Смертельная красота

Сегодня оружие – это скорее предмет коллекционирования. В детстве мальчишки бегают с игрушечными пистолетами, с возрастом это увлечение проходит, но не у всех. Игрушки остаются, меняется только их стоимость.

— Видишь эту двустволку – цена ей минимум 80 тысяч рублей. А на этот пистолет посмотри – я даже не знаю, за какие деньги согласился бы с ним расстаться, – говорит мне гоцатлинский мастер-оружейник Тагир Омаргаджиев.

Он любовно поглаживает приклад (на снимке) ружья. Бережно, словно ребенка выкладывает на стол кремниевый пистолет, украшенный серебром и чернью.

Когда-то из его рук выходили дивные женские украшения – сказались годы помощи маме , старшему брату и сестре.

— Они работали в филигранном цеху нашего художественного комбината и частенько приносили заготовки домой, а я, мальчишка, крутился рядом и смотрел, как они работают. Потихоньку и мне стали доверять самые простые операции. А как школу закончил, тоже пошел на комбинат, — вспоминает Тагир. Мой двоюродный брат, ты наверняка его знаешь, известный в республике златокузнец Лабазан Абакаров, посмотрел мои работы, я к тому времени уже немало серег, колец и браслетов сделал, и сказал: « А с оружием поработать хочешь?» Ну какой мужчина откажется? Так я научился делать насечку на пистолетах.

После армии устроился на завод в Кизилюрте токарем. Но вскоре понял, что не мое это дело, и вернулся в родной Гоцатль. Стал опять украшения делать, да только сейчас столько «ювелиров» — штамповщиков развелось, что штучные, эксклюзивные работы теряются в этом обилии дешевки. Раньше мастера над каждой парой серег часами, днями трудились. А сейчас что? Сделал одну пару, вылепил ее в воске, потом залил форму, и штампуй на здоровье…

В общем разочаровался я сильно и решил заняться оружием. А тут как раз брату на реставрацию пистолет принесли. Ну, я и взялся. Правда, намучился, ведь все сам делал, а самая тяжелая работа – это ручной замок. Я его выпиливал неделю. Потом был еще один заказ в подарок какому-то министру. Нецельносеребряный костяной пистолет из рога тура с золотой насечкой. Эту работу я считаю своей лучшей. Отдавал, как своего ребенка, сердце болело. А сейчас вот работаю над этим ружьем и пистолетом.

Тагир Магомедгаджиевич кивает в сторону стола, где лежит оружие.

— Знаешь, в чем особенность этого ружья? – спрашивает мастер.

Да уж, нашел у кого спрашивать, я на него даже смотреть боюсь, не то что в особенностях разбираться. А он продолжает:

— Я орнамент нанес не традиционным способом, когда насечку делают серебряной проволокой, а выжег кислотой на металле и латунью залил. Это мое ноу-хау. И еще видишь, рисунок словно объемный, выпуклый . Эту технику тоже я придумал, но как – не скажу. Не нужны мне конкуренты (смеется). Ружье, правда, тяжелое получилось. Пытался облегчить свое изделие и сделал, насколько возможно, стенки стволов тонкими – 0,8 мм у дульного среза. Кроме того, заменил сплошную межствольную планку прицельной ложбиной и мушкой на ствольной муфте.

Он что-то еще долго объяснял про «задник» и «пятку» и еще что-то непонятное, но, увидев мой остекленевший взгляд, резко остановился и сказал:

— Ладно, все равно ничего не понимаешь. Лучше на пистолет посмотри. Он у меня тоже особенный.

Осторожно беру в руки смертельную красоту и честно пытаюсь понять, что в нем необычного.

— Вот, смотри, видишь – это «ложные зерна» из серебра, – пальцем проводит мастер по рукоятке.

А я не на «зерна» смотрю, а на лицо Тагира Омаргаджиева. В нем и любовь, и гордость, и тоска… Ведь понимает, что и на этот шедевр покупатель найдется.

— Знаешь, о чем душа болит? Мне секреты мастерства передать некому. Сын не хочет «время тратить», считает, что труд тяжелый.

— А сельские ребятишки?

— У них другие увлечения. Как комбинат наш закрыли, так и мастеров готовить негде.

— Жалко, если такая красота канет в Лету.

— Жалко, а что делать? Только внука ждать. Может, из него мастер получится?