Купить PDF-версию
01:22 | 29 марта, Пт
Махачкала
X

МУСЬКА

За кошку отдавали самое дорогое, что у нас было, – хлеб. Я сама оставляла понемногу от своей пайки, чтобы отдать этот хлеб за котёнка женщине, у которой окотилась кошка.

Зоя Корнильева, жительница блокадного Ленинграда

Муська была чердачницей. Чердак был её родиной, её королевством, её крепостью. Муськиным замком, в котором она впервые открыла любопытные глазёнки, был старый ящик, набитый тонкой завитой стружкой и тряпками. В ящике, на мягкой пыльной подстилке (Муська знала, что подстилку нельзя долго обнюхивать, потому что можно дочихаться до боли в носу) она была счастлива.
В день, когда Муська поймала свою первую мышь, на чердак пришли люди. Это были всего лишь дети, но Муська, которая никогда не видела людей, этого не знала.
– Котята! – воскликнула восторженно одна из девочек, увидев Муську, её братьев и сестёр.
– Большие уже, – поморщился высокий мальчик. – Говорят, что котят нужно брать совсем маленьких, тогда они хорошо обучаются. А эти вон… уже почти взрослые.
– Ну и что, что большие, – запротестовала девочка. – Зато не будет проблем, чем их кормить. Никаких мучений с молоком и сосками.
Мальчик хмыкнул и задумался.
Пока дети спорили, Муська зарылась в ящике поглубже. Дети представлялись ей страшными уродливыми монстрами, явившимися из дикого, опасного мира. «Может быть, это и есть собаки, о которых предупреждала мама?», – думала Муська, прислушиваясь к непонятному разговору над её головой.
Потом голоса стихли, и начался настоящий кошмар: дети хватали котят и куда-то уносили с чердака. Вскоре Муська осталась одна – её не увидели, так глубоко она зарылась в пыльные тряпки. Муська лежала, обмирая от ужаса. Ей представлялись страшные картины того, что сейчас эти двуногие собаки делают с её братьями и сёстрами. Наверное, то же самое, что она сама сделала с мышью! Эта мысль была настолько кошмарной, что Муська ткнулась мордочкой в тряпки, чтобы не замяукать во всё горло.
Муська забыла, что тряпки нельзя обнюхивать и вообще лучше держать нос от них как можно дальше. Она чихнула. Звук показался оглушающим, он прозвенел на весь чердак. И тут Муська почувствовала, что взлетает. Её крепко держали поперёк тонкого тельца, а прямо перед мордочкой оказалась страшная белая плоская гигантская морда с громадными блестящими глазами. Муська зажмурилась, чтобы не видеть монстра. Вблизи «собака» была ещё страшнее!
– Я знала, что и для меня есть котёнок! – радостно засмеялась худенькая девочка, и бантики в её косичках запрыгали по плечам. Она была нерасторопной и, когда остальные расхватывали разбегающихся котят, не смогла поймать ни одного и уже думала, что осталась без котёнка. В её глазах блестели слёзы, готовые пролиться с громким плачем. И тут – подарок в виде Муськиного чиха!
Муська была испугана так, что даже не сопротивлялась. Она беспомощно висела у девочки на руках и лишь тихонько взмявкнула, когда захлопнулась низенькая чердачная дверь, отсекая её от чудесного королевства с ящичным замком.
Муську принесли в странное помещение, где совсем не было завитых озорных стружек и пыльных тряпок. Зато было множество «собак», которые рассматривали кошечку со всех сторон, передавали из рук в руки, крутили и вертели. Муська терпеливо переносила все издевательства. Она выжидала удобного момента. Ведь когда-нибудь её поставят на пол, и вот тогда-то можно будет сбежать. Муська запомнила дорогу: прямо по узкому тоннелю, затем в высокую дверь, обитую какой-то плотной, резко пахнущей тряпкой, потом направо и вверх по лестнице, быстро-быстро, пока не упрёшься в деревянную чердачную дверцу, а уж там – распластаться по полу и прошмыгнуть в небольшую щель в углу…
– Лидочка, но котёнок ведь уже почти взрослый, – уговаривали тем временем девочку. – Её уже не научишь пользоваться коробкой с песком. А если она будет гадить во всех углах…
– Она не будет! – уверенно заявляла девочка. – Я знаю, она очень умная, она научится. Мама, ну пожалуйста!
– И худая какая, – фыркнула кухарка. – Вы бы, Марья Васильевна, дочке какую породистую кошечку завели бы. А то чердачницу!
– А я, кстати, тоже не толстая! – упёрлась Лидочка. Она прижимала к себе Муську так, что той было тяжело дышать. Лидочка готовилась пустить в ход последний аргумент – слёзы. – И вообще, товарищ Ленин сказал, что теперь все равны! И породистые, и чердачные, и рабочие, и крестьяне! А капиталистов больше нет!
– Хм… ну, товарищ Ленин не имел в виду кошек, когда говорил о равенстве, – попытался объяснить дочке отец. Он работал инженером на крупном предприятии и любил порассуждать за вечерним чаем о социализме и равенстве трудящихся. Правда, при этом иногда смущался того факта, что у него была пятикомнатная квартира, жена могла не работать, да ещё и держали кухарку, в то время как простые, равные в теории, рабочие теснились в крошечных комнатках коммуналок, а на общих кухнях тяжко пыхтели под кастрюлями многочисленные (по числу жильцов) примусы.

Лидочка поняла, что выиграла. Она ещё крепче сжала кошку (бедная Муська даже пискнуть не могла) и распахнула блестящие глаза, позволяя выкатиться паре-тройке слезинок. Увидев, что дочка уже плачет, инженер тут же согласился включить в теорию равенства кошек.
– Ладно, что уж там, – заявил он. – Маша, Катя, что вы тут развели теории! Худая – не худая, чердачная – породистая… Какая разница! Лишь бы она Лидочке нравилась.
Лидочка немедленно подтвердила, что кошечка ей очень, очень и очень нравится.
– А как гадить будет, а, Пётр Ильич? – буркнула Катя, упирая пухлые руки в бока, плотно обтянутые цветастым платьем. – А она будет, вот чует моя душа.
– Когда будет, тогда и решим, что делать, – инженер повернулся к дочери: – Лидочка, ты понимаешь, что несёшь за кошку полную ответственность? Это – твоя кошка. Не моя, не мамина, не Катина. Твоя. И если она что-то натворит, то и отвечать придётся тебе.
– Я готова! – твёрдо сказала Лидочка. – Нас скоро в пионеры принимать будут. А пионер – он это… всегда готов! И ответственность тоже. Я понимаю.
Марья Васильевна засмеялась, Катя выкатила глаза, давясь хохотом, и Муська была торжественно принята в семью инженера на должность Лидочкиной живой игрушки.
Муська быстро освоилась в новом месте. Как только она поняла, что вокруг не собаки, сразу перестала бояться. Про людей мама-кошка её не предупреждала, и Муська верила в их доброту, тем более что кормили вкусно (куда как вкуснее, чем чердачные мыши), спать было мягко (Лидочкина подушка нравилась Муське даже больше, чем ящичный замок), и всегда было с кем поиграть. Ну а пользоваться коробкой с песком Муська научилась сразу же – на чердаке у неё была похожая коробка, которая стояла в самом дальнем углу (ведь ни одна приличная кошка не будет гадить рядом со своей постелью).
Правда, когда Муська делала какую-нибудь шалость, то Катя набрасывалась на неё с тряпкой или веником, и тогда кошка спасалась от наказания на чердаке. Она отсиживалась в своём старом ящике, пока на чердак не приходила Лидочка и не уговаривала вернуться обратно, домой.
– Му-усь, ну Мусенька! Кис-кис-кис! – так обычно начинала Лидочка, пробираясь по чердаку. – Мусенька, Катя уже не сердится. Честное слово!
– Мя-яя! – отзывалась Муська, что означало: «Не верю!».
– А ты сама виновата! – шла в наступление Лидочка. – Зачем стащила мясо со стола? Катя котлеты собиралась делать. Тебе ведь тоже нравятся котлеты, так зачем мясо взяла? Разве ты не знаешь, что воровать нехорошо? Вот пионеры – они никогда не воруют!
– Мррряя-ррря? Мя-яяя-мя-мя! – протестовала Муська («А кто вчера варенье из банки воровал? Ты украла, а ещё пионерка!»).
– Давай так договоримся: я не буду больше таскать варенье из буфета, а ты не будешь воровать у Кати мясо, – предлагала Лидочка компромисс. Муська соглашалась, и они вместе шли домой.
Муська выросла в большую пушистую кошку дивного дымчато-полосатого окраса. Ею гордилось всё семейство, и Пётр Ильич всегда демонстрировал Муську гостям, как редкую диковинку:
– Только подумайте, Лидочка её на чердаке подобрала. Тощую, грязнющую. А какая получилась красавица! И ведь не породистая нисколько.
– При социализме даже из непородистых кошек красавицы вырастают, – говорили особо идеологически подкованные гости. – Сказал ведь товарищ Ленин, что все равны! Вот ваша Муська – живое доказательство равенства.
Несколько раз Муська приносила котят. Но для окота почему-то всегда уходила на чердак, в родной ящик с пыльными слежавшимися тряпками и вьющейся стружкой. И тогда Катя, растолстевшая с годами, кряхтя пробиралась по крутой чердачной лестнице, таща Муське тёплое одеяло, мясо и молоко.
– Я ж тебе на кухне коробку поставила, – укоряла Катя кошку. – Хорошая ж коробка! Марья Васильевна собственноручно подушку сшила. Мягкая же подушка! Куда лучше этого тряпья! И вот что тебе неймётся, что всё время сюда сбегаешь? Таскайся потом за тобой по этим лестницам!
Котят раздавали знакомым. Особенно цениться Муськины котята стали после того, как один заезжий дальневосточный гость признал в ней настоящую сибирскую породу.
– Неправда ваша, Пётр Ильич, – гудел басом гость, почёсывая Муську за ушами. – Какая ж она беспородная! У вас – настоящая сибирская кошка. Редкий экземпляр в ваших местах. И окрас, и размер, и посмотрите только – какая у неё шерсть! Длинная, а подшёрсток плотненький, палец не просунуть. Это чтоб от сибирских морозов защищала. Сибирские кошки – знатные охотники. Там, где сибирская кошка живёт, ни мыши, ни крысы не водятся. А уж детей как они любят! Вот погодите, внуки пойдут, сами увидите.
И подросшая уже Лидочка отчаянно краснела, слушая дальневосточного гостя.
Муська, правда, не оправдывала репутацию знатной охотницы. Единственной честной её добычей была мышь, которую она поймала в далёкой молодости, в день знакомства с Лидочкой. С тех пор все Муськины трофеи добывались на кухне, стоило только Кате отвернуться. Множество раз Муська обещала Лидочке не воровать мясо (как пионерка!) и столько же раз обещания не сдерживала. Ну да она и не была пионеркой.
А потом в квартире появился ещё один жилец – Костя, который лишил Муську её излюбленного места для отдыха – Лидочкиной подушки. Муська возмущалась: что ж это творится такое на свете, не успел через порог переступить, как уже подушку занял! Она и царапала Костю, и шипела на него, но согнать с подушки, которую долгие годы считала своей собственностью, не смогла. Но когда родились близнецы – Мишутка и Машутка – Муська помирилась с Костей. А как же иначе, ведь только на этом условии можно было подойти к малышам.
Так и катилась потихоньку жизнь. Катя толстела, постаревшая солидная Муська играла с детьми и охраняла их от всех возможных неприятностей (гостям позволялось взять на руки ребёнка только с Муськиного одобрения, если же гость кошке не нравился, то вместо малыша он получал порцию кошачьего отчаянного крика и кровавых царапин), Марья Васильевна вышивала для знакомых маленькие подушечки, Пётр Ильич и Костя работали на заводе, а Лидочка разрывалась между учёбой и детьми. И все они были счастливы.
Всё перевернулось в одно утро. Муська проснулась от тихого плача Марьи Васильевны. Всё семейство столпилось около круглой чёрной тарелки, в которой никогда не было ничего вкусненького, но зато она умела говорить человеческим голосом. И в это утро чёрная тарелка говорила: торжественно, размеренно, роняя слова, как камушки на жестяную крышу. Муська не могла понять, что же передавало радио, но от интонаций чужого голоса её шерсть встала дыбом. Кошка почуяла неладное. Она немедленно отправилась в детскую и улеглась перед кроватками, собираясь зубами и когтями обороняться от любого ужаса, который только может прийти за малышами.
– …Сегодня, в 4 часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны, германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбёжке со своих самолётов наши города… – мрачно вещало радио, и Марья Васильевна тоненько плакала, как маленькая, потерявшаяся в огромном недружелюбном мире девочка.
Потом куда-то ушёл Костя, а у Лидочки замерло лицо. Муська и так, и этак ластилась к любимой хозяйке, сворачивалась клубочком на коленях, сладко урчала в ухо, даже пыталась играть с косой – ничего не помогало. Костя вернулся, но от него пахло чужим, и противно скрипели ремни странной одежды. Марья Васильевна заскулила, а Лидочка начала собирать в объёмистый мешок какие-то тряпки, банки и даже оттолкнула Муську, которая полезла любопытствовать. Петра Ильича, который так же, как и кошка, бестолково и бесполезно путался под ногами, отправили на кухню успокаивать Катю. Вот только к Кате Пётр Ильич не пошёл, а тихонько выскользнул из квартиры. Когда же он вернулся, Муська поняла, что произошло что-то очень плохое и страшное: от Петра Ильича пахло так же, как от Кости, и он тоже держал в руках мешок. Марья Васильевна, увидев мужа, охнула, побелела и потеряла сознание.
На следующий день Костя и Пётр Ильич ушли из дома и больше не вернулись. Зато регулярно стал появляться почтальон, приносил маленькие, сложенные треугольником бумажки, с которыми Муське не разрешалось играть. Эти бумажки Лидочка и Марья Васильевна рассматривали долгими часами, обсуждали каждую чёрточку в них. «Это называется “письма с фронта”», – лениво думала Муська, посматривая на хозяек. Она понимала, что треугольнички только выглядят несерьёзно, но они пахли то Костей, то Петром Ильичом, а это означало, что хозяева ещё вернутся, просто их отсутствие затянулось.
Потом начались странности: Катя, Лидочка и даже Марья Васильевна с утра до вечера бегали по магазинам, принося домой крошечные кулёчки. Лидочка сначала протестовала:
– Мама, да зачем всё это нужно? Соль, спички! Смешно же! Это в каждом магазине купить можно.
– Можно. Да надолго ли? – вздыхала Марья Васильевна, пережившая в Ленинграде и две революции, и гражданскую войну. – У тебя ведь дети…
И Лидочка тоже начала ходить по магазинам. Вот только с каждым днём всё меньше и меньше удавалось купить. Банка сгущённого молока вызывала восторженные ахи, а коробка шоколадных конфет, добытая Катей, буквально шокировала всех.
– Ну а что! – кричала Катя, размахивая коробкой. – Ну нет у них сахара, нет! Всё раскупили! Пустые полки в магазинах!
– Катенька, ты успокойся, – уговаривала Лидочка. – Ты всё правильно сделала. А с конфетами чай ещё вкуснее, чем с сахаром.
Муська полностью переселилась в детскую. Она считала, что в такое непонятное время дети нуждаются в постоянном присмотре и охране. Кошка рычала даже на Катю, когда та заглядывала к малышам, а уж редких гостей и вовсе перестала пускать дальше двери.
Затем за окном появились огромные собаки. Муська не видела их, зато слышала кошмарный собачий вой. Как только раздавались эти оглушающие звуки, все сразу начинали собираться, Муську сажали в плетёную корзинку, которую тащила Катя, Лидочка подхватывала детей, а Марья Васильевна – свёрток с одеялами. И они всем семейством спускались в подвал, где уже сидели соседи. Это называлось «налёт», а иногда – «артобстрел». Во время таких налётов после собачьего воя начинался страшный грохот, дрожала земля, а с подвального потолка сыпалась штукатурка. Когда прекращался грохот, стихал и собачий вой, и тогда можно было возвращаться домой. Так они ходили в подвал до начала холодов, а людей с каждым днём становилось всё меньше. В конце концов и они перестали приходить: Марье Васильевне тяжело было спускаться вниз по крутым ступенькам, а потом подниматься обратно.
Муська привыкла и к налётам, и к артобстрелам. Невесть как она всегда знала, куда летит снаряд или бомба, и её ни разу не накрыло даже осколком. Для кошки это было почти то же самое, что спасаться от хулиганистых мальчишек, вооружённых рогатками или камнями. Вот только раздражал собачий вой – от него у Муськи что-то противно дрожало внутри.
А потом случилось совсем страшное: впервые утром Муське не дали кусочка мяса. Более того, на кухне даже не пахло ничем мясным! Плита стояла холодная и пустая. Катя ничего не готовила. На тарелках, расставленных на столе, сиротливо лежали кусочки чёрного влажного хлеба, маленькие осколки рафинада и по одной конфете из той самой, добытой Катей, коробки. Муське тоже предложили кусочек хлеба, но она с презрением отказалась.
«Кошки хлеб не едят», – сумрачно думала Муська, обижаясь на хозяек. Но через пару дней от обиды не осталось и следа: она видела, что никто из обитателей квартиры не ест ничего, кроме чёрного хлеба, иногда с сахаром. Детям по утрам давали жиденькую кашу, а потом – всё тот же чёрный хлеб.
– А ещё сибирская! – посмеялась как-то над Муськой Лидочка. – Вот говорили, что сибирские кошки – знатные охотники. Мусенька, ты бы попробовала себе мяса добыть, а?
Муська вспомнила далёкий день, когда она поймала свою первую и последнюю мышь, и решила отправиться на охоту. А что же остаётся делать, если в доме нет ничего, кроме хлеба?
Чердак встретил Муську пылью и пустотой, а вот в подвале она отыскала крысиное гнездо. Она научилась подстерегать крыс, бросаться на них из засады. Убивала быстро, чисто, даже не пачкая роскошную дымчато-полосатую шёрстку. Каждый день у Муськи было свежее мясо – крыс расплодилось великое множество.
С каждым днём становилось всё холоднее, но Муська почти не замечала этого. Правда, ей было неприятно, что батареи, на которых она так любила греться, слушая тихое бурчание горячей воды, теперь стоят холодные и молчаливые, но плотный подшёрсток надёжно берёг от холода. Вот только дети беспокоили Муську: малыши побледнели, уже не играли с кошкой, и даже призывно катаемый Муськой мячик не развлекал их. Они всё время дрожали, кутаясь в огромные платки Марьи Васильевны, и засыпали только с Муськой – кошка лежала между детьми, согревая их. Маленькая печка, которую топили разломанной мебелью и книгами, почти не помогала – высокие потолки комнат съедали тепло, а от огромных стрельчатых окон несло стужей.
С началом зимы дети часто плакали, но вскоре перестали, и это обеспокоило Муську ещё больше. Они похудели необычайно, и по ночам Муська беспокойно ворочалась, ощущая на себе тоненькие костлявые ручки. «Мясо, им мясо нужно», – рассуждала Муська, слушая тихие взмявкивания малышей. Если бы так мяукали её собственные котята, она не обратила бы внимания. Но человеческим детёнышам не положено мяукать – Муська знала это твёрдо. «Разве детей можно кормить одним хлебом?», – возмущалась Муська, обнюхивая хлебную корку. Запах ей не нравился. Хлеб, который раньше сладко пах мукой и сахаром, теперь вонял опилками и чем-то кислым.
Куда-то пропали коты, и Муська уже не встречала знакомых, отправляясь на охоту. Не было ни чёрного хулигана с разорванным ухом, что жил в соседнем подъезде, ни рыжего красавца, который был отцом нескольких Муськиных выводков, ни великолепной персидской кошки, что частенько летними днями красовалась на подоконнике первого этажа… Никого. И это было очень странно. Ведь даже если их кормили только хлебом, то почему они не охотились на крыс? Уж чего-чего, а крыс с каждым днём становилось всё больше…
А ещё исчезли собаки – и дворовые, и даже домашние. Муська была бы рада увидеть хоть одну знакомую шавку. Пусть даже ту, что жила в подворотне за поваленным тополем. Муська от радости даже… даже поделилась бы крысой! Но никого не было.
Как-то, выбежав из подъезда на очередную охоту, Муська столкнулась с незнакомым человеком. Чужак был страшен – бородат, с диким взглядом, замотанный в дурно пахнущие тряпки и почему-то босой. В руках он держал топор. Муська презрительно отвернула мордочку и шмыгнула мимо. Обращать внимание на таких бродяг было выше её достоинства. Но чужак вместо того, чтобы сжаться в смущении, – бродяги всегда опасались не только людей, но и домашних животных, – бросился на Муську, размахивая топором. И гнался за кошкой два квартала, пока не упал обессиленно в сугроб.
А через несколько дней после встречи с сумасшедшим бродягой к Лидочке пришли соседи, требуя отдать Муську. Кошка лежала, согревая детей, и прислушивалась к крикам, доносившимся из прихожей.
– Только ваша кошка осталась в доме! – пронзительно взвизгивала какая-то женщина. – Отдайте! Ведь дети голодают!
– И толстая какая, – завистливо протянул незнакомый мужской голос. – Явно хорошо ест. Чем она у вас питается, а?
– Крыс ловит, – спокойно ответила Лидочка. – И не отдам я её. Членов семьи не едят.
В прихожей раздался какой-то шум, потом гулко бухнула кухонная дверь.
– А ну вон отсюда! – донёсся Катин голос. – Во-он! А то порешу!
– Сумасшедшая! – выкрикнула женщина, которая говорила о голодающих детях. Потом опять зашумело, зашаркали ноги, и чавкнула квартирная дверь. Лидочка с Катей вошли в детскую, у Кати в руках был топор – такой же, как у давешнего бродяги. Она сумрачно бросила топор в угол, а Лидочка жалко и беспомощно заплакала.
С тех пор Муська начала бояться людей и, выходя на охоту, старалась, чтобы её не заметили. Какой-то проснувшийся дикий инстинкт подсказал ей, как запутать следы, и протоптанные кошачьими лапками снежные дорожки во дворе вели куда угодно, только не к родному подъезду. Может, правду говорил дальневосточный гость, приезжавший в какой-то другой жизни, о сибирских Муськиных предках.
На улице всё чаще стали попадаться мёртвые тела – люди лежали прямо посреди дороги, или сидели, вмерзая в сугроб. Мертвецов Муська обходила стороной. Она чувствовала в них какую-то глобальную неправильность. Мёртвые люди не должны валяться на улице, а если они валяются – значит, что-то очень сильно не в порядке.
В один из дней Марья Васильевна не смогла подняться с кровати и лежала, почти неслышно всхрипывая под наваленными сверху одеялами. Дети так же тихо лежали в одной кроватке. Они уже даже не мяукали, не плакали, и тишина, тяжёлым морозным облаком окутавшая квартиру, заставляла Муськину шерсть подниматься дыбом. Кошка шипела, выпускала когти, но не видела врага, в которого можно было бы вцепиться, чтобы защитить дорогих ей людей.
И Муська решилась. Она принесла на кухню всю свою дневную добычу – четырёх крыс.
– Госс-пидя! Мусенька! – всплеснула руками Катя. – Да что ж это деется, люди добрые!
– Что-что… – Лидочка, прибежавшая на Катин крик, нежно погладила кошку. – Это она нас подкармливает. Так что, Катя, бери мясо и вари суп.
Катя послушно взяла крыс.
– А что… очень даже вкусно, – рассуждала Катя, осторожно пробуя крысиный бульон. – На курицу чем-то похоже.
Муська тихонько фыркнула. Только Катя могла придумать, что крыса похожа на курицу. Ещё чего! Крыса – шерстяная и на четырёх лапах, с длинными острыми зубами. А курица… Муська помнила, что раньше из магазина Катя приносила кур. Синевато-жёлтые, они пластались по столу, беспомощно свесив набок маленькие клювастые головки. Ну, ничего общего с крысами!
Вспомнив про кур, Муська почувствовала, что проголодалась. Ничего удивительного, ведь все свои трофеи она отдала людям. И, несмотря на усталость, кошка опять отправилась на охоту.
Дети после горячего бульона воспряли. Они уже не мяукали жалобно, как маленькие котята, а Мишутка даже попытался дёрнуть Муську за хвост. Муська поняла, что всё делает правильно.
С того дня она начала приносить крыс постоянно. Бульоном отпоили не только детей, но и Марью Васильевну.
Люди, радуясь горячей и сытной пище, не замечали, как худела Муська. Она была уже старой кошкой, и каждодневная охота ледяной зимой давалась ей тяжело. С каждым днём всё хуже видели кошачьи глаза, всё тяжелее было пробираться по двору к сараям, где водилось множество крыс, на негнущихся, окостеневших лапах. И пышный хвост, который Муська раньше носила, гордо задрав вверх вопросительным знаком, уныло обвис и тащился по земле, собирая ледяную крошку и снег.
Но она продолжала охотиться, ведь только от неё теперь зависела жизнь семьи – это Муська уже поняла. Она догадалась, что дети не просто плакали или много спали, они умирали, и если бы не крысы… Муська старалась не думать о плохом и каждый день отправлялась за добычей. И каждый раз, когда чувствовала, что больше невозможно, что нет сил на прыжок, что не получится сжать ослабевшими челюстями наглое крысиное горло, кошка вспоминала о свёртке, который вынесли однажды утром из соседней квартиры. Этот свёрток пах Васькой – озорным мальчишкой, который славился умением стрелять из рогатки, и окрестные коты боялись его как огня. Только к Васькиному запаху примешивался ещё один, неживой, как от замёрзших крыс или уличных мертвецов, и Муська поняла – больше Васька никогда не возьмёт в руки рогатку. И когда становилось невмоготу, кошка представляла, что в свёртке – не соседский мальчишка, а Мишутка или Машутка. И отступала слабость, и острые когти хватали пищащую крысу, а зубы впивались в горло. Иногда Муська чувствовала голодные спазмы в желудке и думала, что следующую крысу съест сама. Но в памяти всплывало жалобное мяуканье человеческих детёнышей, и она, полизав тёплой крысиной крови, тащила добычу домой – силы всё же были уже не те, и крыс едва хватало для детей.
Ближе к весне, когда пайки в блокадном городе стали понемногу увеличивать, Муська не вернулась с охоты. Не дождавшись кошку и на следующий день, Лидочка пошла на чердак. Длинная крутая лестница показалась ей, ослабевшей от постоянного недоедания, непреодолимой, но она упрямо тащилась со ступеньки на ступеньку. «Муська же могла! Каждый день ходила вверх и вниз, приносила мясо…», – думала Лидочка, поднимаясь по чердачной лестнице.
Она нашла Муську в старом ящике, полном слежавшихся пыльных тряпок и озорно завитых стружек. Муська была мертва. Её истончившееся тельце не гнулось, заледенев в морозном, неотапливаемом доме.
Муська, кошка блокадного Ленинграда, разделила судьбу тысяч людей – она умерла от голода в самом конце первой блокадной зимы. Но её семья выжила, спасённая крысиным супом. Из тех самых крыс, которых Муська не ела, даже когда желудок скрутило от голода, сберегая добычу для людей. И умерла ради того, чтобы они – жили.

* * *
Муська умерла. Она, как и солдаты в окопах, сражалась за тех, кого любила, и победила ценой своей жизни. В любой войне есть две движущих силы: ненависть и любовь, и побеждает тот, кем движет любовь.
А в петербургских дворах и квартирах и сегодня можно увидеть роскошных дымчато-полосатых кошек, отличающихся длинной пышной шерстью и плотным – пальцем не проткнуть! – подшёрстком. Говорят, что это – потомки ярославских кошек, завезённых в блокадный Ленинград в 1943 году для борьбы с крысиным нашествием. Но, может быть, это – Муськины потомки, пра-пра-пра…внуки Муськи, унаследовавшие её сибирский, почти соболиный мех. Сибирская порода – она такая, устойчивая…

Эльвира Вашкевич / г. Минск

Статьи из «Газета «Горцы»»

Салихат – белая луна. Аварская сказка

46
Давным-давно в горном ущелье в одном ауле жили муж с женой. Ахмед был чабаном, а Зулейха ткала ковры. Всё у них было – любовь,...

Большого снега не увидели, но благодать ощутили сполна

17
VII международный фестиваль поэзии...

Маршрутка

19
Участник Межрегиональной писательской мастерской АСПИР в Пятигорске 2022 г. и Итоговой...

Девушка и южный берег Крыма

18
Алина Осокина родилась в Ульяновске. Окончила исторический факультет УлГПУ им. И. Н....

Всё хорошо

35
Ната нажала на отбой, и нудный голос Клавдии Петровны, учителя рисования, умолк. Телефон...

Дух костра

16
Дагестанское отделение Союза российских писателей и Клуб писателей Кавказа подвели итоги...

«В ладонях любви моей…»

10
Осень семнадцатого года была для Дагестана печальной — ушёл из жизни Поэт, чье имя выбито...