Судьба барабанщика

Было это давно, страшно подумать когда. И сегодня, спустя десятки лет и зим, находясь за тысячи километров от того потрясающего мира, этот человек испытывает нехватку того сладостного ощущения наступающего дня. Чтобы как-то восстановить внутреннюю уверенность, вечером после работы он входит в комнату, не включая света подходит к окну и прикасается лбом к стеклу. Там шум машин, ночные огни трассы, лай собак, дальше щелчок и мысли летят по нейронным маршрутам, в ту самую точку на заиндевелом окне, откуда для маленького мальчика открывался весь мир: белоснежная целина, за ней припорошенные снегом сосны, окна соседних домов, любимый соцгород, большая, полная приключений жизнь.
Механизм возврата отсылает именно в то зимнее утро новогоднего дня 74-го. Так ярко он не помнит больше ни одну картину из своей жизни. Запомнил запах оставшихся с новогоднего стола блюд, расположение предметов, тихий ход стрелок в авиационных часах на телевизоре и мысли, которые заставили выскочить из тёплой постели и помчаться к окну.
А за окном целина. Зимы приходили снежные в те года, и снег таял в конце апреля. В будничные дни белое пространство перед домом покрывалось следами спешащих по делам людей, а проезжую часть тщательно выскребают дворничихи уже к 8.00.
Это было утро Нового года. Ребёнку казалось, что вот сейчас в природе должна произойти какая-то перемена, сама жизнь кардинально изменится, и за окном его ожидает полная приключений жизнь. Не такая размеренная и плавная, как падение снежинок за окном, а по-другому, по-настоящему, по-мужски. С галопом и сабельным блеском.
Сначала прижимал лоб, потом, приподнимая лицо, придавливал к стеклу нос и смотрел сияющими карими глазами на возникающую в тот момент ледяную геометрию. Он один открыл эти перемены, а город ещё спит.
Смешная картинка, радостная для юного сердца, поскольку в ней не было места утратам и осознанию быстротечности жизни. «Что я тогда очень хотел и представлял за пределами своей квартиры? Так ли я живу, малыш?».

Что-то где-то пошло не так у этого парня? И внутренний голос настаивает: «Совсем не так!». В ожидании поддержки человек вновь оборачивается к ночному стеклу, видит в нём отражение лица с усталыми впавшими глазами. Заведомо зная эффект, он прищуривает глаза и смотрит на вечерние огни. Они дробятся и разлетаются тонкими лучиками. Так прокладываются дорожки, как ему представлялось, к тем дням прожитой полувековой жизни. Всё, что может воссоздать память. «Пока не буду включать свет».
Школа, институт, армия, семья, работа… Всё как у всех.
Окно распахнулось, и мир изогнулся, став полусферой. Всё закрутилось для пацана в 1980 году. Для кого-то это год Олимпиады, а для него – время прощания с городом детства. Потом ему случалось несколько раз приезжать туда навестить родственников, но его пробившийся кавказский темперамент уже не совпадал со средне-волжским течением жизни.
В 80-х ещё не «отмазывались» от армии. И парень с большим желанием отправился служить после 1-го курса Политеха.
Возвращаясь домой в 89-м, он попал уже в другую страну. Что за страна? Дембельский чемодан, набитый сладостями, пересёкший границу с Чехословакией, выглядел непатриотично. В Москве очереди за стиральным порошком и зубной пастой, главная новостная программа «Время» выходила с рекламой итальянской фирмы «Оливетти».

Но ведь он мечтал стать великим путешественником, слетать в космос, пересечь Великий океан на парусной шхуне, написать картины из не открытых до него мест, быть не таким как все. Для себя он взял девизом песенку барабанщика:

Я это сделать должен,
В этом судьба моя.
Если не я, то кто же?
Кто же, если не я?

Апрельским днём он случайно попал в филармонию на выступление ростовского скрипача Сергея Поспелова. Играли концерт для скрипки и фортепьяно с оркестром раннего Мендельсона, и он вдруг с сожалением вспомнил, что знаменитый марш в день его свадьбы во Дворце бракосочетания не включили. Звучало то, что и не вспомнишь. Да ему и простительно: очень волновался, рядом стояла самая прекрасная из невест.
Чистота, потребность в счастье, духовные потребности – всё, как в детстве, необходимо ему. Но часы теперь летят, и ему кажется, что он не успевает насладиться жизнью.
Он следил за смычком Поспелова и представил снежное поле, которое прорезали уходящие вдаль рельсы. Это короткая запись из фронтовых дневников Капиева: «Саван. (Мулла всю жизнь носил его с собой и забыл в вагоне теплушки. Умер на полустанке.)». Так ёмко и больно, в разрез звучащей в зале музыки.
Его белое поле стало саваном. Рождение и смерть – всё в одном. Что же всё-таки магического в этом поле, что его образ преследует этого человека-художника? Он переносит свой трепет на лист бумаги и колдует над его чистотой карандашом.
Ему не хватает границ листа, и тогда возникают целые серии картин. Первую линию он всегда рисует с задержкой дыхания, как будто и не бумага это, а другая жизнь, по которой художнику предстоит пройти под дробь барабана.