Зеркало

Помните грозный указ царя Петра I: бить батогами того, кто говорит по-писаному? Конечно же, государственных деятелей или дипломатов, читающих написанный текст, дабы не допустить досадной неточности, можно понять и простить — бывали случаи, когда вольные импровизации в их речах приводили к международным осложнениям. Но если литератор, чьим профессиональным орудием труда являются речь, язык, умение владеть им, выступает перед аудиторией по листу, это воспринимается многими как нонсенс. И, наверное, правильно, хотя не все поэты и писатели умели читать свои даже блистательные шедевры. Не всем им хватало артистизма.

Петровские батоги Расула однако никогда бы не достали.

… В Москве в Центральном доме литераторов проводили вечер, посвященный юбилею Эффенди Капиева, человека незаурядного таланта и пронзительной мысли. С докладом должен был выступить Расул Гамзатов. И вот где-то минут за десять до начала торжеств в фойе ЦДЛ появился он в сопровождении бессменного асхаба Омаргаджи Шахтаманова и литературоведа Камала Абукова. Организаторы, приглашая Расула к столу президиума, буквально оттаскивали его от многочисленных земляков-дагестанцев, норовивших поздороваться с ним обязательно за руку.

И тут Расул повернулся к Омаргаджи и сказал:

— Давай мою папку.

Омаргаджи с надеждой оглянулся на Камала, но тот растерянно развел пустыми руками.

Короче, оказалось, что папка с юбилейным докладом, плодом многодневной работы, осталась на заднем сиденье дежурной машины, вызванной из правительственного гаража, которая, как ей и полагается, ушла на очередной вызов. Найти машину в сколь-нибудь приемлемо короткий срок не представлялось возможным, а переполненный зал уже начал требовательно аплодировать.

Расул отрешенно махнул рукой на своих «благодетелей» и пошел на Голгофу…

Через пять минут после восхождения докладчика на трибуну Омаргаджи откуда-то привел и посадил за стол секретаря под трибуной стенографистку и, самодовольно хлопая покрасневшими веками, уселся рядом с нами.

— Увидите, это даже хорошо, что мы забыли папку, — заговорщически прошептал он. — Смотрите, как он вошел в свою стихию! Слушайте — это совсем другой текст!

Действительно, Расул был в своей стихии. Его отношение к Эффенди Капиеву всегда отличалось душевностью и нежностью. Он считал его своим учителем и гордился этим. Он защищал его от врагов прошлых лет и неприятелей нынешних, пытавшихся принизить значение его творчества для дагестанской литературы. Поэтому речь без писаного текста шла из глубины души, нарушая все правила ровного, выверенного по канонам доклада, где бывают и вступление, и основная часть, и соответствующая концовка. 

Это был страстный монолог, ломаный и непоследовательный, состоящий из отдельных этюдов-фрагментов, как осколки разбитого нечаянно зеркала, требующего собрать их вместе, чтобы создать цельный образ — портрет. Так из обломков керамики воссоздают археологи прекрасные сосуды прошлого.

— В 1943 году корреспондент фронтовой газеты Эффенди Капиев, попрощавшись с коллегами из дагестанских изданий, на террасе помещения редакции газет произнес, а потом записал в дневнике: «О вечность! Я встречаю тебя на сумрачном мосту».

— На мосту я всегда и вижу Эффенди Капиева, — говорил Расул в тот памятный вечер. — Только не на сумрачном, а на мосту, озаренном светом его славы, построенном им самим, чтобы по нему вести поэтическую мысль Дагестана в широкий мир, в море великой русской культуры.

Вижу его на этом вечном капиевском мосту с протянутой вперед рукой и слышу его голос: «О великий русский язык! Стою перед тобою на коленях. Усынови и благослови меня, но не как приблудного, а как найденного сына. Радуюсь, торжествую и люблю… Родившись немощным и принадлежа к самому маленькому, затерянному в горах племени, я обрел тебя, и ныне я не сирота. О, как могуча, как светла и задушевна твоя стихия!… Без тебя нет и не было будущего, с тобою мы воистину всесильны…»

Речь эта, произнесенная на юбилее Э.Капиева, была потом издана отдельной брошюрой. Естественно, «осколки» были собраны, и на «зеркале» не было никаких изъянов, искажающих портрет великого дагестанца. Омаргаджи считал себя причастным к созданию этого шедевра, а Камал Абуков иронично улыбался в ответ, отказываясь от лавров соавтора. 
Р.ГАМЗАТОВ Э.КАПИЕВУ 
На эту землю, где каким-то чудом 
С тобой мы не встречались никогда, 
Ты без меня явился ниоткуда, 
Не подождав, ушел ты в никуда. 
Но благодарно пред тобой
склониться 
Мне хочется за то, что в тишине 
Я вновь листаю книг твоих страницы, 
Как письма, адресованные мне.

(Из архива «Лапши»)