Если время тебе не ровня…

Мы, Вазирхан и я, односельчане. Уллугентцы. Хотя нам не удалось получить высшее образование, достичь высоких должностей, но мы с ним обрели те профессии и специальности, которые избрали для себя с момента совершеннолетия. Короче говоря, мы – водители. Работаем на одном автотранспортном предприятии в Махачкале, куда уже давно перебрались вместе с семьями.

Водим мы КамАЗы с прицепными холодильными установками сзади. Возим продовольственные товары. Иногда весом в 15–20 тонн. На этих КамАЗах мы, можно сказать, объездили весь Советский Союз! Парни мы трудолюбивые, работяги… видно, поэтому начальство на каждом собрании нахваливает нас, особенно Вазирхана. Портрет его с первых дней нашей работы на этом предприятии не сходит с Доски почета.

Но Вазирхан не только отличный работник, он еще исключительно честный, правдивый человек, готов резать правду-матку, невзирая на лица, указывая на все недостатки и упущения в работе нашего предприятия.

Понятно, что слышать правду нравится не всем, и критические речи Вазирхана отнюдь не радовали начальство, тем не менее, понимая, что он прав, они вынуждены были соглашаться с ним.

Зная это качество Вазирхана, товарищи по работе говорили про него с уважительным юмором: «Вазирхан – честности и правды хан».

Много воды утекло с тех пор…

Сегодня я вспоминаю те дни как яркие, цветные сны. Больно мне от того, что всякие нувориши растащили всё богатство Дагестана. Да что там Дагестана, если разворована вся моя некогда богатая, великая страна!

Руководители нашего предприятия тоже не сидели, сложа руки: пользуясь хозяйственной неразберихой и вседозволенностью, расхватали и поделили весь транспорт между своими родственниками да друзьями.

А что нам досталось – вы и сами знаете: древки от флагов, с которыми мы строем на майские праздники выходили.

Вазирхан пытался было препятствовать этому… Да куда там! Ничего у него не вышло. Новые богатеи, надутые, как индюки, не обращали на него внимания, мол, болтай, болтай… в одно ухо вошло – в другое вышло…

И Вазирхан, отменно и честно в поте лица трудившийся на народное государство, несколько раз порывался уволиться – не хотелось ему служить новоявленным хозяевам, развалившим предприятие, присвоившим весь его транспорт и другое имущество. Однако привычка, привязанность к делу, к месту, к друзьям и соратникам удерживала его. Но мысль эта не оставляла моего друга ни на день. Наконец, исчерпав весь запас терпения, решил он податься в Астрахань – к своему старшему брату Гаджимураду. Тот занимался там животноводством на большом колхозном кутане, принадлежавшем нашему селу.

Правда, после развала колхоза на этом кутане скотины осталось – раз–два и обчелся. Но около десятка семей, обосновавшихся здесь в пору его расцвета, не захотели покидать насиженное место, да так там и остались. Среди них и Гаджимурад со своей семьей, стадом, живностью да кое-каким имуществом.

Вазирхан откровенно рассказал брату про свое положение, поведал о своем желании перебраться к нему, если тот не возражает. Гаджимурад даже не дал ему договорить, мол, какой разговор, брат?! Приезжай, живи, работай… Тронутый до глубины души, Вазирхан жарко поблагодарил брата: «Я не сомневался, что ты меня поймешь и поддержишь…». «Иначе и быть не могло!» – ответил ему Гаджимурад, крепко прижав его к груди.

Щедрый и великодушный – он обещал выделить ему часть своего стада, вручил пастуший посох и сказал напутственно: «Братишка, я всей душой за тебя! Приезжай, начинай новую жизнь!».

Вскоре после этого, как говорится, подготовив почву, Вазирхан вернулся в Махачкалу. Мы встретились, у нас произошел долгий, теплый, искренний разговор. Я был рад за друга. Высказал ему множество добрых пожеланий и советов…

Вскоре, забрав жену и среднего сына, он вернулся назад. Остальных домочадцев он забирать с собой не стал. «Я знаю, что брат ни словом не упрекнет меня, но быть для него обузой я не хочу…», – признался он мне, объясняя свой поступок.

В этом поступке был весь Вазирхан!

Прошло несколько лет. Разделенные расстоянием, мы не прерывали нашего общения, созваниваясь время от времени по мобильному телефону. Я по большей части делился с другом добрыми новостями, оставляя в стороне плохие, которых тоже было немало. Не хотел его расстраивать, зная, какой он впечатлительный, как близко принимает к сердцу каждую мелочь, каждую неприятность – как свою, так и чужую.

А поводы для тревог за друга, увы, бывали…

Особенно беспокоило меня поведение младшего сына Вазирхана Эльдара, студента Автодорожного института. Я знал, каких усилий стоило отцу устроить его в этот вуз. Знал про это и сам Эльдар, но… Поначалу, пока над ним был строгий отцовский контроль, парень показывал неплохие результаты. Но с переездом отца все переменилось: он стал получать низкие оценки, скатился в разряд неуспевающих, потом вышел в академический отпуск, а затем и вовсе перешел на заочное обучение. А сейчас он не учится, не работает, просто болтается без дела.

Больно мне было видеть всё это… Какие только нотации я ему ни читал, как только ни убеждал, ни уговаривал… Бесполезно! Вроде слушает меня, соглашается, кивает, а все равно всё по–своему делает…

Тогда я решил съездить на кутан к Вазирхану, обсудить с ним этот вопрос с глазу на глаз. Взял отпуск и поехал к старому другу. Неутомимый «Жигуленок» к вечеру доставил меня до пункта назначения. Друг встретил меня радушно, не знал, куда усадить…

После ужина, попивая чаёк, мы с ним долго беседовали на разные темы. Проблему Эльдара я приберег напоследок. Обычно словоохотливый, настроенный на шутливую волну Вазирхан выглядел в этот раз чем–то озабоченным. «Похоже, дошли до него слухи о проблемах с младшим сыном, вот и печалится мой дружок…» – подумалось мне. А он, продолжая разговор, обратился к жене: «Илмуханым, чай у нас остыл, обнови, пожалуйста!».

И вот, отхлебывая свежий чаек, перешел он, наконец, к самой главной теме нашего разговора:

– Расскажу тебе одну историю, – начал он, покашляв. – Первые дни ноября прошлого года. Каждое утро земля покрывается мягким слоем снега. Но снежный покров не мешает пасти скот. Мы, живущие на этом кутане, отгоняем свою скотину на другой берег озера и оставляем их пастись там. А что поделать, раз у нас нет пастуха?! Наши буйволы, коровы, быки, наевшись до отвала сочной травы, идут к озеру на водопой поодаль и возвращаются назад, на пастбище. Но бывали случаи, когда они, перейдя через раскиданные там-сям холмы, исчезали из виду. Приходилось их искать и гнать назад.

…В тот вечер небо было закрыто низкими тучами, и все вокруг погрузилось в густые сумерки. Глядя на это, мы, обитатели кутана, забеспокоились, встревожились за нашу скотину. Вскоре послышалось грозное мычание и в темноте показался соседский бык. Следом явилось и всё стадо. Но радость наша была преждевременной: мы с братом не досчитались двух буйволов, трёх быков и трех коров. Среди пропавших была и любимица моей жены по прозвищу Ирочка.

Наутро выяснилось, что мы не единственные, кто пострадал: животные пропали еще у нескольких жителей кутана. Все были обеспокоены, обсуждали пропажу, делились своими догадками…

По словам русских старожилов этих мест, такого здесь никогда ранее не бывало. В нашем стаде было несколько быков, что отпугивало волков, они побаивались к нему приближаться. И вот собрались мы, несколько наиболее взрослых и опытных жителей кутана, и стали думать, какие же меры нам следовало бы принять в этой ситуации.

Обсудив всё, обменявшись мнениями, решили мы, что для начала надо обойти соседние кутаны и разузнать, не прибились ли наши животные к их стадам. Всего таких кутанов поблизости шесть, и все шесть мы объездили в течение двух дней, колеся на джипе–вездеходе моего старшего брата. Однако ни на одном из них мы наших животных не обнаружили. Некоторые обитатели этих кутанов сочувствовали нам, давали разные ценные указания и советы. Но нашу обеспокоенность эти советы нисколько не уменьшили.

Тяжелое событие продолжало будоражить жителей кутана…

Но вот, спустя несколько дней, явился в мой дом один из жителей нашего кутана по имени Матвей. После приветствий и коротких расспросов о семье и домочадцах мы присели на тахтамек. Жена поставила перед гостем чай, сладости. Матвею было уже за 80, и мы, его однокутанцы, отдавая дань уважения его возрасту, прибавляли к его имени уважительное кумыкское «ага». Заготовитель шкур, он еще со времен советской власти работает на Астраханском предприятии по их сбору. Его огромные, растрескавшиеся от постоянной возни с солью руки – лучшие свидетели того, какой он работяга, этот Матвей-ага.

Человек доброжелательный, не любящий мелочных разговоров, он после общих фраз задал мне такой вопрос.

– Были ли у твоих потерявшихся животных какие-нибудь особые метки?

– Да, – ответил я, – у одной из моих коров было клеймо, сделанное раскаленным железом.

– А еще что о ней скажешь?

– Ну, была она криворогая, бурого цвета… Да, кроме того, у нее имелся шрам на правой ляжке от волчьих клыков, волки напали на нее давно, когда была еще теленком.

– Хорошо, это уже кое-что… А скажи мне еще вот что…

– Слушаю тебя, ага!

– А не была ли стельной эта твоя корова?

– Да, была, – подтвердил я. – Через два месяца должна была отелиться.

Некоторое время Матвей-ага молчал, уставившись на стакан с чаем. А потом, поглаживая свою клинообразную бороду, сказал:

– Не знаю, как насчет остальных, но след этой твоей коровы, думаю, мы сможем найти.

– Каким образом? – вскрикнул я, подавшись вперед.

– Всем известно, что воры обычно, стараясь быстренько избавиться от украденных коров, сразу режут их и сбывают на базаре. Но стельных они оставляют, пока те не отелятся. Потому что у стельных и буйволят не бывает клейма. Воры знают, что даже если они попадутся, ни один дознаватель не сможет установить, кто их хозяева.

– Так, так, Матвей-ага! И что там дальше?

– Я не провидец, и что там будет дальше – сказать не могу. Но есть у меня по этому поводу одно предположение.

– Какое же!

– Давай, Вазирхан, поступим так: подождем два месяца, – с этими словами он встал с места. Зная, что Матвей-ага слов на ветер не бросает, я не стал больше донимать его вопросами, уверенный, что он знает, что говорит.

Утром рано я отправился к старшему брату, который этой ночью вернулся из Астрахани, куда ездил по одному неотложному вопросу. Рассказал ему о моем разговоре с Матвеем-ага. Высказал свои догадки.

Выслушав мой рассказ, брат очень обрадовался, ободрился, словно наши пропавшие коровы уже нашлись. Мы пообщались с ним некоторое время, и я пошел домой. Всю ночь мне не спалось, я ворочался, обдумывая слова деда.

Шло время.

И вот в один из последних дней февраля, если не ошибаюсь, сидел я после ужина перед телевизором на тахтамеке. Вдруг, слышу, стук в дверь. Мой сынишка бегом открыл ее, и я увидел на пороге Матвея-ага. Мы тепло поздоровались. Я волновался в ожидании долгожданной новости.

– Чего стоишь на пороге, Матвей-ага?! – говорю. – Входи, будь гостем!

– Не могу, – ответил он. – Времени нет, припозднился на работе. Тороплюсь домой, – затем, выдержав небольшую паузу, добавил. – Завтра найди время, загляни в мою контору, – и с этими словами покинул мой порог.

Догадываясь, что старый Матвей имеет что–то сказать мне насчет моих коров, я всю ночь не сомкнул глаз, строя догадки. А наутро я побежал к брату, рассказал ему о просьбе Матвея, и мы с ним спешно отправились в Астрахань в контору старика.

Мы застали его в полутемном амбаре за солением свежедоставленных шкур. Поприветствовав нас, он порылся в этой куче и, достав одну из них, подтащил ее к нам и, положив верхней стороной, растянул для осмотра.

– Вазирхан, – обратился он ко мне, – посмотри–ка, не твоей ли бурой коровы эта шкура?

– Она самая! Вот следы от волчьего укуса! – вскрикнул я, поглаживая мягкую шерстку моей Ирочки. Сердце моё сжалось от боли. – Кто он этот негодяй, перерезавший горло моей коровушке? Открой мне его имя! – прохрипел я, задыхаясь от гнева.

– Не спеши, Вазирхан, – прервал меня Матвей. – В моей тетрадке записано, кто он, этот негодяй, с какого кутана привез сюда эту шкуру… Но не стоит торопиться с расправой…

– Что же ты предлагаешь? – с недоумением спросил я.

– Предлагаю все сделать по закону, – и добавил. – Ты же уважаешь законы?

– Конечно! Я всю жизнь боролся с теми, кто их нарушает!

– Тем более…

Он немного помолчал, будто что–то вспоминая и взвешивая.

– Лейтенант Смирнов… ты знаешь его… участковый нашего района… приходится мне родственником. Я доложу ему об этом деле, и он вместе со своими краснопогонными соратниками найдет и накажет преступников.

Мы с братом переглянулись. Согласились, что Матвей предлагает дело и, поблагодарив его, покинули полутемный амбар.

Прошло две недели. Где–то под вечер прибежал ко мне внук Матвея-аги, рыжеголовый Федька, и сообщил, что его дедушка зовет меня к себе. Я немедленно отправился домой к старику. Он поприветствовал меня и, покашливая, прилег на диван. Ему нездоровилось.

– Простудился я, – извиняющимся тоном пояснил дед Матвей. – В моем амбаре, как ты сам видел, ветер гуляет, как у себя дома, вот прихватило меня…

Некоторое время царила тишина.

– Смирнов – очень умный, толковый парень, сразу умеет оценить все обстоятельства, – начал Матвей разговор. – Не парень – огонь! Он с коллегами в течение нескольких дней незаметно следил за кутаном, который подпал под подозрение. И вскоре вышли на след преступников. Оказалось, что этот запущенный кутан за смешные деньги приобрели четыре молодчика с темным прошлым. Затем они за гроши купили в воинской части два крытых «Урала». Наскоро произвели разведку и, улучив момент, совершали кражу чужой скотины.

Вместо того, чтобы взять кредит и основательно заняться животноводством, эти люди ударились в воровство чужих животных, резали их, торговали и наживались на этом. Они превратили свой кутан в скотобойню, куда свозили украденных коров, быков, буйволов, резали их и сдавали на рынки – на продажу. А шкуры зарезанных коров отвозили в Астрахань, в заготконтору.

Смирнов и его соратники поймали воров с поличным, когда те возвращались с очередной добычей. В ходе следствия вскрылось и множество других преступных деяний этой четверки. Оказалось, что эти парни всю жизнь занимались лихими делами. И вот, наконец, попались, оправдав русскую поговорку: сколь верёвочке не виться – все равно придет конец…

Зная, что Матвей-ага все еще не выздоровел толком, я, дабы не утруждать его больше, поблагодарил старика и отправился домой.

Где–то через месяц состоялся суд над этими негодяями. Был на него вызван и я – в качестве свидетеля. На нем эти подонки рассказали все начистоту: как они воровали коров, как грузили их на «уралы», куда отвозили и т.д. Оказалось, что с разных кутанов ими было украдено более 100 коров, быков, буйволов! Мы были поражены размахом их преступной деятельности.

Суд, взвесив все обстоятельства дела, оценив ущерб, нанесенный ими хозяевам скота, вынес им очень суровые наказания. В том числе выплату компенсации пострадавшим семьям. Мы с братом были удовлетворены и всей душой были благодарны Матвею-аге. Ведь если бы не он – они бы так и продолжали свое черное дело, и сколько бы еще людей пострадало от их преступной предприимчивости – одному богу известно! Шкуру моей Ирочки с клеймом и шрамом на боку я забрал себе на память…

Рассказав эту невеселую историю, Вазирхан замолчал, погрузившись в свои мысли. Мы сидели молча, попивая свой чаёк. Обычно бодрого, энергичного Вазирхана в таком подавленном состоянии я видел впервые.

Вдруг, не поднимая глаз, он сделал поразившее меня признание.

– Мухтарпаша, – сказал он, – ты мой близкий друг, и я от тебя ничего никогда не скрывал, не скрою и теперь. Представляешь, один из этих воров время от времени приходит в мои сны в образе Эльдара. Мой старший сын уже несколько раз говорил мне о нём по телефону. «Не знаю, что с ним делать, – жаловался он, – не слушается меня… связался с какими–то босяками, пристрастился к выпивке, ведет себя нехорошо, неподобающе… Я даже подумывал вернуться в Анжи из–за этой ситуации. А что делать?! Ведь я могу потерять сына…

Я втайне обрадовался вылетевшему из его уст слову «вернуться» и, невольно встав на ноги, поддержал друга.

– Очень даже верно ты решил! – сказал я. – Пора вернуться… Недаром же наши предки говорили: «Если время тебе не ровня, сам стань вровень со временем!».

Перевод с кумыкского Багаутдина Узунаева