Три неизвестные истории о Расуле

Как Расул Гамзатов  спас меня от трибунала

— В 1965 году во время службы в армии произошел такой случай. Служил я в Баку в Военно-морском флоте, и тут мне приходит приглашение на Съезд писателей Дагестана. К тому времени я уже был достаточно известным поэтом, публиковались мои стихи. Командир корабля Виктор Коротков был очень рад моему приглашению на съезд. Он очень любил Дагестан и хорошо знал поэзию Расула Гамзатова, восхищался его произведениями. Можно сказать, что он к поэзии был неравнодушен, говорил, что полюбил Дагестан благодаря и через поэзию Расула Гамзатова. Поэтому, узнав о приглашении, с радостью отпустил меня на 5 суток.

На съезде я задержался на четверо суток, а если задерживались из увольнения более 3 суток, то шли под трибунал. В ресторане «Волна» после съезда проходил банкет, где Расул Гамзатов был тамадой. Я решил сыграть на чувствах своего командира и купил 2-томник Расула Гамзатова «Избранное», который только что вышел. Во время банкета попросил Расула Гамзатовича подписать книгу для командира корабля. В общей сложности задержавшись на 7 суток, прибываю поездом в 5 утра, а подъем на корабле в 7 часов. Хочу успеть до подъема встретиться с капитаном. Пришел на корабль. Дежурный матрос мне говорит, что меня уже объявили в розыск. Ну, думаю, все, влетит, как говорится, по полной. Но все же решил рискнуть. Взял 2-томник и жду, когда командир отправится на утренние процедуры. Он увидел меня, угрожающе посмотрел, а я быстро протянул ему сверток, сказав, что это подарок от Расула Гамзатова. Командир обрадовался, но сказал: «Этим ты меня не купишь». На строевой отругал меня, но потом пригласил к себе в каюту, сказав: «Близко к сердцу не принимай. Я тебя ругал для других». После мы сели пить чай, и командир просил рассказать о съезде, о Расуле Гамзатове.

Через год мы с командиром приехали в Махачкалу на День Военно-Морского флота, где я познакомил Виктора Короткова со своим великим земляком Расулом Гамзатовым.

«У настоящего певца одна струна всегда с собой…»

В 1979 году в Москве проходили юбилейные дни Эффенди Капиева, приуроченные к 70-летию писателя. Я был в составе дагестанской делегации, и мне было поручено привезти портрет Эффенди Капиева, который висит в кабинете Расула Гамзатова рядом с портретами Гамзата Цадасы и Сулеймана Стальского. После торжественной части празднования Расул Гамзатович пригласил гостей к себе, квартира у него располагалась по Горького. Среди гостей были представители из Дагестана, Москвы и иностранные гости. Мы сели в кабинете, который весь был увешан серебряными и медными подносами, он весь был какой-то звенящий из-за находящейся там посуды, отчего в нем была хорошая акустика.

Расул Гамзатов снял пандур, висевший на стене, и предложил мне спеть, сказав: «Я знаю, ты хорошо поешь». Я действительно делал это часто по его просьбе. Задумался, если спою, то спою на кумыкском языке. Но, кроме меня, песню тогда никто не поймет, а на другом языке я петь не умею. Мне нужно было быстро найти повод для отказа. Тогда я сказал, что у нашего прекрасного агач-кумуза стальные струны, а у вашего нежного пандура струны из жилки. Боюсь, вдруг по неосторожности порву струну. На это Расул Гамзатов ответил: «Струны из жилки крепче, чем стальные струны. Сталь может порваться, а жилка никогда».

Тогда я нашел другой аргумент: у нашего агач-кумуза 3 струны, а у пандура — 2. Моя песня не уместится на двух струнах. Расул Гамзатович, улыбнувшись, сказал: «Смотри на него, у настоящего певца одна струна всегда бывает с собой», и показал на грудь. Мои аргументы были исчерпаны, я взял пандур и первый раз в жизни сыграл на этом инструменте. Причем сыграл аварскую народную мелодию, а спел на кумыкском языке. Пел и удивлялся эху серебряной и бронзовой посуды, которая звенела как колокол. Мне показалось, что тогда вся Москва слышала эту песню.

Расул Гамзатович взял у меня пандур, спросил, почему я пою такую старую песню. «Я думал, что это я старый. Но, видимо, и ты стареешь, как и я». Эту историю Расул Гамзатов частенько вспоминает и напоминает мне, как в быстром веселом споре смог меня победить. Да, равных ему в меткости и остроумии за столом не было.

«Бадрутдин поет,  как Бадрутдин»

Песню «Белые журавли» на стихи Расула Гамзатова я перевел на кумыкский язык. Когда в Гунибе открывали памятник «Белым журавлям», был огромный митинг, проходивший в торжественной обстановке. Бурлият Ибрагимова как-то на одном из партийных собраний спела мою песню, и я на открытие памятника взял с собой кассету с песней в ее исполнении. На что Расул Гамзатов мне сказал: «Бурлият поет, как Бурлият, а Бадрутдин, как Бадрутдин. Прошу, сам спой». Я колебался, ведь никогда я ее еще не пел.

Митинг начался, была очень солнечная погода, я сидел среди зрителей под одним зонтиком с Патимат Саидовной, женой Расула Гамзатова, которая хорошо владела кумыкским языком. Я у нее спрашиваю совета: спеть мне или нет. На что она отвечает: «Спой, обязательно спой, как можешь. Ты ведь хорошо поешь, а тем более Расул просит». В общем, она меня уговорила.

Ян Френкель заиграл мелодию на фортепьяно, которое было установлено прямо на камнях. Я вышел и сказал: «Я сын солдата, который без вести пропал, не вернулся с войны. И в этом журавлином ряду, — сказал я, посмотрев на памятник, — вижу своего отца. В знак глубокого уважения к авторам, создавшим эту песню, я перевел ее на свой родной язык. Я не певец, но как сын солдата хочу показать, как звучит эта песня на кумыкском языке». Был сильный ветер, рот заполняло воздухом, но я пел, а Френкель подыгрывал мне. Было такое чувство, что я сам превратился в журавля. И тут я понял, как хорошо петь на вершине горы.

После я подошел к Патимат Саидовне, в глазах которой стояли слезы. Она указала мне на Расула Гамзатова: «Смотри, он плачет». Расул Гамзатович действительно плакал. Моя песня, мой перевод дошел до сердец многих людей, но слезы этих двоих для меня были самым большим поощрением и признанием. После митинга, когда мы сидели в узком кругу, Расул Гамзатов сказал: «Бадрутдин, на этой вершине, на этом аварском плато, наверное, эти горы еще ни разу не слышали такую песню и такого исполнения на кумыкском языке».

Решив взять автограф у Яна Френкеля, которого я видел впервые, подошел к нему со словами: «Наверное, я вас измучил, я ведь не певец». «Да нет, спасибо, Бадрутдин, благодаря тебе моя песня прозвучала еще на одном языке мира, — ответил мне Френкель. — Все было хорошо, лишь в одном возникала заминка. Вы то поднимались на орлиные высоты, то опускались до журавлиных низин. Поэтому мне с трудом удавалось догонять вас». Он подписал мне открытку, которую я храню в книге «Берегите матерей», подаренной и подписанной Расулом Гамзатовым: «Моему Бадрутдину, пусть берегут тебя твои друзья».