Под тенью тутовника

Ты помнишь меня…

Жаркий день в горах Дагестана. Тишину нарушают только орлы, что кружатся над вершинами.

Мадани сидит под тенью тутовника, ягоды которого он нежно полюбил еще в детстве. Плоды этого дерева не раз спасали Мадани в детстве, когда ему крайне редко удавалось поесть досыта. Тогда он ел ягоды тутовника с величайшей усладой. С тех ранних лет тутовник стал его любовью, талисманом, притяжением и памятью. С тех самых лет ему дороги любые ягоды и крошки хлеба. Ему доставляет боль, когда видит выброшенные кусочки хлеба.

С годами дерево почти иссохло. Уже давным-давно его никто не поливает. Все хуторяне давно уже переселились в аул, а точнее их «ушли» в эпоху хрущевского эксперимента по укрупнению колхозов и истребления домашнего скота в частном хозяйстве. По мнению того коммунистического хозяина – Никиты Хрущёва, людям в период строительства развитого коммунизма не было необходимости иметь в личной собственности более пяти баранов, одной коровы, одного теленка и одного осла. В народе это назвали ослиной политикой толстого барана. Скверно, когда главами больших стран становятся большие козлы. А России и Советскому Союзу часто не везло с руководителями. А впрочем, и этого политического иллюзиониста вскоре «ушли» с коммунистического трона более ушлые его же «соратники» и однопартийцы.

А горные хутора Дагестана после хрущевских насильственных выселений зачахли, обросли бурьяном и разрушились от одиночества и тоски по людям. В Цумадинском районе много, очень много разрушенных хуторов и даже аулов. Осиротевшие и разрушенные хутора напоминают Карфаген ушедшего века без всякой надежды быть когда-либо восстановленными. Даже речки и родники усохли здесь без человеческой любви и заботы. Вероятно, нанотехнологии беспомощны там, где плохо с совестью и мудростью. С земляками мы соорудили из горных камней памятник осиротевшим хуторам в родном ауле – Нижние Гаквари Цумадинского района Дагестана.

А ведь на этих хуторах тысячелетиями кипела полноценная и, по-крестьянски, самодостаточная жизнь скотоводов и земледельцев. По пятницам более 30 всадников грациозно, дружно и достойно на своих конях выезжали из Асатхве в Гаквари, на пятничную молитву в одну из самых красивейших и больших мечетей района.

Каждую неделю в этот день в Гаквари собирались более тысячи джигитов со всех своих малых и больших хуторов. И как в кинокадрах перед глазами Мадани ярко мелькали спартанские игры детей, скачки на лошадях, помощь по хозяйству, спортивные состязания и… не унывающая боль…

Много лет не был Мадани в Асатхве, но, проживая в большом городе, он частенько посещает эти места в своих снах… И сны эти давно стали для Мадани духовной пуповиной и сладостным утешением. Он даже записывает эти сны…

Сегодня в одиночестве сидит он в грустных раздумьях под тенью одряхлевшего тутовника. Поседевший Мадани и высыхающий тутовник были похожи друг на друга. Они общались без слов и с тоской смотрели друг на друга. Мадани гладил ствол тутовника, и слеза катилась по его испещренной морщинками щеке. Не мог он найти слов утешения для своего спасителя и друга детства. Он привез с собой кувшин с водой для угощения жаждущего по воде и людям тутовника. Он поливал тутовник родниковой водой и своими слезами.

Мадани показалось, что тутовник благодарно наклонился к нему и спросил: «А помнишь ли ты свое детство в Асатхве?». И ответил он: «Не только помню. Детство не отпускает меня от себя. Я всегда здесь!»…

… Здесь было много коней, коров, телят, козлов, баранов и прочей живности. И самое интересное: здесь было много детей. Практически все дети весной, летом и осенью ходили босиком, а самые маленькие – в самодельных штанишках, разрезанных в паховой области, так как матерям, работающим целыми днями на личных и колхозных полях, некогда было менять запачкавшиеся брючки своим сорванцам.

Без права выбора

Но сегодня не об этом раздумывал немало повидавший Мадани. Его безутешные думы, прежде всего, о маме. Уже десять лет как её не стало. Более доброго человека на жизненном пути Мадани ещё не встречал. Всякий раз, возвращаясь в аул из дальних мест, он привозил маме лимоны, бананы, ананасы и прочие заморские, редкие сладости и фрукты тех лет. Мама умудрялась в течение нескольких часов раздать всё привезённое сыном больным, одиноким сельчанам и сиротам, коих в Гаквари были немало.

…Мама его была очень красивой. Уже повзрослев, сын находил ее сходство с актрисой Элиной Быстрицкой. Мама была доверчивой и бесхитростной, что, к сожалению, печально отразилось на судьбе её единственного сына.

…Дом и большое поле перед домом в Асатхве принадлежали отцу Мадани. Ныне это родовое поле и заброшенные дома заросли бурьяном. Та жизнь детства Мадани кажется очень далекой, даже инопланетной, хотя он и помнит всё в деталях. Отец Мадани, по рассказам матери, был атлетом и самым образованным человеком в ауле, учителем, очень заботливым и внимательным мужем и отцом. Отец не стеснялся проявлять публично свою заботу о сыне, что было не особенно принято среди суровых горцев тех лет. Он не мог спокойно воспринимать плач своего первенца.

Отец рано ушел из жизни. Слишком рано. Его не стало в возрасте 25 лет. Семья Чириловых получила весть о гибели на войне старшего сына. В те дни тяжелобольной младший сын – Аслан лежал дома с крупозным воспалением легких, но после печальной вести о смерти старшего брата он окончательно слёг и через неделю умер. Та война убивала людей и на фронте, и дома… Отца Мадани на войну не взяли, так как он был слеп на один глаз из-за случайного ранения глаза ножницами в детстве. Позже отец говорил своим родителям: «Вот если бы вы тогда у меня, маленького, отобрали ножницы, то я перестал бы плакать через минуту, а так мне приходится плакать всю жизнь…».

Мама. В возрасте 21 года Сайба осталась одна с двухгодовалым осиротевшим сыном. Ее брат Измаил, будучи главой рода и очень почитаемым человеком в ауле, нёс ответственность за судьбу своей младшей сестры и племянника. Чем и как им помочь? И вот, дядя, не спрашивая мнения своей сестры, через два года после смерти отца Мадани, по настоянию ходоков, согласился выдать сестру замуж за грубоватого хуторянина. И это тоже было вполне по горским традициям, ибо женщины в горах тогда почти не имели ни права голоса, ни выбора…

Тутовник. В тени тутовника Мадани сидел неподвижно уже более двух часов. Солнце уже припекало. Друзья ждали его у водопада и жарили речную форель. Ее тут пока еще водится много. Он не торопился с тутовником – со своим другом и спасителем в детстве. Его будто магнитом приковало к тутовнику. Слишком горькими воспоминаниями наполнилось его сердце. Мадани сидел под тутовником и смотрел на отцовский дом, а точнее на те камни в фундаменте, что остались от родовой сакли. Мадани не помнил своего отца, но зато на всю жизнь запомнил отчима.

Жестокость звериная

Многих увидел и многое повидал Мадани за свою большую жизнь, но более жестокого человека, чем отчим, он не встречал, хотя ему пришлось даже работать в студенческие годы медиком в тюрьме строгого режима с тремя тысячами заключенных. Казалось, что всё детское забыто и оставлено там, в ушедших годах прошлого столетия, но этот хутор, этот тутовник и эти камни разрушенной временем сакли вернули Мадани жуткий страх детских лет и страшную долю сиротства.

Отчим часто впадал в беспричинную ярость. В такие часы он представлял физическую опасность для окружающих. Мадани не раз слышал от озверевшего отчима: «выгоднее чесоточного ягненка кормить, чем сироту». Отчим напоминал дикаря. избивающего женщину. А ведь кормила отчима мама Мадани, ибо жил он на всем готовеньком, что осталось от состоятельного отца Мадани.

…Сакля в Асатхве – это всего две комнаты: одна большая с выходом прямо на улицу. На единственном небольшом окошечке в каменной стене сакли была натянута брюшина быка. Жители этих вершин ещё не использовали для своих жилищ стекло. Стекло еще не было завезено в хутора. Высохшая брюшина или стенка мочевого пузыря солнечного света не пропускали, но подсказывали о наступлении рассвета или сумерек, времени совершения утренних и вечерних молитв. В те годы на хуторах и часов-то ни у кого не были. Все жили по солнечным, лунным и звездным часам.

В центре комнаты, удерживая крышу, стоял толстый деревянный столб с вбитыми в него большими гвоздями, на которые вешались ведро, кастрюля и кружки. А в углу комнаты на большой цепи висел чугунный котел. Цепь крепилась к железному пруту на потолке, а дым уходил в открытое отверстие в крыше. И чтобы дождь или снег не попадали в котел или в комнату, над дымовым отверстием достраивали полуметровую пирамиду с боковыми отверстиями, а сверху на пирамиду устанавливали каменную плиту.

Над огнем укрепляли чугунный треножник, а на нём устанавливали кастрюлю. Вокруг очага по вечерам собиралась семья, и очень часто вместе с соседями.

У внутренней комнаты окно располагалось не на стене, а на крыше. Оно тоже было обтянуто брюшиной или стенкой мочевого пузыря крупного рогатого скота. Окно на крыше располагалось в наклонном положении, а для этого из камня строили на крыше нечто вроде накрененной пирамиды. Жарили картошку, кукурузу, изредка мясо, пекли вкусный кукурузный хлеб на каменной плите.

В Асатхве была своя самостоятельная жизнь. Здесь люди влюблялись, создавали семьи, растили детей, помогали друг другу, старились и уходили в мир иной. Со всех хуторов умерших или погибших хоронили не на хуторе, а на сельском кладбище…

Четырехлетнему Мадани не понятно было, почему у них в доме появился чужой человек… Мадани отца не помнил, но и отчима в качестве отца не воспринимал. Маленькому Мадани каждодневно поручалось пасти овец, козлов, коров, ослов. Это было привычным занятием всех хуторских детей. Непривычным было лишь глумление отчима над маленьким Мадани. Рыжий, что очень редко встречается среди горцев, этот человек, а точнее – это существо с львиным лицом сразу же стал демоном и дьяволом для рахитичного Мадани.

Мадани не всегда угадывал за что будет наказан, но никогда не сомневался, что будет избит. Глумление отчима над ним было каждодневным, изощрённым и почти ритуальным. Мадани не сознавал, что бывает иная жизнь, а отчим был иезуитски изобретательным по части причинения боли пасынку и его унижения. Удары по рукам или спине палкой или раскаленным крючком, которым ворошили горячие угли в очаге сакли, были привычными. Удары за второй кусок сыра, мяса или за второй хинкал. Поэтому Мадани постоянно не доедал, рос слабеньким и отставал в росте от своих сверстников, хотя в его роду по отцу и матери все были крупными. Позже в школе его даже освобождали от занятий по физкультуре из-за его физической худосочности.

Для Мадани наиболее страшным наказанием был удар головой об стенку, прикосновение отчимом горячими углями к пальцам своих ног и укладка на глиняный пол с мешком сверху…

Мадани безмерно радовался приходу гостей, ибо при них его никогда не ругали и не наказывали. Из детства Мадани нес в себе две взаимоисключающие черты характера: радость дружеским компаниям и наслаждение одиночеством. Генетически Мадани был соткан из доброты, но в жизни проявлял неслыханную принципиальность и жесткость в отстаивании правды и справедливости, чего бы это ему не стоило в карьерном плане. Этот разбросанный диапазон характера Мадани исходил из детства.

Мама не догадывалась о муках сына. Отчим с оскалом шакала частенько предупреждал Мадани: «Если расскажешь матери, то перережу и тебя и маму». Мадани страшно боялся, так как понимал, что такое вполне могло произойти, ибо отчим был маниакально жестоким человеком, а без матери он не мог даже представить свою жизнь В подтверждение своих угроз отчим не раз приставлял нож к подбородку Мадани, а один раз даже вонзил острие ножа. Потекла кровь. Рану намазали пеплом. А маме после возвращения домой с поля отчим объяснил, что ее неуклюжий сыночек упал и ударился подбородком о булыжник. Мама не была робкой, но была доверчивой. И она, к сожалению или счастью, поверила лживому отчиму. У Мадани остался шрам на подбородке в память о дьяволе в человеческом обличии.

Испытать ад

Испытать ад Мадани пришлось с четырех лет. Странным ему кажется до сих пор то, что он не умер в детстве от издевательств над ним и не стал психическим инвалидом, а сохранил способность радоваться, любить и даже улыбаться! Мадани заметил, что он никогда в жизни ни при каких ситуациях не смеялся раскатисто, в полную силу. Его улыбка всегда была сдержанной, так как вся его жизнь была пропитана муками детства. Никто не может сказать о том, что Мадани когда-либо и кому-либо рассказывал о своих переживаниях. Он с детства привык все тяготы жизни переносить стоически.

Ураза-байрам и Курбан-байрам – большие и трепетные праздники. В эти дни можно с любимыми друзьями зайти в любой дом и поесть все, что захочешь. И сколько хочешь! Я любил эти два праздника. Других-то праздников в горах не было. Мальчишки на радостях бегали гурьбой по домам хуторян. Детей в любом доме принимали с особой радостью, ибо горцы их всегда считали безгрешными посланниками Бога. Приходили дети и в семью Мадани. Но после ухода детей отчим воткнул горячие щипцы в спину Мадани за то, что поел праздничные сладости. И это тоже произошло в отсутствие матери. А рубцы тех пыток тоже до сих пор остались на спине Мадани.

Ребенок был в отчаянии от безысходности и бесконечного чувства унижения. Своими переживаниями Мадани ни с кем не делился. И решил однажды пойти к водопаду, чтобы прыгнуть с утеса в пропасть. Потемнело, и хуторяне ушли на вечернюю молитву, а Мадани пошел по узкому серпантину к водопаду, который назывался «волчьим» из-за своей мощи и шума. Чем дальше шёл, тем больше в нем нарастал страх. Когда же подошел к краю утеса у водопада, холодные брызги воды падали на его горячее лицо, усиливая в нем страх. К этому еще прибавилась боязнь высоты водопада и темноты ущелья. Что же делать? Проходит время. Ночь. А когда взошла луна, темнота в ущельях стала еще более пугающей. Возвращаться домой он боялся, а прыгнуть в темноту не решался. Что же делать? И во всей Вселенной Мадани остался один на один, на границе жизни и смерти. Ему показалось, что земля пошевелилась под ним…

После молитвы встревоженная мама пошла по хутору искать сына. Нигде его не нашли и никто его не видел. Даже не знали, где искать. Растерянность и шок. Такого никогда не случалось в Асатхве. Все взрослые хуторяне вышли с зажженными палками из смолистых деревьев, так как фонарей в горах в то время ещё не было. Прошли по серпантинам и берегу реки. Мальчишку не нашли, а ведь ему было тогда всего пять лет!

Из Асатхве одна группа искателей прошла 5 км пешком до Гаквари. И у дяди Измаила тоже его не нашли. К нему он любил ходить, чтобы поскакать на его лошадях. На поиск Мадани поднялись не только все хуторяне, но и все сельчане. Искали всю ночь… Ходили к имаму Ашику. Он совершил молитву, прося помощи у Всевышнего. Зашли на сельскую мельницу и в сельскую мечеть. Нигде его не нашли. Кто-то зашел даже к гадалке Хати. Обнадежило то, что гадалка не находила мальчишку среди умерших. Мама была уже на грани безумия. Лишь отчим оставался невозмутимым, выпил и лег спать. Гакваринцы не помнили, чтобы когда-либо ребенок пропадал в их ауле. Все были в растерянности. Неужели погиб? Это принесет несчастье селу. Ни один гакваринец не отважился озвучить эту мысль…

…Ранним утром безутешная и не спавшая всю ночь Сайба пошла в сарай, чтобы накормить и подоить коров. От увиденного она оцепенела: ее сын спал в стойле, сопел перед мордашкой своей любимой коровы. Мальчишка ушёл от людей к животным! Корова не бодала, а стерегла его! Мама улыбалась и плакала. Сын проснулся, обнял с детской силой маму, показал на рану и волдыри на спине… Рассказал всё. Впервые. Сказал, что когда он стоял на краю пропасти, то услышал наставления умершего отца: «Мой любимый и единственный сыночек! Иди домой! Не торопись! Все будет хорошо! Мы ещё успеем увидеться!». Мама заплакала в безысходной отчаянности как никогда в жизни, но вскоре она перестала плакать. Её что-то осенило, и плачь матери перешёл в ярость.

От сарая до дома дорога не дальняя. Сайба шла рядом с сыном, а в руке несла поточенный топор, что был в хлеву для измельчения сена и кукурузы. Она была полна решимости уничтожить мужа этим топором за все его злодеяния. За его издевательства над ее сыном-сиротой. Она решила разрубить голову спящего демона. Нет, она не читала никогда Достоевского. Она, вообще, не училась в школе. Она была праведной мусульманкой, но в этот миг она решилась освободить сына от демона в человеческом обличии. Она не думала в этот момент о грехе. Негодование преумножало в ней отважность.

Сайбу с сыном и топором в руках заметил сосед Осман. Сайба вкратце рассказала изумленному Осману о драматических событиях в своей семье. Осман уже давно догадывался о нелегкой доле Сайбы и её сына, но вмешиваться в их жизнь не стал. И хорошо, что они сейчас встретились, ибо Осман отличался большой житейской мудростью. Он пригласил Сайбу с сыном к себе, накормил их. Мадани уложил спать и спросил Сайбу:

– Ты намерена жить с ним и после этого?

– Нет! – решительно ответила Сайба.

Осман попросил Сайбу подождать у него дома, а сам пошел к Гунашу.

«Мне известно о твоих издевательствах над ребёнком. Ты – не человек и сам себя лишил права жить среди людей. Бог спас сегодня Асатхве и Гаквари от большого греха и крови. Я поговорю с Измаилом и родственниками Мадани; попрошу, чтобы они не казнили тебя, ибо если они узнают всю правду, то не жить тебе. И этот дом – не твой, вещей у тебя тоже своих нет и жил ты как тунеядец на всем готовеньком. Наилучший мой тебе совет: уйди навсегда из Асатхве и не возвращайся никогда к нам… Иди на хутор Гаку, к вдове Айзе, к которой ты, оказывается, тайно повадился ходить. Уходи сейчас же, сию минуту…».

Никто и никогда в Асатхве не перечил Осману. И Гунаш, понурив голову, вымолвил исламские слова о разводе и ушел.

Простил, но не забыл

…Много лет прошло с тех пор. Но об этом уже другие повести…

Гунаш много пил. Умер рано… И повзрослевший к тому времени Мадани размышлял: идти или не идти на похороны своего мучителя? Вопрос был нелегким и непростым, ведь в горах не принято не ходить на похороны. Да и по исламским канонам: всему и всем судья – Аллах! И все-таки он пошёл, простил. Но не забыл…

С тех времен боль всех сирот стала болью сердца Мадани. Он стал наставлять, чтобы семь раз и семь месяцев размышляли прежде, чем создать семью; семьдесят раз и семь лет раздумывали прежде, чем разрушить семью и превратить детей в сирот; и, наконец, семьсот раз и много лет подумать о жизни детей-сирот в случае создания новой семьи, ибо издевательства над пасынком или падчерицей – довольно частое явление в мире людском. Это печальная история в человеческом сообществе. К таким мыслям, чувствам и деяниям его привела горькая сиротская доля. И всю жизнь стал помогать сиротам в меру своих возможностей.

Посадить тутовник

Уже настойчивее стали друзья звать Мадани на обед. И он встал.

…Ещё раз с нежностью обнял тутовник, съел несколько ягод, которыми утолял голод в детстве. И сказал на прощание тутовнику: «Спасибо тебе, родной мой! Живи, не печалься и прощай! Может, еще встретимся! Если такая встреча не записана на страницах Книги Судьбы, то попрошу друзей посадить веточку тутовника на моем могильном холмике! Прощай, друг мой!».

Они расставались навсегда, и грустью наполнилось сердце Мадани.

12.10.2010 г.