Философия образов

– Картина – это не «знак» и не «пятно», а нечто вроде «зеркала души для зрителя», что-то вроде инструмента для медитации, и, по-моему, чем выше художественная ценность картины, тем быстрее и на более долгий срок она вводит зрителя в это медитативное состояние, заставляющее размышлять о смысле собственной жизни и дающее толчок к самосовершенствованию и развитию, – говорит о смысле картин Евгений Голик.

Евгений Джес (псевдоним Голика) – философ и художник …, нет, художник и философ, и музыкант. За этим рок-н-ролльным псевдонимом скрывается персона, о которой прямо вот так и не скажешь: «его многие знают, но никто не видел», но и не назовёшь завсегдатаем всех творческих тусовок. А в последние несколько лет по определенным причинам Джес, он же Евгений Голик, вообще почти не выходил из дома и был замечен только на выставке и творческом вечере еще в доковидные времена, в начале 2019 года. Все, кто знаком с Евгением, отмечают его художественный талант и многогранность личности. Вообще складывается впечатление, что сам Джес считает себя в первую очередь музыкантом, балующимся красками. А мы, окружающие, упорно зовем его художником, который еще и пишет трактаты и манифесты, а в свободное время сочиняет музыку… Нам ближе такая его экзистенция.

Евгений Джес – один из лучших живописцев Дагестана, выставок которого всегда ждут любители искусства. Он неустанно работает, создавая новые страницы своего философского трактата в красках. На открывающейся юбилейной выставке «60+1» в Дагестанском музее изобразительных искусств им. П. С. Гамзатовой посетители смогут увидеть работы автора из разных периодов творчества.

Парадоксальность художника

Наш юбиляр в дагестанской художественной среде всегда стоял особняком, не вписываясь в мэйнстрим. Ни в советской своей юности, когда был в цене хороший реализм, а ему хотелось сюра (в смысле живописного стиля, а не абсурда). Ни позже, когда постсоветское искусство, вырвавшееся в 90-е из андеграунда, с упоением явило впечатляющий фейерверк постмодернистских течений, постирония не пришлась по вкусу живописцу с академической школой. Он, как последний рыцарь в начищенных доспехах с его же картин, оставался верен своей однажды нащупанной между крупными автострадами заветной тропе.

Тем не менее творческий путь Евгения Джеса наблюдателю кажется довольно прямым, без резких поворотов и зигзагов. Да и серьезных конфронтаций с соратниками по цеху у него не было. Со студенческой скамьи неустанно совершенствовал мастерство, лишь слегка экспериментируя с техниками. В его полотнах поныне всё так же красиво и загадочно материализуются фантастические сюжеты, узнаваемы манера и цвета. Но вот что не всем видно – большие, даже радикальные изменения претерпели его идейные позиции по отношению к роли искусства и месту художника в нем, концептуальный подход к живописи и философии искусства. В этом, наверное, самый главный парадокс художника, который запутывает зрителей и исследователей всего творчества. На полотнах мы видим мистику и романтизм, а автор уверяет нас, что их там нет и в помине, нет никаких тайных смыслов, а всё, что мы видим, и есть смысл изображения. Возможно, если знать, в какой парадигме, в каком философском течении мыслит художник, и для нас всё станет яснее ясного.

В начале всегда слово

Со времён модернизма и постмодерна, рассматривая искусство того или иного художника, мы усвоили, что живопись (перфомансы, акционизм) является вершиной айсберга его внутренней позиции, его идеологически-философским проявлением. Но в случае с Джесом обнаруживается, что да, он придерживается вполне определенной философской теории попперианства, является критиком и антагонистом «континентальной философии», которая как раз породила дадаизм и сюрреализм как выражение творческого овеществления идеи метафизического и мистического в картинах. А вот его искусство визуально встраивалось бы в теорию сюрреализма, тем более, как мы знаем, он питает давнюю и верную любовь к манифестарному наследию А. Бретона, на которого неоднократно ссылается.

Именно по этой причине живопись Евгения начала – середины 90-х гг. классифицировалась искусствоведами, в том числе и автором статьи, как сюрреалистическое искусство отчасти из-за внешних перекличек с «надмирными» сюжетами С. Дали, Р. Магрита и других участников движения, зародившегося в довоенной Франции. Отчасти этому мнению поспособствовал и сам Джес, в своих интервью и статьях неоднократно ссылаясь на три манифеста Бретона. Кстати, в начале 90-х художник-философ написал и собственный манифест современного искусства, а также подверг критике «всяких шпенглеров», очевидно, не соглашаясь с его цивилизационной теорией по поводу заката Европы.

Во всем был виноват Дали

Хотя основоположником сюрреализма и был Андре Бретон, но амбассадором стиля, как сейчас модно выражаться, стал Сальвадор Дали. И знакомство с сюром у многих произошло через потрясающие воображение работы гениального и с «сумасшедшинкой» андалузца. Увлечение Евгения нереалистическим искусством началось со статьи о Дали, подвернувшейся в 1982 году. Тогда текст о сюрреалисте и его знаменитая «Мягкая конструкция с варёными бобами (предчувствие гражданской войны)» на фото оставили неизгладимый след и перевернули сознание студента-художника. Фрейдистские мотивы и ницшеанство испанского художника, очевидно, отличались от принципов, на которых зиждилось академическое искусство, преподаваемое в ДХУ, – пусть не строго соцреализм и с допущениями в поисках стиля и форм воплощения, с ноткой романтизма, эсхатологичности, театрально-карнавальности, декоративности.

Евгений изучает идейные и стилистические истоки и саму возможность появления подобной живописи и в своем раннем творчестве также исследует и охотно отображает иррациональные образы и метафоры. Глядя на загадочные картины Джеса, мы закивали головами: да, да, есть в них что-то таинственное, неземное. И верим, что художник хотел нам что-то сказать, зашифровал знаки… Но их автор сегодня категорически отрицает существование в картинах каких бы то ни было знаков. Он убежден, не существует и никакого языка живописи и искусство не про «зачем», а про «как».

Убеждение Джеса в том, что живопись должна быть фигуративной и «эстетичной», роднит его с Дали, писавшим преимущественно в академической манере. Парадоксально: даже мерзкие чудовища Дали «со всей кровью и фекалиями» – пострашнее гойевских «Капричос» и босховских демонов – написаны эстетично. Но в работах Е. Голика все же не так много той фрейдистской болезненной нотки, отличающей сюрреализм. И красиво порой до восторга. Какие цвета, уверенная кисть, какое величие природы! Вот дома и сараи над обрывом… И всё о том, о чем не принято говорить в светском обществе. Зачем? На это отвечает художник в своих теоретических работах.

Философское

Творчество Евгения Джеса в разные периоды испытывает влияние философских концепций, базисных для стиля. Ориентироваться в течениях научной мысли ему помогает авторитетный педагог-искусствовед из ДХУ Сталина Андреевна Бачинская. С тех пор философия творчества и общественных процессов является одной из сфер его интересов, так или иначе отраженных в работах последних лет. Начав знакомство с критических трудов неомарксистов «франкфуртской школы», Хайдеггрера, Ницше, Фрейда, Евгений позже увлёкся идеями мистиков и иррационалистов (ну а кто в то время не читал Е. Блаватскую, Н. Бердяева, С. Кьеркегора?). Он также увлечен древней историей, антропологией, сравнительной мифологией, фольклористикой. Одна из первых его живописных серий по мотивам романской средневековой «Песни о Роланде» имела успех. Но философия и живопись существовали для него параллельно – до определенного момента.

В ранней живописи Евгений Джес исследует и охотно отображает на полотне фантастические образы и метафоры. Изображенные им сюжеты энигматичны и заставляют зрителя разгадывать, что хотел сказать художник, зашифровав в понятных очертаниях реалистичных форм символические знаки, отсылки к архетипам, которые мы охотно угадываем в его работах.

Период увлеченности иррационалистическими течениями континентальной традиции длился недолго, и к середине 90-х Е. Голик отдает предпочтение аналитическому направлению, выделяя концепцию фальсификационизма К. Поппера, логический атомизм Б. Рассела, труды по аналитической философии языка. С тех пор он разрабатывает свою концепцию языка и основанную на нем эпистемологию, несколько отличную от той, которая господствует в аналитической философии. Он последовательно не любит витгенштейнианцев, выступает против релятивизма и антиреализма, и его в последнее время наиболее занимает тема «Европейского проекта» – синтез историко-антропологического и эпистемологического исследования.

Метафизический реализм

С 2000-х годов Джес декларирует идеологические предпосылки своего творчества в рамках метафизического реализма. Непосвященному зрителю достаточно трудно по картинам художника определить, где закончился сюрреализм и начался метафизический реализм. Сходные визуально и по эмоциональному воздействию, два этих направления в живописи имеют концептуальные различия. Сюрреализм основан на автоматизме, психоанализе и традициях романтизма. Изображаемые предметы нереальных размеров, композиция и линейная перспектива часто нарушены.

Метафизический реализм

В метафизическом реализме всё правильно и достоверно («возможные миры» С. Крипке). Видимое изображение реального мира, перспективы предметов и явлений в нем сочетаются с еще непознанными эмпирически (трансцендентными) невидимыми сторонами бытия. При этом ощущается некая тревожность, предчувствие или присутствие чего-то, чего мы пока не в состоянии увидеть. Как в работах Дж. де Кирико, К. Кара, изображавших «загадку» безлюдных городских площадей в стиле кватроченто, манекенов, готовых ожить. В одних работах Евгения среди маньясковского монументального величия и тягучести времени возникают призрачные фигуры, олицетворяющие какую-то метафору, и мы понимаем – это «сюр». А если мы видим застывшие горы и очень живописный одинокий нужник над обрывом, вокруг ни души, но в воздухе витает какая-то беда – это метафизический реализм.

Какой смысл кроется в картинах художника-метафизика? Философ Джес утверждает: «Когда художник пишет какую-нибудь вещь, то он пишет саму вещь, а не знак вещи. Картина – это окно в мир воспринимаемых вещей, а не смыслов…». Но как же быть с образами, сюжетами, рождаемыми фантазией художника? Можем ли мы однозначно воспринять единственно верный смысл картины? Тут мы получаем ответ: «Появление на каком-то историческом этапе пейзажной живописи говорит о том, что искусство полностью освободилось от какой-либо символической функции. Пейзаж абсолютно лишен какой-либо знаковости, он не отсылает к каким-то объектам и лишен какого бы то ни было смысла (в смысле наличия значения), он «ценность в себе», – пишет Евгений Джес в противовес популярному постмодернистскому тезису Ж. Деррида, заявившему, что у картины может быть много смыслов, у каждого зрителя – свой».

Художественный почерк

Еще в 80-е Евгений в поисках своего стиля пробовал писать в барочной технике, находясь под большим впечатлением от творений виртуозов  европейской культуры эпохи XVII—XVIII веков. И к 1990-м годам сложилась его узнаваемая живописная манера, в которой можно углядеть обращение к наследию Дж. Креспи с его динамичными разворотами фигур и аллегорическими сюжетами, к Дж. Б. Тьеполо – с драматичными героями в сложных ракурсах в разворотах бесконечных пространств, к фантастическим пейзажам с величественными руинами древних храмов и призрачными вытянутыми фигурами А. Маньяско, к гениальной игре светотени Рембранта. Каждый из этих художников был изобретателем и новатором внутри стиля барокко. Один смягчил караваджиевскую светотень и сделал лепку лиц и фигур более объемной и светящейся, другой изобрел новую манеру письма «пятно-мазок», третий вывел из фоновой тени монументальный пейзаж, придав ему мистической многозначности и волнующей динамичности. Живописные приемы, позаимствованные у этих мастеров, характерны для раннего периода творчества Евгения Джеса.

Последние годы у художника выработалась своя, не похожая, пожалуй, ни на чью, техника. Вкупе с впечатлением от манеры позднего Рембранта добавились приемы, разработанные импрессионистами, менее тщательная прорисовка деталей, динамичность изменчивого впечатления от натуры – это заметно в пейзажах последних лет, особенная работа с красками на холсте, которую сам художник называет «цветовая каша». Все это у художника переплавилось в свой индивидуальный очень узнаваемый почерк. Его картины трудоемки в исполнении, пишутся довольно долго, послойно, небольшими мягкими мазками.

Если говорить о цветовой палитре Джеса, то это преобладание спокойных, «природных» цветов и оттенков: охристо-золотисто-болотных и серо-голубых (земля-небо), светотень не резкая, объемная. В ранних работах больше ярких, теплых оттенков земли, огня, они как бы более проявленные. Художник подтверждает: последние 25 лет палитра более или менее стабильна. Хотя, к предпочтению светлых пастельных, полупрозрачных тонов он пришел через многолетние поиски и пробы, да и сейчас еще продолжает экспериментировать.

Простое в сложном

Искусствовед, философ и художник Сабир Гейбатов, с которым они были друзьями, но при этом идеологическими противниками по принадлежности к противоположным течениям философской мысли, назвал Евгения Джеса (Голика) самым западным художником. Неспроста. Развивая свою мысль в русле европейской школы логической философии, он привносит логическое обоснование долженствованию в искусстве своем и вообще истинном. Джес считает, что, искусство не должно иметь тайного смысла и изъясняться знаками, что несомненно, порадует зрителя, неразвращенного всякими авангардами и концептами, а жаждущего из самых своих высоких побуждений видеть на картине то, что не надо разгадывать как шараду (типа «Черного квадрата»), а понимать прямо: «что видел художник, то нарисовал, что нарисовано, то и вижу. Лепота, и душа, как гармонь раскрывается…». Для такого случая есть в арсенале художника немало хороших пейзажей, в которых воплотилось художественное мастерство и тихое, простое счастье видеть и передавать красоту окружающего мира. И никаких тайных сущностей за горным уступом или в гуще дачных деревьев, мол, не ждите.