«И сам себя победно в плен беру я…»

О Расуле Гамзатове, поэте вне времени, вне пространства, мы продолжаем разговор с доктором филологических наук, профессором Магомедом Магомедовым.

– Магомед Ибрагимович, в год 100–летия со дня рождения великого поэта мы всё чаще обращаемся к его произведениям, наполненным любовью к своей малой и большой Родине. И всё больше убеждаемся в том, что величие Гамзатова заключалось не только в том, что он воспевал свою страну, родной Дагестан, но никогда не боялся признаться в своих ошибках…

– Не в оправданье безвинных ошибок, а объективности ради Расул Гамзатов в поэме «Суд идёт» не предъявляет справедливый счет истории. Важна исходная позиция поэта. «История, тебя судить мы будем по праву, оскверненному тобой». Прозрение, стоившее дорогого, обнажило горькую истину: история напоминает женщину, которая меняет мужей, «как змея меняет кожу», и она подобна критикам, «чье мненье, извиваясь без конца, становится прямым, когда удобно для высокостоящего лица». «Под чьи ты только дудки не плясала, в чьи только платья не рядилась ты».

Оказывается, не только язык вертится вокруг больного зуба, на незаживающую рану шершавым камнем сползает воспаленная мысль:

Ведь даже Шамиля ты пятикратно
Оговорила, глазом не моргнув…

Поэт своего времени обращается к Октябрю – непобедимому, всё сметающему на пути великану:

Ужели был не в силе
Ты чистоты мне преподать устав?

И Октябрь беспомощно разводит руками:

Историю мою перекроили,
Героям битв измену приписав.

Ясно, что творцы истории сами же извратили её, а далее нашлись ловкие приспешники в лице «верных ленинцев» и идеологического корпуса. И зачем же в таком случае так злобно и нещадно взыскивать с поэта? Тем более воображаемые ночные пришельцы ему говорят: «Ты народом нашим уважаем, только знай, поэт – не прокурор». Знал Гамзатов это, и никогда не брал на себя роль не только прокурора, но и судьи, ибо с давних пор он не в ладах с самим собой.

Раздвоенного времени приметы
Я чувствую мучительно в себе.

Вдумаемся в строки: «и сам с собой дерусь я на дуэли…», «и слезы лью, и веселюсь, пируя, и сам себя победно в плен беру я». Знал Гамзатов: «И времени лежит на мне мучительная тень». Оставаясь большим поэтом, он никогда не терял чувства реальности. С годами еще острее осознавал: до воцарения справедливости в мире ой как далеко. Однако он со спокойной совестью мог бы сказать себе и своим оппонентам: «Я сделал всё, что от меня зависит. А литература, какой бы боевитой она ни была, не решает практические задачи. Ее извечный удел, ее миссия, определенная Всевышним, – ставить вопросы».

– Неслучайно Гамзатов в своих выступлениях и беседах часто апеллировал к русской классике, которая ценна единством тирады: Кто виноват? Что делать? Не могу молчать!

– Может, Гамзатов и не ищет виновных в наших бедах, чтобы приставить их к позорному столбу, и не собирается указывать пути, которые привели бы нас к социальному раю и духовному комфорту. Ему важно пробудить сомненье в нас, обжечь мыслью, всколыхнуть души тревогой.

Вспомним далекие 60-е годы прошлого столетия, период подготовки III Программы КПСС. На устах и в печати муссируются понятия «консолидация советских народов, «расцвет через сближение», в представлении многих отожествляющиеся с процессом слияния наций. Доклад Хрущёва, посвященный «светлому будущему» советских людей, пронизывала мысль о «формировании будущей единой общечеловеческой культуры коммунистического общества». Представители советской интеллигенции, поистине считавшие себя «подручными» и «солдатами» партии, верноподданнически поддерживали лидера, а кое-кто даже постарался предвосхитить его в своих прожектах.

Тогда гражданской отповедью прозвучала поэма Гамзатова «Звезда Дагестана». Ведь где бы поэт ни оказывался – в устье Сены или бухте Нила, ему «наша дагестанская звезда среди тысяч с небес светила». Осознает он, что звезда родная не первой величины – даже «она мала», но «без нее мне в мире света нету». Поэт рад тому, что родной звезде «не тесно в звездных небесах, и другой звезде не тесно рядом». Поэтому и желает Гамзатов, чтобы звезда его народа горела, пусть даже слабым, но «неповторимым светом».

Нетрудно догадаться, что емкие метафорические образы он выражает взволнованным художественным словом, вступая в дискуссию с теми, кто посмел замахнуться на смутное в этом современном мире будущее национальных языков, культур, национальное самосознание и в конечном счёте на сохранение их национальной цельности.

Вспомним стихотворение «Родной язык», ставшее апофеозом верности национальным началам.

Кого-то исцеляет от болезней
Другой язык, но мне на нем не петь.
И если завтра мой язык исчезнет,
То я готов сегодня умереть.

– Гамзатов одним из первых ощутил опасность поощрения космополитизма на новом витке истории…

– Поэт остро среагировал на надвигающуюся драму, осознав опасность происходящего. Вот почему в поэме «Весточка из аула» на обидные упреки: «Танцуешь всё вокруг аула, иль ты не всей державы сын?» – Расул Гамзатов метафорически отвечал, что «солнце увидеть можно, выйдя к морю, а можно – в капельке росы». Позже, в прозаической книге «Мой Дагестан» Гамзатов признается, что на одном из симпозиумов в Бельгии он демонстративно не стал аплодировать поэту, заявившему с трибуны: «Я – дождь, который поливает землю, не задумываясь о своей национальности, я – дерево, которое одинаково цветет во всех уголках земного шара…».

Поэт вспоминает переполненные залы, когда с одинаковой верноподданнической страстью стоя аплодировали и на возглас с трибуны «Да здравствует!», и на гневный приговор «Да сгинет!». Нужна непоказная, выстраданная смелость, чтобы в зрелости признать: «Мне кажется: Я молодость прохлопал иль ее значительную часть! Но так я хлопал, что слетали стрелки на часах…».

Так, в стихотворении «Аплодисменты» отражена целая эпоха нашей жизни, для которой были характерны ложный пафос, выдуманное «монолитное единство», убаюкивающее «торжество коммунистических идеалов». Нo поэт-то знал, что благополучие, которому он, поддавшись воле ослепленного большинства, тоже аплодировал, – блеф. И нашел мужество сказать об этом не потом, когда миновал предел риска, а именно в пору, когда сам восседал в высоких президиумах и в опасной близости от трибун, с которых провозглашались высокопарные лозунги и несбыточные призывы.

– В творчестве поэта удивительным образом соседствовали лирика и одновременно завуалированная сатира, позволявшая эзоповым языком говорить со своим читателем о том, что его волновало. Наступала эпоха крушения страны. Как чувствовал ее поэт?

– В 1987 году лирик Гамзатов выпускает «Книгу юмора и сатиры» – сборник, озаренный усталой улыбкой, которая подводит поэта к убеждению о необходимости: «если и вправду нет ада, создать его время пришло». Только человек, искренне болеющий душой за соотечественников и судьбу Отчизны, способен на столь крайнюю – на грани отчаяния – откровенность. И разве личность, живущая на пределе тревог и напряжения, может воспарять на волнах эйфории и непоколебимой уверенности?

Много повидавший и много познавший поэт не паниковал, не сеял страх, не терял надежды на прозрение и очищение человечества. Если пером Лермонтова «сердитый водит ум», то Гамзатова к письменному столу приковывает вселенская боль, берущая начало от близких потерь.

Страждущая душа поэта с остротой и щемящей болью отзывается на страдания людей, живущих в дальних странах, иных материках. Гамзатов создает поэму «Колокол Хиросимы», и можно бы успокоиться, но оказалось, что чужие боли он вбирает в себя на всю оставшуюся жизнь. И в стихотворении «Рояль в Хиросиме» он вслушивается, потрясенно голову склонив, как «молчаливый траурный мотив плывет над землей, где столько льется крови».

В поэмах-размышлениях «Последняя цена» и «Колесо жизни» Р. Гамзатов выходит за пределы изведанного не только в плане географическом, но что гораздо сложнее – в философском. Жизнь людская по всему миру стала похожей на базар, где господствует «власть расчета», и даже на «чёрную измену», как на товар, есть здесь красная цена», и «совесть в живой товар обращена».

Страшно от строк: «Владыка по имени Торг мир целый держит на примете…», и торговля оружием «дает наивысший барыш», «разбой обретает почет», а кровь человеческая дешевеет… Убедился поэт: ныне в мире всё подлежит купле, продаже и подмене, но Гамзатов предупреждает: «к ракетам, не секрет – в продаже части есть», но, к счастью, человечество не придумало еще запчастей к чести людской. Честь, полагает Гамзатов, – последний предел, последний плацдарм, последняя крепость, которую мы не должны уступать, ибо за ней – пропасть.

– Но прежде всего Гамзатов остается поэтом-лириком…

– Любовная лирика Гамзатова, будучи личностно-узнаваемой, неизменно сохраняя «горскую начинку», обладает той же всеобщностью, как и всё его многообразное, многогранное творчество. Чувство это близко и привлекательно именно тем, что Расул Гамзатов провозглашал любовь по-рыцарски возвышенную, покровительственную по отношению к избраннице, не обременительную для нее, и что не менее важно – не омраченную ни подозрениями, ни меркантильными поползновениями, ни побуждениями властвовать в таинственном союзе двух сердец.

В циклах «О тебе я думаю», сонетах, элегиях, поэме «Целую женские руки», книге «Суди меня по кодексу любви» редчайшая для нашего одичавшего века чистота помыслов, готовность пожертвовать собой во имя возлюбленной. В стихотворении-воззвании «Эй, мужчины» поэт напоминает: «…вам завещан долг высокий, чтобы вы бой вели во славу женщин, не склоняя головы».

Жизнь – река, грустно размышлял поэт, а он, скряга, ведущий счет дням, «мосты за моей спиной жжет» или же «катится моя арба с горы». Порою мнилось Гамзатову, что жизнь затеяла с ним коварную игру и неведомо ему: «в сети ли ночи, на удочку дня скоро ли время поймает меня?» И еще образ: «Мы приходим, словно поезда. Попыхтим и в путь уходим дальний», но остановка по имени Жизнь до трагического коротка. И молит поэт: «Красный станционный огонек, мой отход отсрочь хоть на немного»…