном состоянии, пока она морально не износилась. Он исколесил на ней пол России и страны соцлагеря, куда приглашали его читать лекции по теплофизике. В семье остались яркие открытки из Праги, Братиславы, Брно, которые он посылал нам.
Последний раз я его видел в прошлом году. Мы с братом и детьми поехали его навестить. Из-за инвалидности он почти не выходил из дома, но это не защитило дядю от вируса. Пусть у вас все будут здоровы!

…Солнышко пытается пробиться. Склон горы быстро прогревается. Ходьба согревает тело. Я подстраиваюсь под его шаг кубачинца. О времени не думаем – говорим о жизни, профессии художника. Алибег рассказывает, как он поступал и учился на Худграфе.
Позади нас развернулась пёстрая лента. Идущие в Амузги были и городские, и сельские. Множество женщин были одеты в национальные платья, и у всех клетчатые пледы. Красивое шествие.
Неожиданный поворот – и вот зрелище. Вижу развалины села на пригорке. На крышах, в окнах и арочных дверях видны белые платки. Я напряг зрение и заспешил.
– Смотри Алибег, там люди!
Аул ожил. Жители стоят и смотрят на нас. Они ждали этого дня давно, много лет. И вот фанерные фигурки сделали свое дело, легенда об ауле мастеров ожила. Борис Вайцеховский сделал очередной завод, пружины поскрипели и часы пошли. Заработали меха, и стук молотков стал слышен из кузни. Стрелки-кинжалы заблестели на солнце.
Солнце засияло. Фигуры рисованых амузгинок зазывали в гости. По несколько раз гости обходили село.
Было торжественное открытие, которое перешло в концерт. Пели даргинские певицы, играли зурначи. Выступила мордовская певица Ежевика Спиркина. Запомнилось эмоциональное выступление учительницы, которая вспомнила детство, сельчан и заплакала. Голос женщины сбивался. Она благодарила и Бориса, и других, путала имена, но продолжала перечислять, боясь упустить кого-то.
Поднявшись к старому кладбищу, чтобы восхититься резьбой на могильных стелах, Алибег встретил эту женщину и долго разговаривал. Для неё наверно это кладбище является точкой возврата. Отсюда село видно как на ладони.
Сегодня мы поверили, что оно живёт. Для этого надо было найти такого чудака Бориса, который смог оживить легенду.
Вот что Борис сказал на открытии: «Пять лет назад я впервые приехал в Кубачи и с тех пор приезжаю в эти места по несколько раз в год. Я еще застал последнюю жительницу Амузги Патимат Нугаеву. И можно сказать, что аул опустел на моих глазах. История Амузги запала мне в душу, мне хотелось дать ему вторую жизнь. Чтобы он ожил вновь хотя бы на пару часов».
В стороне работали ребята, готовили шашлык, на огне стоял чайник. Народ потянулся к еде, к дымку. Зурначи сделали небольшой перекур. Я с удовольствием беседовал с музыкантами. А что если в Амузги проводить фестиваль зурначей, тогда народ подтянется, проведут электричество, появятся желающие обосноваться здесь и жить.
– Смотри, чуть ниже вершины два тура стоят.
– Где, где, что-то не вижу.
– Да вон, чуть левее тёмного пятна.
Туры задвигались и стали действительно заметны.
На полпути к Кубачи мы услышали как будто детский крик. Он шёл сверху горы. Один из парней пояснил, что это козлёнок, видимо, отбился от матери и истошно зовёт её.
– Видишь, женщины сидят на стволе дерева, и здесь часть? Оно упало как раз в тот день, когда умерла Патимат из Амузги, та самая, о которой говорил Борис. Да, это произошло зимой, пошёл снег, и дерево просто не устояло.
В Кубачах сегодня несколько свадеб. Можно было напроситься и стать гостем, но танцевать не хотелось. Требовалось переварить увиденное и попасть в камерную обстановку. Она так неожиданно образовалась в гостеприимном доме Гаджиатта и Айши, сестры Саида. Чудесное продолжение дня — вечер у камина. В домашнем этнографическом музее сидели на ковре наши знакомые девушки Патимат Гусейнова, Мадина Гунашева, Юлия Ярайкина, были и малознакомые, совсем юные. Они вырвались сюда из города, увидели праздник, стали частью «Легенды об Амузги».
На огне готовились курзе. Долгое время наши разговоры были разбиты на реплики. Круг становился теснее, появлялись новые лица. Появились две пары туристов из Москвы, которые остановились в этом гостевом доме. Принесли гитару, и парень (оказалось, он актёр) исполнил песню Высоцкого «В суету городов». Она звучала в его собственной аранжировке.

В суету городов и в потоки машин
Возвращаемся мы – просто некуда деться…

Потом девушка Альфия исполнила песенку на татарском языке и попросила кого-нибудь спеть на дагестанских языках. Но дагестанцы отмалчивались, и тогда песню на аварском спела Ежевика Спиркина. Это звучало очень трогательно. Дальше молодёжь, осмелев, стала предлагать спеть вместе. У меня в голове наши туристические хиты «Бричмула», «Летать, так летать», «От Махачкалы до Баку» и даже «Чёрный ворон», но я одёрнул себя «Дурак. Представляю эту девушку в хиджабе слева от меня, поющую – Под ольхой задремал есаул молоденький».
Видимо, мой молодой задор спрятался куда-то далеко. Раньше стоит кому-нибудь начать петь – я тут же с энтузиазмом подхватывал песню. Даже если не знал слова, достаточно было попасть в общий хор – и тогда тебя несёт волна. Что сейчас происходит со мной? Испугался за этот удивительный вечер, за треск огня, за своё окружение. А вдруг от какой-то нелепо спетой строчки всё приобретенное здесь потеряет смысл. Да, каждый из смотрящих на огонь думает о своём. Мир человека сохранился благодаря этому пламени. Наверно поэтому свет огня в камине или от свечи преображает лица, делает их глубокими и притягательными.
Лето закончилось…