Тлеет любви огонёк

Вот уже третий день Акулина Ивановна не ходила в школу. Приболела, лечила сама себя настойками из трав, как учила мама. Укрывшись одеялом, безвылазно ворочалась в постели с боку на бок.
«Какая же я дура, – думала она, – приехала в горы к чужим людям и, будто у себя дома, прижилась. Кому я нужна? У самих забот через край: обо мне ли им думать? Кто бы мог сказать? А ведь думала, отработаю положенные два года практики, и поминай, как знали. А тут словно подменили меня. Школа, дети, учителя, жители высокогорного села, да и эта чудная дикая природа стали сами собой родными и близкими моему сердцу. Во время летних каникул, слушая меня, мама диву давалась: «Ты не собираешься возвращаться? Взбалмошная девчонка! Как ты можешь допустить даже такую мысль? Тут твоя родина, и корни твои тут, значит, и свить гнездо свое ты обязана не где-нибудь на стороне, а тут: найдем достойного парня, и все станет на свои места. Пора подумать всерьез об этом, доченька. Хватит мне тревог за тебя!..».
От наплывших чувств сердце Акулины заныло: «Да, это верно, надо подумать, я уже не маленькая девочка. 25 лет все-таки. Странно, почему до сих пор об этом ни разу не задумывалась? Столько парней заглядывало на меня? И красивых, и умных, и отчаянных. А сердце, будто каменное, не дрогнуло. Неужели мне не дано такое чувство? Почему я не могу влюбиться? Разве это справедливо? Так я останусь на всю жизнь старой девой, утопив себя среди ученических тетрадей…».
Промелькнули перед глазами Акулины до боли знакомые просторы: деревня Шепелевка, утопающая в зелени, родные лица, подруги и мама, всегда ласковая и сияющая, словно солнце. А мамины блины, подрумяненные, пухленькие, ароматные? В деревне только мама могла испечь такие блины, и поэтому приглашали ее на все свадьбы… Как быстро я все это забыла? И, чтобы вспомнить, неужели надо было захворать? Странно как-то получается.
В груди сердце екнуло: «Обидно все же, третий день прикована к постели, ни одна душа не заглянула. Даже учителя! Никто не поинтересовался, что со мной, жива еще или успела подохнуть в этом убогом уголке. Какая я глупая! Права мама: я на чужбине… И, по-моему, хватить ныть, а то, не ровен час, опять начнет голова гудеть, как улей…».
Акулина решительно откинула одеяло, выбравшись из постели, медленно прошла по комнате, как бы проверяя свои силы.
В этот самый момент тихо постучали.
– Заходите, дверь открыта, – сказала она с небольшим удивлением.
Но никто не вошел в комнату.
– Терпеть не могу, когда стучатся и не решаются входить! – пробурчала она, подойдя к двери и силой толкая ее наружу.
Раздался стук, и что-то глухо упало на лестничную площадку. Показался мальчик, держа в одной руке шапку-ушанку, а другой потирая лоб. Акулине Ивановне не стоило труда узнать в нем Жавада, своего ученика из восьмого «А».
– Ты? – на сей раз ей действительно пришлось удивиться.
За дверью она могла себе представить кого угодно, только не Жавада. Всем учителям в школе соринка в глазу, камень посреди дороги, тупило, какового свет божий не повидал, заводила всех ребят, вожак маленьких хулиганов… Сколько крови испил он у Акулины, сколько нервов она загубила из-за этого бездельника? К концу каждого учебного года она собиралась оставлять его на второй год, но «добряк» директор всякий раз ее отговаривал, приводя в подтверждение своих слов тысячи примеров. Мол, оставим этого Жавада повторно, что толку? Он исправится, станет лучше, умнее? Или школа выиграет? Опять он будет тяжестью висеть на шее учителей. На вас особенно. Мало того, за второгодника нигде и никого по головке не гладят. Не лучше ли будет поскорее избавиться от него?..
Позже поняла Акулина такое отношение директора школы: Жавад оказался его племянником.
– Акулина Ивановна, это вам… мама прислала, – чуть слышно произнес Жавад, подбирая с крыльца сверток.
– Что это?
– Пирог из творога.
– Мне?
– Вам, вам, мама велела…
– Боже, как неловко вышло: а я тебе дверью чуть голову не проломила. Больно? – она приблизилась и приложила ладонь ко лбу Жавада.
– Нет, нет, совсем не больно!
– Ладно, проходи.
Они вошли в комнату. Учительница развернула сверток, пирог поставила на стол.
– У мамы лучшие пироги, очень вкусные, все хвалят, особенно из творога.
– Дай бог ей здоровья. Как приятно, что обо мне вспомнила.
Обрадовалась учительница, усадила мальчика рядом с собой за стол, а сама отломила кусочек пирога и аппетитно стала есть.
– Ты не будешь?
– Нет, я дома поел.
Все это время Жавад сидел, боясь шелохнуться, положив шапку на колени и тайком поглядывая на учительницу: «Какая она красивая, особенно в этом домашнем халате: округлое маленькое личико, золотые россыпи волос, оголенные до плеч стройные руки… Такой учительницы, наверное, ни в одной школе нет. Вот только в школе она совсем другая. Строгая, ворчливая, вечно недовольная. И одевается очень строго. Будь она не моя учительница, было бы легче поговорить с ней. А тут что скажешь и о чем спросишь? Интересно, если бы она знала, что я соврал, что этот пирог вовсе не от мамы, что еле-еле тайком приберег и принес ей? Надо понимать: Акулина Ивановна болеет, одна дома, небось, проголодалась, а некому за ней присмотреть…».
«И какие же учителя мы? – думала учительница. – Работаем с детьми, обучаем, воспитываем, изучаем характеры. Кого-то хвалим, кого-то ругаем. И чего добиваемся? Как плохо мы еще знаем своих воспитанников? Да вот Жавад, например: я его всем сердцем невзлюбила с первого дня, он был как пятно на моей кофточке, вечно мозолящее глаза… Лучшие «пятерешники», которых на каждом уроке сама же неустанно хвалила, другим в пример ставила, как мы их называем, опора учителей, не пришли проведать меня. А он пришел, вспомнил обо мне. Даже если мать послала, все равно мне на душе приятно. Видать, и родители Жавада люди сердобольные и отзывчивые…».
– Послушай, Жавад, я не очень хорошо изучила ваших односельчан. Отец где работает?
– Отец не работает.
– Почему?
– У него постоянной работы нет. Он все умеет, но больше по строительству, на заработках подрабатывает.
– Маму твою Хадижат я хорошо знаю: она в медпункте работает?
– Да. И она о вас много спрашивает.
– И о чем же?
– Ну… о многом. Она любит вас, иногда жалеет, одна, говорит, трудно ей у нас.
– Ладно, жалеть меня не надо: я не сирота. А кто еще у вас дома?
– Сестра Хамсият. Еще маленькая, в этом году в первый класс пойдет.
– Хорошо, а теперь, Жавад, пора нам чайку попить, – учительница принесла чайник и поставила на электроплитку.
– Молодец, ты обрадовал меня своим приходом. Вот только как быть со школой? Положение у тебя незавидное?
Жавад как будто ожидал этот вопрос и тотчас ответил:
– Акулина Ивановна, я решил конкретно изменить свое положение: не пропущу ни один ваш урок и готовиться буду. Правда, с диктантом нелегко будет, но Ахмед, сосед по парте, обещал помочь…
– Ты это серьезно?
– Железно, Акулина Ивановна.
– Как ты меня обрадовал!
Сама же задумалась: «Что это значит, странно все-таки: подобных заверений от Жавада никогда раньше не слышала. Стоит ли ему верить? Что произошло? Неужели родители образумили его? Как быстро! И в характере переменился? Когда я видела его таким мягким и послушным? Где его былые наглость, высокомерие, гордость? Теперь смущается, краснеет, едва глаза поднимает на меня. Я не помню такие быстрые перемены в переходном возрасте. Как интересно?..».
«Таких тонких пальчиков нет ни у одной нашей одноклассницы, – рассуждал Жавад. – Они напоминают руки девы Марии. Такие же округлые, ровные и гладкие, наверное, еще и пухленькие. И как она этими пальчиками удерживает ручку? Как пишет? А лицо чем-то напоминает Ратху из индийского фильма. Глаза такие синие, глубокие, словно драгоценные камни кубачинского браслета. А волосы как ветви плакучей ивы у берега реки. Разочек бы прикоснуться к ним… Возможно ли такое? Разве что во сне?..».
– …надо готовиться ко всем урокам, не только к моим, – голос учительницы оборвал ход мыслей Жавада. – Кажется, тебе и математика трудно дается?
– Это верно, Акулина Ивановна, математика мне как кусок черствого хлеба поперек горла. Дышать не дает, и эти числа, эти вечные неизвестные ни на секунду не задерживаются в моей памяти. Прямо – беда!
– Понимаю. Я бы помогла, но в математике я умею только слагать и вычитать. А Хамсият Алиевна? Не она ли преподает?
– Она… но не стоит ее тревожить: Хамсият Алиевна не поможет.
– Не говори, она не такая.
– Не поможет.
– Откуда такая уверенность?
– Я как-то побил её Мурадика… Было за что: обзывался неприличными словами. Как тут оставить?
– Это ерунда! Хамсият Алиевна не злопамятная.
Вдруг взор Жавада уставился на пустое ведро в углу комнаты.
– Акулина Ивановна, я пойду за водой, – вскочил Жавад. Учительница не успела возразить: он уже был за порогом.
По возвращении Жавад застал учительницу сидящей за столом. Два доверху наполненные чаем стаканы и баночка с вареньем на столе будто дожидались его прихода.
– Жавад, ты сегодня забегался из-за меня, а теперь позволь мне угостить тебя чаем.
Жавад молча уселся на свободный стул рядом с учительницей и без лишних вопросов приступил к еде.
– Извини, хлеба нет, вчера еще кончился, сходить в магазин не решилась.
– Я мигом! – вновь вскочил было Жавад, но учительница силком усадила его обратно.
– Я сама схожу, мне еще кое-чего надо накупить.
– Акулина Ивановна, вам нельзя, вы еще больны…
– Уже иду на поправку, вот только голова чуть-чуть побаливает. И, вообще, должна же когда-нибудь выбраться на свежий воздух.
– Это верно, а вы не пробовали отвар из шиповника? Мама часто пользуется.
– Откуда у меня шиповник?
– Без проблем: я принесу. Их у нас полный тазик.
– Спасибо.
– Акулина Ивановна, а вы не пробовали дикие груши?
– Не приходилось.
– Они тоже полезные… Я знаю за околицей грушу-скороспелку. Еще пару деньков, можно будет их собирать.
– У вас богатый край. В нашей Шепелевке плодовых деревьев раз-два и обчелся. Береза, липа, вяз, дуб – полным-полно. Дикая яблоня тоже встречается, но редко…
«Боже, что стало с этим моим озорником? – не давали Акулине покоя мысли. – Будто подменили. Он хочет во всем мне угодить, делать мне все хорошее, доброе. Так нежно смотрит, как преданный песик на хозяина, наблюдает за каждым моим движением. Такое ощущение, скажи я ему, иди и прыгай в огонь, он не задумываясь кинется. Я бы раньше и представить такое не могла. Мне самой так хорошо на душе, когда рядом заботливая живая душа. Нет, это не притворство, не ради чего-то, эта забота безвозмездна, без всякого расчета. Я же не слепая, все вижу, ощущаю. В глазах Жавада неподдельная, искренняя забота обо мне. Мало того, он дал слово исправиться и серьезно взяться за учебу. Как это мило и умно с его стороны! Немного и боязно видеть такую перемену…».
«Моя учительница нуждается в помощи, – думал Жавад. – А кто, если не я? Ей должно быть скучно и одиноко без близких людей. Особенно вечерами, когда жизнь села до следующего утра останавливается. И ничего что она учительница, прежде всего она девушка, такая же молодая, как и мы, ее ученики. Разница в возрасте – несколько лет. А посмотреть на нее, на это по-детски милое личико, покажется, моложе нас. Бедная, устает на уроках, все время копается над книгами и тетрадями. Я вижу, я знаю, как она себя утомляет. Мы тоже хороши, нервируем, выводим из себя по всякому пустяку, дышать спокойно не даем своими глупыми выходками. Хватит! Придется поговорить с Ямсуром: он у меня больше на уроке русского языка ни одного лишнего звука не издаст. Как же иначе, друг другом, но так надо!..».
– Жавад, может, еще чайку?
– Нет, нет, спасибо, Акулина Ивановна.
Некоторое время они сидели молча, каждый перемалывая собственные мысли. Казалось, как будто иссяк ручеек их разговора. Тяжелая тишина захватила их врасплох. А такое бывает…
Акулина Ивановна, чтобы чем-то занять себя, своими маленькими ладонями гладила клеенку и думала, пора бы ее заменить, а то потрескалась, местами дырочки зияют, пятна выглядывают.
Жавад тоже не бездействовал. Глаза его скользили по комнате, перекидывая взор с одного предмета на другой: «Нет, надо отремонтировать книжную полку, один конец готов сорваться под тяжестью наваленных книг. Когда Акулина Ивановна сама это сделает? Да никогда! Ее пальчикам такая работа не под силу. Стул подо мной скрипит, и эту печку напротив пора бы покрасить. Да, надо помочь учительнице…».
И тут ход мыслей Жавада застопорился: «Засиделся как у себя дома. Глупец! Я лишь ученик, и нет у меня такого права. Знай свое место, сверчок!».
– Я пойду, наверное, – тихо произнес он, не глядя на учительницу.
Акулина Ивановна не стала его останавливать.
Уже за порогом все же Жавад обернулся:
– Акулина Ивановна, можно к вам зайти вечерком? Принесу шиповник…
– Можно, можно, – сказала учительница, мягко улыбнувшись: «Боже, как он переменился! И чем я ему угодила?..».
Через пару минут учительница русского языка вновь была в объятиях уже успевшей остыть постели. Но приятные навязчивые мысли незаметно согревали ее изнутри, будто там развели костер.
Откуда ей было знать, что у Жавада, этого «нехорошего» воспитанника, в груди начал тлеть маленький огонек будущей большой любви?