Запах айвы

* * *
Снимал комнату в частном доме на окраине города. За домом, в просторном саду, стояли улья, штук двадцать аккуратных домиков, расположенных в шахматном порядке, и шагать к уборной приходилось меж этими ульями, которые зловеще гудели и вокруг сновали несметные пчёлы, и ты боялся, пробирался медленно, не делая резких движений. Однако это была зряшная предосторожность: пчёлы не то что не жалили, ни одна не ударялась о твоё тело, все они облетали тебя, не обращая никакого внимания. Им, наверное, было некогда. Они были заняты. Они трудились. Кстати, пчела живёт мало – всего тридцать один день. Она слишком себя расходует. Работает с первого до последнего дня. Она почти не спит.

* * *
В нашем дворе росло единственное деревцо японской хурмы. Такое чудесное гладкоствольное деревцо. Говорят, мой погибший на фронте дед привёз его откуда-то и посадил. Плоды его были мелкие, вдвое меньше сливы и вяжущие рот. Но само деревцо красивое и редкое для наших мест. Но вот мой младший дядя, долгих два десятилетия не живший в родном селе, наконец вернулся домой, бросив в разных городах своих жен и детей, вновь женился и стал жить-поживать в нашем родовом доме. И вскоре для чего-то срубил то деревцо – что ещё можно сказать о таком человеке?..

* * *
Хотя давно я с нею знаком, учились когда-то вместе, на одном факультете, в одной даже группе, но я не знал её толком, не знал, что она носила в себе все эти годы, о чём мечтала и как вообще жила. То ли такая скрытная, с загадкой, то ли так себе, пустышка недалёкая, но с претензией, не поймёшь, всегда держалась сухо и неподступно. Да и виделся я с ней после института редко, от случая к случаю. Известно только, что в студенческие годы увлекалась армянами. Учила армянский язык. Крупица за крупицей выписывала из книг, учебников сведения об армянах. Даже диплом защитила по армянской истории. На летние каникулы ездила в излюбленную страну в гости. Вернувшись оттуда, так и сыпала армянской речью, так и сыпала, невзирая на то, понимаешь ты её иль нет. Когда её знакомили с кем-то из кавказцев, тотчас спрашивала, не армянин ли тот, если оказывалось, что нет, до неприличия откровенно теряла интерес. Такая странная женщина. Такая армянофилка, кстати, весьма красивая и элегантная, до тридцати пяти лет не устроила свою личную жизнь – не вышла замуж. Жила одиноко и замкнуто, никого к себе не подпуская. А в тридцать шесть взяла и неожиданно для многих родила. Тут-то и всплывает старая как мир история: выясняется, что столь ревностное увлеченье всем армянским началось с её девичьей любви к армянину. С любви первой и неразделённой, горестной, ибо парень не мог, не имел права жениться не на армянке. Отвергнутая, она не пала духом, напротив, заваливала своего избранника письмами, ежегодно наезжала в гости и звала его к себе. Так шли годы. Шла жизнь. Он давно женился, имел детей и любил свою семью, ничего ей не обещал, всячески избегая интимных отношений. По всему, он был холодным и очень правильным человеком. Но она вела себя напористо, впрочем, с годами на многое и не рассчитывала – всего лишь хотела родить от него, что ей и удалось, наконец, спустя почти два десятилетия после первой встречи с возлюбленным. Тем и счастлива теперь, горделиво катает перед собой детскую коляску и без смущения рассказывает свою печальную историю.

* * *
Три года работал на складе в коммерческом предприятии — и всё это время совершенно не занимался литературой. Не хватало ни времени, ни настроения, ни желания, ничего. Я чувствовал себя как в ссылке, как в эмиграции, живя у себя дома. А когда уволился оттуда – как бы вернулся из эмиграции. Вернулся к своим книгам, к своим старым мыслям, к привычному образу жизни. Мало кто поймёт, что подобная эмиграция намного страшней обычной вынужденной эмиграции в чужую страну.
Между тем самое гибельное для пишущего человека — просыпаться по утрам с привычным строем чувств и мыслей. Все привычное — притупляет зрение и слух: ты перестаешь видеть и слышать этот мир каждое утро по-новому. Ведь только и можно хорошо писать, каждый новый день встречая и провожая как самый первый и самый последний день твоей жизни. Тогда ты полноценная личность. Тогда ты художник.