«Господи, война кончилась!»

— Мы проснулись от страшного грохота. Кто-то бил в стенку. А жили мы в саманных бараках по ул. Батырая недалеко от рынка.  Мы все — на улицу, никто ничего не может понять, все обнимаются, целуются. Бабулька одна выскочила из соседей, плачет, кричит: «Господи, война кончилась, господи, война кончилась!». И все по улице кинулись бежать на площадь. Все за нами устремились по ул.Котрова, именно бежали, а не шли. На площади собралась толпа людей. Кто стрелял, кто кричал, кто плакал. Из руководства, по-моему, тогда еще никого не было, потому что это было очень рано, в ночь на 9-е число.

Ну а дома, конечно, тут же накрыли столы, принесли у кого что было – картошку, хлеб, рыбы было очень много. Узнали мы о победе, оказывается, благодаря соседу дяде Ване Дохнову, который пришел раньше всех с войны из-за ранения, — у него была радиоточка.

Ожидание победы было. Отец уже присылал хорошие письма с фронта. Он ушел в начале войны. Помню, как мы ехали с матерью в поезде в Гудермес, а я была языкатая и все говорила: «Мама, купи билет! Мама, купи билет!». А она мне: «Молчи! Молчи!». Видимо, ехали «зайцами». Откуда деньги-то?

В Гудермесе нас встретил папа, мы поехали в Грозный, а оттуда его уже забрали на фронт. Это было в последний раз, когда я видела его до конца войны. Папа служил в войсках ПВО и дошел до Кёнигсберга. Его демобилизовали уже после Победы, 25 сентября 1945 года, как родившегося в 1912 году. Отец пришел с войны жив, здоров, не раненный. А вот у тех, кто кого-то потерял, там плакали… У многих не пришли отцы…

9 мая после войны не было официальным праздником. Но дома его все, конечно, отмечали. У нас был очень дружный двор. Все наши три двора назывались Рыбаком, потому что там в основном жили люди с консервного комбината и бондарного завода. Все выходили, сдвигали столы, приносили у кого что было. Потом на 1 и на 9 Мая стали ходить в Вейнерский парк, сейчас это парк имени Ленинского комсомола.

Что изменилось после Победы? Во-первых, отменили карточки. Мы по ним получали хлеб. Помню, как меня мать била за то, что я потеряла карточки. И каждый год 1 апреля мы ждали снижения цен – хоть на копеечку. Сидели все у приемников и слушали.

Очень врезалось в память, что всю войну я провела у матери на мебельной фабрике. Хорошо, что еще разрешили – в детский садик меня не могли устроить. И практически вся война для меня прошла под станком на стружках. Женщины катали меня на вагонетках и заставляли петь всякие песни.

От мебельной фабрики остался только один двухэтажный кирпичный дом: раньше это была улица Фабричная, потом улица 8 Марта, а сейчас Батырая. Когда была воздушная тревога, мы все бежали к столовой во дворе фабрики и прислонялись к стенке. Дураки ведь. А если долбанет? Только одна бабулька говорила: «Нет, уж лучше я умру на мягком, на перине».

Мы лицом к лицу встречались с немцами. Они работали на мебельной фабрике, еще до Победы было много пленных. Дети им таскали хлебушек, кто что может, а они нам делали шкатулки из дерева. Это обыкновенные люди. Детей они очень любили.

А во дворе у нас была такая Марья Тимофеевна, которая занималась с малышней. Она учила нас танцевать. Мы с ней ходили по дворам по улице Дербентской, которая сейчас Гамидова, нам было лет по пять. Она бренчала на гитаре, а мы танцевали как могли. Нам давали денежки, и мы все отдавали Марье Тимофеевне.

У нас тогда людей не различали по национальности, и никто не указывал: ты такой, ты сякой. Мы не знали аварцев, лезгин и кумыков. Всех горцев называли тавлины. Жили очень дружно. А вот кем нас пугали – нас родители очень пугали евреями. Говорили, что  таты сажают детей в бочки с гвоздями… И перед еврейской пасхой нас не отпускали гулять. Но случаев таких никогда не было. Наверное, бабки просто считали, что других религий, кроме нашей, не существует. А в первом-втором классе мы ходили к мечети на ул.Маркова смотреть, как происходит шахсей-вахсей. Люди ходят по кругу и бьют друг друга цепями.

Отец был неверующий. Тогда с этим очень строго было. После войны случай был. У нас была небольшая комната. А у меня бабушка была очень набожная, у нее был огромный иконостас в углу. И вот пришли с проверкой. У бабушки весь угол забит иконами, а у отца над кроватью – кровати были такие металлические – портреты Ленина и Сталина. Они к нему: «Ну как это так? Вы коммунист…». А бабушка у меня молодец, говорит: «Так они не дерутся и не кусаются, им места хватает». Ну посмеялись и ушли. Но проверка, конечно, была страшная. Бабушка говорила: «Моя молитва до бога дошла, вот и сын у меня вернулся из армии»…