Что помнит Камень скорби

Смерть преследовала людей с самого начала репрессивных акций. Любого, кто пытался противиться нелепому приказу собираться в неизвестную Сибирь, расстреливали на месте, кто замешкался в поисках провизии на дорогу, получал прикладом или мог быть убит якобы за неподчинение власти. Путь в далекие казахстанские и киргизские степи тоже оказался непростым — многие умерли в вагонах-скотовозах. Трупы покойных родственники прятали от безжалостных конвоиров, чтобы предать их земле по месту прибытия.

Голод и холод тоже унесли немало жизней, народ в буквальном смысле выживал. Выжили и вернулись. 23 февраля в с. Ярык-Су Новолакского района в очередной раз соберутся у Камня скорби и вспомнят тех, кто не вернулся, кто покоится на всём пути до Средней Азии.На этот раз решено прочитать дуа, провести мавлид и зикр. Думаю, что будут и краткие познавательные, поучительные выступления аксакалов, напоминающие молодежи о тех трагических страницах нашей истории. Мудрые наставления и исторический экскурс послужат поучительной информацией для подрастающего поколения.

***

Редакция предлагает вниманию читателей небольшой отрывок из книги И. Чергизбиева «Я благодарен судьбе…», рассказывающей о трагических событиях того времени.

«Я вышел во двор, шёл очень крупный пушистый снег. В центре двора стоял солдат в шинели и с ружьем, я заметил и штык на нем. Вижу, военные собирают и ведут в школу мужчин, на углу складывают кинжалы, сабли, ружья охотничьи и другое оружие.

Отец быстро пошел в школу и через минут пять также быстро вернулся обратно, прямиком поднялся на крышу времянки и оттуда начал сбрасывать сено, кукурузные снопы для скота. Он сошёл с крыши, зашёл в сарай и стал отвязывать скот. Затем быстро зашёл в овчарню, открыв дверцу из плетеных прутьев, выпустил коз и баранов в сад, который находился позади нашего дома. Отец на ходу крикнул матери, чтобы она надела на меня свою рубашку — «сталинку» с огромными оттопыренными карманами. Мама так и сделала и в поясе завязала ремнём.

А солдат стоял как вкопанный и молча наблюдал за нами. Отец сказал матери: «Возьми деньги и положи в карманы сына». Мать, тщательно прижимая пальцами, укладывала деньги в большие карманы моей рубашки.

Для меня все происходящее было не совсем понятно и поэтому не обидно. Я тогда не знал, что происходит, что нас ожидает и почему люди так встревоженно суетятся. Но было какое-то зловещее ожидание: собаки выли, скот мычал, атмосфера какая-то нервозная. Отца позвали, и он опять ушел в школу. Вернулся и сказал матери, что нас выселяют.

Что значит «выселяют», я также не понимал. Отец матери говорил, что приказано брать только самое необходимое и собираться быстро.

Собравшихся на поляне людей по пять-шесть семей начали грузить в автомашины. Я помню, как отец сказал, что родственников надо рассаживать вместе, а с нами были и семьи братьев отца. Ночью нас привезли на железнодорожный вокзал Хасавюрта и начали грузить в товарные вагоны.

Хорошо помню, что по бокам внутри вагона были двухъярусные полки, а посередине стояла железная печка с трубой — буржуйка. Иногда в пути давали уголь или дрова, и тогда все грелись у печки. Позже на этой печке пекли лепёшки, грели воду.

Ехали долго. Выехали в день праздника Красной Армии — 23 февраля 1944 года, и восьмого марта утром – в день женского праздника – прибыли в Октябрьский район Джалал-Абадской области Киргизской ССР. Когда эшелон остановился, стариков, больных, немощных, детей и всех ослабевших несли на носилках, других, взяв под руки или поддерживая, выводили из вагонов.

Зима, кругом белым-бело. В это заснеженное поле, где не было ни одного дерева, выгружали переселенцев. Люди думали: куда и зачем их привезли и вообще здесь ли конечная остановка? И невольно возникал вопрос: как жить в этой снежной пустыне?

Я видел, как мой дядя, младший брат по отцу Салимсултан Хаманаев, будучи грамотным и образованным человеком, поскольку работал учителем в школе селения Минай-Тугай, быстро собрал своих братьев, родственников и другие семьи, которые определились ехать в село Дмитриевка Октябрьского района. Это было в двадцати километрах от стоянки поезда.

Хорошо помню, что в селении нас определили к семье, где проживала бабка с дочерью, которых вспоминаю с благодарностью. Семья наша состояла из пяти человек: отец, мать, я и двое братьев.

Зима была очень суровой, снегу навалило около метра, ветры сильные и не устоять на ногах, кругом сугробы, в домах холодно. Одежды и обуви для такой зимы у нас не было, и мы, дети, сидели дома.

Пришла весна, зацвели поля, горы стали красивее, пошла зелень. И мы искали съедобные травы и кушали их в разном приготовлении. Бывало, люди опухали от такой еды. Нам, переселенцам, иногда давали несколько килограммов зерна, большую часть составлял овёс.

Вначале местные жители нас побаивались. Мы являлись спецпереселенцами, и всем мужчинам в возрасте с 16 лет было предписано регистрироваться в комендатуре. Было строго запрещено выезжать за пределы села, это каралось тюремным заключением.

Мы и наши родственники, а также другие переселенцы жили в Дмитриевке, а колхоз назывался «Красный пахарь». С приходом весны надо было определиться с жильем, хотя постоянно ходили слухи, что мы высланы ненадолго и к осени вернёмся домой.

Тем, кто хотел строить дома, выделяли новую улицу параллельно главной. Тут же отец и мать начали строить дом из самана. Им помогали, как это принято, все родственники и соседи.

В 1945 году наша семья пополнилась, у нас появилась девочка — Яхмат. В семье стало шесть человек. На улице выросли новые дома, появились соседи, стали ходить вечерами друг к другу в гости. Жизнь постепенно стала налаживаться…».