Расул непокорённый

Расшифровывая «клинопись» стихов Расула Гамзатова, обнаруживаешь, что величие классика состоит не только в изысканной, многозначной философской лирике, гражданственности, но необыкновенной современности века нового, сумбурного, непредсказуемого. И в год столетия поэта так интересны мысли доктора филологических наук, профессора Магомеда МАГОМЕДОВА.

– Магомед Ибрагимович, в интервью «Дагестанской правде» (1992. 8 декабря) Гамзатов отметил: «Если меня воспринимают, как часть системы, значит, я не состоялся как поэт. Значит, надо сжечь всё, что я написал, и не говорить о творческой мощи в моем лице…

– У Гамзатова своя, весьма стройная концепция в вопросе «власть и художник». Да, он как человек и поэт, пользующийся доверием народа и правительства, участвовал в решении важнейших государственных задач, не раз выполнял и ответственные дипломатические миссии за рубежом. Как человек высокого гражданского долга всё, что приходилось делать, делал с душой и с предельной отдачей, хотя были и обиды, и огорчения.

«Есть, конечно, поэты, которые борются против политического руководства, – размышляет поэт. – Я никогда не боролся. И многие не боролись. Они ставили более широкие задачи – общечеловеческие. И к тому же от борьбы против политической власти каждый раз пахнет кровью, а литература – это человеколюбие. Литература борется не столько против преступления, сколько против порока». И в пору безопасной вседозволенности, когда кое-кто метался завоевать популярность, войдя в роль оппозиционера, «отца демократии» и «лидера нации», Гамзатов был лишен политических амбиций и трибунного позёрства.

И ещё одна особенность натуры Расула Гамзатова: он всегда оставался человеком чрезвычайно тонкой структуры души, личностью впечатлительной и легкоранимой. И при этой-то ранимости ему приходилось жить в атмосфере диктуемой, навязываемой необходимости, доказывая, что всё созданное – это его, что он никому и ничем не обязан!

Согласитесь, обыватель опасен не только незнанием предмета, а своей агрессивной глупостью, жаждой развенчать, доконать кого-то и за что-то, поступаясь и совестью, и правдой! Не секрет ведь, что есть люди, которые на протяжении десятилетий злорадно тщатся доказать, что якобы Расула Гамзатова «делали русские переводчики» и что он стал таким известным благодаря «поддержке влиятельных лиц» и своему «высокому общественному положению». Но всё это ересь.

И не в обиду будет сказано переводчикам Гамзатова: читали мы и их собственные произведения, знаем также, с каким пониманием и восторгом были приняты стихи и поэмы Гамзатова на родном аварском языке. Знаем и о том, что немало высокопоставленных лиц, наделенных властью, богатством, тоже сочиняли рифмованные опусы в изолированных от людей и бесшумных кабинетах, но дальше виршеплётства не пошли.

Известно всем, что коллективно, путем взаимоподдержки можно сложить скирду, возвести стены дома, вытолкнуть из колдобины застрявшую арбу, а нарастить талант – никогда! Талант, как об этом не раз говорил сам Гамзатов, или есть, или его нет. Взаймы можно взять только деньги! Своровать можно чужую папаху или же сапоги. Но и это рано или поздно раскроется. У Расула Гамзатова же высокий дар, от высоких небес, как говорится, талант от Бога! И грешно противопоставлять его переводчикам и наоборот.

– Обращаясь к образцам мировой литературы, Гамзатов, обогащая свой внутренний мир, подпитывался мировой поэтической сокровищницей, достигая высочайшего профессионализма, говоря с читателем о сложных вещах понятным языком…

– Да, будучи поэтом высочайшего интеллекта, знатоком мирового художественного наследия, являясь натурой чрезвычайно восприимчивой, Гамзатов, естественно, немало перенял и из опыта предшественников в родной национальной стихии, из арсенала творческих достижений отдельных писателей, школ, направлений, близких к собственным исканиям. Но перенятое так перемалывалось в горниле собственной расуловской лаборатории, что рождалось новое, независимое произведение – концентрат иного качества.

И прав был литературовед Казбек Султанов, однажды заметивший: «У Гамзатова наблюдается иммунитет к литературным влияниям», то есть он не находился в состоянии завороженной зависимости. В «Моем Дагестане», думается, не случайны слова: «Вот моя книга, которой я должен доказать, что это – Я…». Его не радовали сравнения, уподобления с другими общепризнанными авторитетами, пусть даже с гениями! Ему важно было услышать от людей самые простые земные слова: «Расул написал книгу», «Как Расул», и далее: «Я не хочу быть не хуже и не лучше, чем я есть». Это не самоуверенность, а отстаивание собственного достоинства.

Расул Гамзатов – явление мирового масштаба, его поэзия в переводе на иностранные языки обрела признание на всех континентах. Подтверждение этого – присуждение аварскому поэту международных премий имени Фирдоуси, Христо Ботева, Джавахарлара Неру, в 1983 году в Риме ему вручены диплом и первая премия международного конкурса «Поэзия XX века» за произведения «Колокол Хиросимы» и «Молитва». И еще, творчество Гамзатова стало мощным генератором, стимулирующим родственные виды искусств: театра, песни, балета, кинематографа, живописи.

Таланты, как известно, с душевным трепетом думают о своей главной книге, зачастую позабыв о том, что многие их творения уже стали неотъемлемой частью духовной жизни миллионов. У Гамзатова, мне кажется, нет неглавных книг, в крайнем случае нет слабых, незамеченных, незапомнившихся. Известно, что не все книги становятся ступенями восхождения. Но Гамзатов редкое исключение: дистанция от первого сборника «Любовь вдохновенная и гнев огненный» и до одной из последних книг «О бурных днях Кавказа» – подъем по крутому и скользкому склону. «Горянка», «Высокие звёзды», «Берегите матерей», «Чётки лет», «Две шали», «Последняя цена», «Остров женщин» становились не только новым шагом в собственном творчестве поэта, но и событием в разноязычной и неравновеликой отечественной литературе. Неполным будет представление о творчестве Р. Гамзатова без учета и осмысления так называемых малых жанров: горских сонетов, баллад, восьми- и четверостиший. Так до конца обстоятельно не исследованы поэмы «Суд идёт», «Концерт», «Чёрный ящик».

– Поэта невозможно не узнать. Это особая гамзатовская стилистика?

– Поэт мыслит образно, и это свойство дарования, кстати, неизменно присутствующего не только в книгах, но и в живом общении – в беседе, в приветствиях, в тостах. Помнится, как на юбилейном вечере одного из руководителей республиканского масштаба Гамзатов сказал, что, мол, жизнь предоставила все условия, чтобы испортиться, чтобы никем не стать, но… Отталкиваясь от его мысли, скажем, и самому Гамзатову судьба подкидывала немало соблазнов, чтобы выбить из седла…

Он ценил, даже преклонялся перед учителями, учился у них, но всё же не стал учеником, ибо ученичество – всего-навсего преддверие искусства. Попадая под магию того или иного кумира, не превратился в безвольного подражателя. Как говорится, он купался в ранней славе, но сумел быстро вынырнуть на берег и стать на земную твердь реальности. Поэт романтического склада. Тем не менее, стихи, поэмы, восьмистишия, надписи, даже сонеты и элегии настояны как многолетнее вино на образной мысли, художественном поиске причин и следствий алогизма жизнеустройства, беспокойства за будущее.

И вполне естественны для духовного состояния Гамзатова тревожные признания: «Современная жизнь порой мне кажется непрекращающимся концертом. Развеселым, трагическим, будничным, одурманивающим. Мне кажется иногда, что та нестабильность, эскапады перемен, сменяемость эпох, личностей, которые творятся на наших глазах, это тоже некий вселенский несмолкаемый концерт, действо с трагической окраской». Это предчувствие беды, которую надо бы отвратить. Но как?

Этот вопрос, вставший перед всем мировым сообществом, был угадан Гамзатовым, но с нарастающей силой тревожит именно сегодня. Как истинный гений, да, он обладал даром предвидения. За несколько месяцев до своей смерти и за год до трагедии в Беслане написал проникновенное стихотворение «Берегите детей», которое предостерегало человечество от страшных угроз современности.

Вновь и вновь – уже который раз! – перелистан, перечитан Расул Гамзатов и рождается странно-двойственное, с примесью озабоченности и радости чувство: наш поэт нами же, его современниками, так и не понят до конца, не постигнут во всей глубине. Он не отвернулся от народа, а ушел на покой, и мы не забудем его, с благодарностью за немеркнущее творческое ­наследие.