Что он нёс в хурджине на годекан?

– Маленькой девочкой я была подмастерьем у своей бабушки Патимат. Мыла, чистила шерсть, из которой потом изготавливались нитки, крутила, вертела, – рассказывает ковровщица и реставратор ковров Милана Махмудова.

Но тогда она и представить не могла, что эти разноцветные шерстяные нитки уже навсегда:

– И если честно, то вечерами, уже лежа в постели, думала: никогда в жизни не буду этим заниматься. После школы поступила в Дагестанское художественное училище им. М. А. Джемала на отделение росписи ткани, где в программу были включены уроки по ткачеству.

Признается, что их она посещала без особого восторга, но талант явно был, иначе не вызвал бы удивления у педагогов сотканный ею небольшой молитвенный коврик.Так она училась ткать первые сумахи и ворсовые ковры. Переживает, что сегодня балхарские паласы, к сожалению, уже никто не делает, и страшно представить, что ремесло может исчезнуть!

– Я бы с удовольствием сегодня соткала большой ковер, но станка нет. А вот сумки в технике сумаха с этническим орнаментом – запросто, – говорит она, разворачивая красный шерстяной клубок.

Выкладывает на полотно эмоции и чувства, зашифрованные в язык орнамента. Ее сумки насыщены множеством солярных знаков, обрамлений, замысловатых завитушек – глаз не оторвать.И желающих приобрести такую все больше. Милана любит эксперименты, придавать старым вещам новый смысл. В наследство от маминого калыма ей осталось несколько экземпляров паласов и из одного из них она сшила… хурджины. Понравилось. Решила, что можно и соткать. Соткала и подарила подруге, и с его появлением в гардеробе обычные дамские сумки ушли в дальний шкаф. Вещица в этностиле стала стилизованным атрибутом нынешней моды, многие дизайнеры и модельеры именно на них делают акцент в своих коллекциях.

– Я ей говорю: «Слушай, ты как с ним ходишь? Как Молла Насреддин, что ли? Еще и по Москве». Я удивилась. А она говорила, что всем нравится, все интересуются. Ну спасибо ей за пропаганду дагестанских народных промыслов, – смеется она, и мы вслух представляем себе, что в них находится: помада, духи, зеркало, косметика…

Я вспоминаю, как в повести Ахмедхана Абу-Бакара «Ожерелье для моей Серминаз» молодой человек отправился в путешествие в поисках подарка для невесты. «В одном хурджине лежат мои нехитрые инструменты: несколько резцов, отточенных дядей, ибо сам я еще не научился затачивать их как следует; набор напильников, молоточков, щипцы и плоскогубцы, самодельные амузгинские ножницы для резки металла. В коробке из-под монпансье запас сырья для моего производства: чернь, немного серебряной проволоки и несколько пластинок, отлитых мною из серебряных монет царской чеканки, – так-то я и разделываюсь с ненавистным прошлым! Вот какое богатство в моем хурджине, которым я должен кормиться всю дорогу, да еще добыть подарок для моей Серминаз, – то есть не самим, конечно, хурджином, а руками, которые были при мне.

А в другом хурджине, в том, что за спиною, лежит мясной пирог-чуду, который испекла мне мать на дорогу, строго-настрого наказав, чтобы до обеденного привала я сохранил его в неприкосновенности…».

Хурджины не только были попутчиками в дальнем пути, в них умельцы вывозили свои изделия в дальние аулы Дагестана и за пределы, с ними у дагестанцев связано множество обычаев и обрядов. Причем у каждого народа свой. Хурджин – персидское слово – это переметная сумма с двумя карманами в центре с прорезью для вдевания в седло, название этих сумок известно всем из восточных и кавказских сказок, в основном их применяли для перевозки грузов, перекидывались через коня или через осла.

Например, в южном Дагестане не брали хурджин на временное пользование, а если уж взяли, то нужно было возвращать с полными кармашками.

– У гидатлинцев и хваршинцев, когда рождался ребенок, на сорок первый день его впервые в свет выводил дед по отцу. Он нес его в хурджине на годекан. У лакцев за несколько дней до использования в хурджин насыпались зерно, соль, хлеб, кусочки мяса, и все это выносили за пределы аула и высыпали для птиц и насекомых, делали садака. Табасаранцы не продавали и не дарили их, а если и дарили, то только родственникам или соседям, – рассказывает Милана. – И практически у всех народностей хурджин – основной атрибут праздника первой борозды, наполненный до краев его несет в поле землепашец.

Хурджины присутствовали и в свадебных ритуалах: жених нес в нем подарки невесте. Мать парня с хуpджином в руках идет в дом девушки, несет хлеб. В гостях ведет совершенно разные разговоры, но о сватовстве – ни слова. Уходя, вешает его на видное место. Возвращается через несколько дней: если хурджин пуст – свадьбе быть, хлеб на месте – не быть. Хлеб в хуpджине надломлен – значит надо подумать, посовещаться.

Сумки и хурджины очень ярко орнаментировали, каждый цвет таит в себе особую смысловую нагрузку. Синий – цвет воды, вечности, красный – жизнь, любовь, желтый – мир, благость, зеленый – плодородие.

– Каждый рисунок служит оберегом, каждая деталь в орнаменте – пожелание, поэтому особенно бережно подбирался рисунок для дочерей, – рассказывает мастерица, завязывая очередной узелок на будущем хурджине.

Хурджины и сумки в старину были теми еще подсказчиками. По ним определяли статус женщины. Если девушка молода и не замужем, то сумка яркая, у замужних рисунок сложный, с обилием оберегов, горянки постарше носили сумки приглушенных тонов.