«Белый лебедь» — ВК-240/2

Потом был поселок Первомайское, затем окружение бандитов, а потом вовсе непонятное – им удалось вырваться чуть ли не из тройного кольца окружения…

Один из предводителей того самого отряда, Салман Радуев, за этот кровавый рейд удостоился звания бригадного генерала. Пропустим массу событий и скажем: 13 марта 2000 года Салман Радуев был арестован, доставлен в Лефортово, а затем в Махачкалу, где в местном СИЗО почти месяц продолжался судебный процесс.

Я был единственным журналистом, допущенным судьей Верховного суда республики покойным (умер на своем рабочем месте) Багужой Унжоловым до и после приговора к Салману Радуеву. До сих пор поражаюсь: это какие же сатанинские политические силы орудовали в стране, чтобы бывший комсомольский вожак, примерный командир строительного отряда вдруг стал командиром разбойников, погубивших десятки невинных людей!

Впрочем, это отдельная тема, а сейчас предлагаю читателям несколько очерков, написанных тогда во время судебного процесса над Салманом Радуевым и его сообщниками.

«Я приношу извинения дагестанскому народу»

Наша беседа в Махачкалинском СИЗО закончилась именно этой фразой, произнесенной человеком, который принес Дагестану немало горя и слез, отчуждение между двумя соседними народами.

А до этого была часовая беседа. Я хотел сделать интервью, но получалась именно беседа. Мой собеседник не захотел ограничиться однозначными ответами на мои вопросы.

— Салман, вы уже второй раз в Дагестане. Что чувствовали в тот раз, что чувствуете теперь?

— Я совершенно искренне вам скажу, когда я был в свое время префектом одного из районов Гудермеса, я часто приезжал в Дагестан, у меня были хорошие отношения со многими дагестанцами. Поэтому приехать в Дагестан с боевой задачей было очень тяжело. Если бы не Дудаев, а любой другой военачальник такой приказ дал бы, я бы даже под угрозой, может быть, расстрела его не выполнил. С Дудаевым тоже я спорил о целесообразности этой операции…

— Приказ был Дудаева?

— Да.

— Кстати, вы до сих пор считаете, что он жив?

— Да, считаю. Потому что до сих пор никто мне его могилу не показал. Так вот, эта операция была чисто пропагандистского характера.

— Во время этой «пропаганды» погибли 78 человек…

— Знаете, я с этой цифрой не согласен.

— Наверное, с этим суд разберется. Я возвращаюсь к своему вопросу: какие у вас чувства во время этого приезда в Дагестан?

— Я вам честно скажу: чувствую себя как дома, хотя я в тюрьме. Со мной хорошо обращаются. Несмотря ни на что, дагестанский и чеченский народы будут братскими народами. Ведь они веками жили как братья.

— Салман, представьте себе, что сегодня 9 января 1996 года (день нападения на Кизляр. — А.М.). Как бы вы сегодня поступили?

— Думаю, что я нашел бы убедительные аргументы для Джохара Дудаева не делать этого.

— На ваш взгляд, какой путь должен сейчас избрать чеченский народ?

— Я реалист в политике. Сегодня сложилась такая ситуация, что нельзя бросать народ в бесконечные войны, в неразбериху. Я убежден, что можно найти мирное решение проблемы и жить вместе с Россией, от этого честь чеченского народа не пострадает. Нельзя строить отношения на основе мести. Россия — великая держава, наверное, тоже сделает свой шаг навстречу.

— К слову сказать, как вы относитесь к главе администрации Чечни Ахмаду Кадырову?

— Положительно. Это тот человек, который нужен Чечне в данный момент. В свое время я уговорил Дудаева назначить Кадырова муфтием в 1995 году. Басаев, Масхадов считают его предателем, но я не считаю. Они просто не могут простить ему то, что он занял их место.

— В СМИ о вас говорилось очень много. Но о ваших родных, близких — почти ничего.

— Отец и мать, брат и сестры живут в Гудермесе. К ним российские власти относятся хорошо, я даже не ожидал. У меня жена, двое сыновей — Джохар и Салман, два моих сына постоянно в одном месте не живут. То в Турции, где моя сестра, то в Азербайджане, то в Малайзии, где мои друзья. Постоянно перемещаются. Из этого я секрета не делаю.

— Но ведь для этого нужны деньги?

— Да, до войны я занимался бизнесом.

— Как отнеслась мать к тому, что было сделано в Кизляре и Первомайском?

— Ни одна мать к такому хорошо не отнесется. Моя мать Умисат тоже. Я пытался ей объяснить, что был приказ…

— Салман, вас все-таки задержали. Как это случилось?

— Меня сдали.

— Свои?

— Свои. И не низшие чины. Меня сдали как конкурента.

— Салман, вы перенесли серьезные ранения, вас оперировали в Германии, как вы сами утверждаете. После всего этого у вас нет интеллектуального дискомфорта?

— Абсолютно. Судмедэкспертиза тоже признала меня вменяемым.

— Ваше отношение к Масхадову?

— Я с самого начала был политическим противником режима Масхадова. А теперь с его молчаливого согласия религиозники-радикалы, ваххабиты использовали политическую карту во вред. Нельзя, чтобы воевали мусульмане против христиан и наоборот.

— Как вы отнеслись к вторжению в Дагестан из Чечни в 1999 году?

— Я осудил это. Это было трагической ошибкой. Я еще раз повторяю: дагестанцы и чеченцы — два братских народа.

— Доверяете ли вы суду в Дагестане?

— Полностью. Иначе я дал бы отвод.

— Кто будет вас защищать?

— Чеченец Арби Баханаев. Возможно, еще один-два дагестанских адвоката.

— Каким будет, по-вашему, приговор?

— Если он будет объективным, 10-12 лет.

— А как с вами обращались в Лефортово?

— Как с генералом. Очень корректно, я хочу сказать.

— Салман, я возвращаюсь к тем трагическим событиям. В Дагестане немало семей, в которых из-за вас погибли люди…

— Я вместе с ними скорблю. Искренне сожалею о том, что случилось.

Вот такая беседа состоялась у нас в Махачкалинском СИЗО с Салманом Радуевым накануне суда над ним. На прощание я попросил у Радуева разрешения сфотографировать его. Он согласился.

Когда алмаз и рубин рядом

Вчера на процессе по делу Салмана Радуева и трех его сообщников продолжилось изучение материалов, касающихся событий в Кизляре и Первомайском. Это показания потерпевших и свидетелей, которые по тем или иным причинам не смогли явиться в суд. Это рутинная, но необходимая работа суда.

Поэтому сейчас остается много времени для размышлений и воспоминаний. А вспомнилось вот это четверостишие:

В поле цветок расцветает,

Чистой росой умытый.

Край мой родной хорошеет,

Сердцем своим согревает.

Это любительский, судя по всему, перевод с чеченского из знаменитого в 60-х годах «Чеченского вальса», музыку, к слову сказать, сочинил русский композитор, а слова — чеченский поэт.

Край родной мой хорошеет… Было! Хорошел тогда край Чечено-Ингушской АССР. И экономика, и культура были на подъеме. В начале 70-х, помнится, мы из Ботлиха (я тогда был собкором «ДП» по горным районам) поехали в Советский район ЧИАССР для обмена опытом. Там директор совхоза Ваха (фамилию его, к сожалению, забыл) в условиях альпийских лугов разводил яков — животных, завезенных с Памира. Чеченцы в свою очередь приезжали в Ботлих, где веками накоплен огромный опыт выращивания плодовых культур.

Кроме того, помню, как однажды съездили на чеченскую турбазу Беной в Веденском районе. Как тогда веселилась молодежь со всего Союза! Звучал там и тот прекрасный чеченский вальс — шедевр, созданный чеченцем и русским. Тогда кто бы мог подумать, что здесь, в Беное, через полтора десятка лет будет военный лагерь международного террориста Хаттаба, где будут готовить боевиков для засылки в Ботлихский район «наводить порядок»…

Сейчас, во время перерыва на процессе, приходится встречаться с родственниками и земляками Салмана Радуева. Я неизменно у всех спрашиваю: «Ладно, оставим в стороне политиков, инициировавших процесс распада державы, но почему вы, чеченцы, в отличие от дагестанцев, осетин, балкар, карачаевцев, черкесов, кабардинцев, адыгов и даже ваших ближайших соседей, ингушей, которые хотят остаться в составе России, пытались создать свое государство? То есть выделить себя особо из других северокавказских народов, которые не менее любят свои горы, не менее мужественны и смелы там, где это необходимо?»

Внятного ответа на этот вопрос я ни от кого не получил, в том числе и от самого Салмана Радуева.

В поле цветок расцветает… Наступит весна, снова расцветут цветы и в Ведено, и в Шали, и в Аргуне. И роса снова будет умывать их на рассвете. И как жаль, что роса эта с привкусом слезы, а в ее алмазном блеске — отсветы кровавого рубина…

После суда

Прошло около двух недель после завершения суда над Салманом Радуевым и его сообщниками. Главный фигурант процесса встретил Новый год в Махачкалинском следственном изоляторе.

Встретиться с Радуевым было нелегко — у него только что был врач по поводу головных болей, и руководство СИЗО дало мне добро лишь после того, как на встречу согласился сам Радуев. Общались мы теперь уже на «ты».

— Как ты отнесся к приговору?

— Он будет обжалован. В Москве в Верховном суде России процесс будет посложнее, чем в Махачкале.

— Как вел процесс председательствующий?

— В богатом русском языке не нахожу слов, чтобы сказать, как был беспристрастен Унжолов!

— А генеральный прокурор Владимир Устинов?

— За время общения во время судебных заседаний у меня сложилось впечатление, что это непредвзятый и государственный человек. Он, по-моему, был выше конъюнктурных интересов.

— Твои сообщники Атгиреев, Алхазуров и Гайсумов что-нибудь показали против тебя?

— Нет. И не потому, что они чеченцы.

— А брат Сулейман, допрошенный в качестве свидетеля?

— Его показания помогли мне.

— Салман, что ты чувствовал, когда слушал потерпевших — матерей и отцов, потерявших сыновей?

— Мне было очень больно. Но выкрики в зале против меня были не от них, мне кажется. Одна женщина спросила у меня: «Почему ты отнял у меня сына?» Вы слышали во время процесса, как я ответил: «Я не убивал вашего сына». Но вина косвенная моя была. Поэтому мне было очень больно.

— Если вдруг когда-нибудь тебя амнистируют, чему ты посвятишь свою жизнь?

— Регулированию отношений между Чечней и Россией. Россия — великая держава, и с этим надо считаться.

— Где сейчас находятся, по-твоему, два твоих сына?

— В Турции.

— Салман, как ты оцениваешь публикации в «Дагестанской правде» о ходе процесса?

— Как очень объективные. Читателям была предоставлена возможность сделать свои выводы. Абдурахман, через полгода я выйду из тюрьмы, и ты будешь у меня пресс-секретарем…

Больше спрашивать было не о чем. Весь интерес к личности печально известного эмиссара покойного президента Ичкерии Дудаева был исчерпан во время судебного разбирательства. Осталось ощущение горечи и невосполнимых утрат.

Как сложилась дальнейшая судьба Салмана Бетировича Радуева, заключенного в колонию особого режима ВК-240/2 в Пермской области, известной еще под названием «Белый лебедь»?

Через полгода из тюрьмы, как он надеялся, не вышел, понятное дело, его пресс-секретарем я тоже не стал, потому что 14 декабря 2002 года от обширных внутренних кровотечений он скончался в местной городской больнице. Не думаю, что это была насильственная смерть. Он страдал сильными головными болями, мои встречи с ним в СИЗО врач несколько раз переносил. Радуев, конечно, держался, но я чувствовал, что он тяжело болен, не только физически, но и нравственно.

Тяжело все это вспоминать. Но надо! В стране подобное больше не должно повториться.