Гасан Алкадарский и его главный труд

Работу над книгой «Асари Дагестан» – главным своим трудом – Гасан Алкадарский завершил в 1890 году, но издан он был лишь в 1903 году после получения разрешения царской цензуры. Этот исторический труд изначально был написан на тюркском языке – на языке, понятном в XIX веке всем грамотным людям Дагестана и Ширвана.

В 1929 году его сын Али Гасанов издал главный труд своего отца в переводе на русский язык. Здесь надо отметить, что это издание книги «Асари Дагестан» на русском языке ценно не только как издание, доносящее до современных читателей мысли Алкадарского, но оно также ценно само по себе как образец высокохудожественной переводной литературы.

«Асари Дагестан» – крупномасштабное произведение, охватывающее историю Дагестана на протяжении почти полутора тысяч лет (от середины VII века до конца XIX века). Известно, что до этой книги в Дагестане существовали исторические хроники, написанные в арабо-мусульманской традиции с художественными отступлениями от изложения канвы исторических событий и восхвалениями Аллаха и пророка, а также правителей. Нередко они писались в стихотворной форме. В таких хрониках история описывалась как цепочка свершений тех или иных правителей.

В «Асари Дагестан» тоже встречаются биографии правителей, богословов, опубликованы письма в стихах, оды, элегии, есть отступления, рассказывающие об авторе и о его семье. Но в этой книге Гасана Алкадарского впервые история Страны гор была представлена в общедагестанском масштабе, как часть истории Кавказа в целом, во взаимодействии с историей России, стран Ближнего Востока, поставлен вопрос о многовековом культурном наследии дагестанских народов. С этой точки зрения, с определёнными оговорками, книгу «Асари Дагестан» можно считать первым научным изданием, написанным дагестанцем. В этом смысле её значение как для историографии Дагестана, так и для истории культуры нашего края бесценно. Эта книга – фундаментальный источник исторических сведений, вобравший в себя сведения из древних рукописей и книг на арабском, персидском и тюркском языках, большей частью, к сожалению, утерянных к настоящему времени, и многочисленные историко-этнографические и языковые данные. Конечно же, эти сведения охвачены и систематизированы могучим умом Алкадарского и увязаны в книге в единое целое его наблюдениями и умозаключениями.

Полноценное восприятие этой статьи об историческом труде «Асари Дагестан» будет затруднительным без краткого рассказа о некоторых вехах биографии его автора Гасана Алкадарского и об исключительной роли в дагестанской культуре этого просветителя и учёного.

Но до начала этого рассказа, как нам кажется, необходимо уточнить значение термина «учёный» применительно к условиям Дагестана времён господства мусульманских традиций. Тогда, как и сейчас, богословы называли себя «учёными». Но среди них трудно найти человека, который внёс бы действительно что-то существенное хотя бы в одну область науки – системы знаний о закономерностях развития природы, общества и мышления, т.е. кого можно было бы назвать «учёным» в прямом смысле этого слова.

Безусловно, Алкадарский тоже был известным, даже очень известным мусульманским богословом – специалистом по религиозному учению об Аллахе и догматах ислама. Но его интересы не ограничивались одним богословием. И это в нем проявилось ещё в юности.

Юный Гасан традиционное для того времени образование получил в медресе (мусульманском учебном заведении) своего отца Абдуллаха в селе Алкадар и в медресе своего дяди Исмаила в селе Вини (Верхний) Яраг. Продолжил он учёбу у знаменитого Мирзы-Али из Ахтов. Все трое его учителей были учениками идейного вдохновителя Кавказской войны Магомеда Ярагского – деда Алкадарского по материнской линии.

Бесспорно, именно его отец Абдуллах, дядя Исмаил и Мирза-Али Ахтынский сыграли решающую роль в деле формирования мировоззрения Гасана. Не умаляя заслуг в этом деле первых двоих его учителей, интересы которых не ограничивались одним богословием, хотелось бы подчеркнуть, что интересы третьего из них – Мирзы-Али – особенно широко простирались, охватывая, наряду с богословием, математику, астрономию, философию, физику, медицину и другие дисциплины. Об этом свидетельствовала его обширная библиотека с книгами по всем этим дисциплинам, о которой в то время по Дагестану и Ширвану ходили легенды.

Об уровне знаний Мирзы-Али в области медицины говорит следующий факт: его медицинскими услугами успешно пользовался гарнизон русской царской армии, находившийся в Ахтынской крепости и не имевший штатного медика, и Николай I, узнав об этом, в награду освободил ахтынцев от податей на 10 лет.

Вот к этому Мирзе-Али, личность которого по достоинству до сих пор не оценена в нашей историографии, молодой Гасан из селения Алкадар специально приехал, чтобы завершить своё образование изучением философии, астрономии и медицины. Именно от него Алкадарский узнал о естественных науках, называемых тогда среди просвещённых людей в горном крае «европейскими науками».

После учёбы у Мирзы-Али из Ахтов он намерен был продолжить своё образование за рубежом. Но в ходе этой учёбы произошёл курьёзный случай, неожиданно для самого себя превративший его в чиновника.

…На дворе был 1856 год. Гасан учился у Мирзы-Али уже 8–10 месяцев и успел стать любимым его учеником. Здесь нужно вспомнить, что мудрецу из Ахтов в то время было уже 86 лет, он плохо видел и потому не обходился без помощи своих учеников, когда писал письма, адресованные посторонним людям.

В это время в Кюринском ханстве правил Юсуф-хан, по свидетельству современников, поддерживавший отношения с просвещёнными людьми своего времени. Поддерживал он отношения и с Мирзой-Али из Ахтов. И вот с некоторых пор хан был очарован почерком, каким были написаны письма в его адрес, получаемые им от имени Мирзы-Али. Покорённый красотой этого почерка, в очередном ответном письме хан попросил ахтынского мудреца прислать к нему того, чьим почерком написаны последние письма Мирзы-Али в его адрес. Согласно этой просьбе в декабре 1856 года 22-летний Гасан – любимый ученик мудреца из Ахтов предстал перед кюринским правителем Юсуф-ханом в его резиденции, находившейся в селении Верхний Яраг. Хан тут же назначил его секретарём своей канцелярии, а также поручил ему обучение своих детей.

Так из-за своего исключительно красивого почерка, который в мусульманской интеллектуальной традиции считался важным показателем учёности и за которым в случае Алкадарского действительно скрывалось прекрасное образование, он неожиданно стал главным чиновником в канцелярии Кюринского хана и учителем его детей.

Через шесть лет его службы в Верхнем Яраге – на родине своей матери – в этом селении и в окружающих селениях начались волнения, и стало ясно, что ханское правление обречено и вскоре Гасан-эфенди останется без работы. Тогда он отпросился у хана на учёбу за границей для усвоения «европейских наук». Но этой его мечте не суждено было сбыться. Вот как он позже объяснял, почему не уехал за рубеж для продолжения учёбы: «Я мечтал учиться в Константинополе, чтобы усвоить современные европейские науки и расширить свой научный кругозор. Но смерть отца и связанные с этим материальные трудности семьи вынудили меня устроиться на работу» (Г. Алкадарский, «Диван ал-Мамнун». 1913. Стр.6).

После закрытия ханской канцелярии он устроился на должность делопроизводителя только что учреждённого суда Кюринского округа, вначале с центром в Верхнем Яраге, а затем – в Касумкенте. Дальше были и другие должности в царской администрации. Но в возрасте 43 года, когда он достиг чина наиба Южно-Табасаранского наибства Кюринского округа, его чиновничья карьера прервалась так же неожиданно, как когда-то началась. В 1877 году в Дагестане поднялось восстание против царской власти, которое было быстро подавлено, а наиб Гасан «за сочувствие» участникам восстания и «за недонесение» царским властям о готовящемся выступлении был отстранён от должности. В примечаниях к «Асари Дагестан» его переводчик на русский язык Али Гасанов вот как рассказывает об «участии» своего отца в восстании: «Когда восставшие крестьяне южного Табасарана на митинге призвали его примкнуть к восстанию, то он в качестве «сырого полена» воспламенился общим огнём возмущения и, сорвав с себя погоны, бросил прочь их. Кажется, только в этом выразилось его участие в восстании». Тем не менее после некоторого разбирательства весной 1879 года Алкадарский был сослан в Сибирь, в Тамбовскую губернию. И только в июне 1883 года по амнистии, связанной с коронацией Александра III, он вернулся на родину.

После возвращения из ссылки он практически безвылазно до самой смерти жил в родном селении своего отца. Родившийся 15 октября 1834 года в аварском селении Балахани, когда его родители сопровождали укрывавшегося там от преследования царских властей Магомеда Ярагского, Гасан-эфенди на кладбище лезгинского селения Алкадар 12 сентября 1910 года нашёл своё последнее пристанище на этой земле.

Но прежде чем покинуть этот бренный мир он успел положить начало новому этапу дагестанской культуры и переломить отношение горцев к наукам.

Алкадарский жил в эпоху, когда в Дагестане господствовало ставшее к тому времени уже традиционным негативное отношение религии к наукам. Как известно, так было не всегда. Несколько веков после своего возникновения исламская доктрина не содержала в себе определённого отношения к наукам. Скорее оно на практике было восхищённо-позитивным. Такое на первых порах отношение к наукам в исламской среде было связано с двумя причинами: с потребностями производства и военного дела, которым арабские завоеватели придавали большое значение, и с тем, что арабов окружали более высокоразвитые в культурном отношении, чем они сами, народы Средней Азии, Кавказа, Индии, Персии, Египта и Сирии. Именно на основе высокоразвитых культур неарабских народов прежде всего в первое время и формировалась мусульманская культурная среда. Естественно, в тот период ислама интеллектуальная атмосфера в мусульманской среде была иной, чем в новое время и даже чем в наши дни. Благодаря той интеллектуальной атмосфере и появились труды Аль-Фараби, Ибн Сины, Омара Хайяма, Ибн Рушда и многих других интеллектуалов того времени, которыми мы сегодня восхищаемся.

Но где-то к XII веку в исламской традиции начало вырабатываться отрицательное отношение к философии и науке как таковой. Начало этого изменения отношения к наукам в исламской среде заметил и отразил в своей работе «Книга, избавляющая от заблуждений» известнейший богослов того времени аль-Газали. Он там пишет о двух «несчастьях» связанных с точными науками, т. е. с науками, в основе которых лежит математика.

Аль-Газали пишет, что «первое из них заключается в том, что всякий, изучающий математику, приходит в такой восторг от точности охватываемых ею наук и ясности их доказательств, что о философах (к философии аль-Газали относит математику, логику, физику, метафизику, политику и этику – Н. А.) у него начинает складываться благоприятное мнение, он начинает думать, что все их науки обладают тем же четким и строго аргументированным характером, как и эта наука, а затем, если окажется, что он уже слышал людские разговоры об их неверии и безбожии и об их пренебрежительном отношении к шариату, такой человек сам становится богоотступником – и все из-за того, что доверился этим философам», рассуждая, что «если бы истина была в религии, последняя не упряталась бы от этих людей, проявляющих такую точность в данной науке». «Поэтому, – далее пишет аль-Газали, – необходимо постоянно держать под уздой каждого, кто занимается» науками, «охватываемыми» математикой, ибо «мало существует людей, занимающихся математикой и не становящихся при этом вероотступниками, не скидывающих с голов своих узд благочестия».

Второе «несчастье», связанное с математиками, по мнению аль-Газали, заключается в том, что есть «некоторые невежественные друзья ислама, решившие, что религии можно помочь путем отрицания всякой науки, исходящей от математиков», благодаря которым человек, познавший явления окружающего мира «на основании неопровержимых доказательств», «решив, что ислам основан на невежестве и на отрицании неопровержимых доказательств, проникается к философам еще большей симпатией, а к исламу – презрением», хотя «мусульманский закон не имеет никакого отношения к этим наукам – ни в смысле отрицания их, ни в смысле утверждения, равным образом математические науки не имеют никакого отношения к религиозным предметам».

К сожалению, отношение к наукам, которое проповедовали во времена аль-Газали «друзья ислама, решившие, что религии можно помочь путем отрицания всякой науки, исходящей от математиков», в исламской традиции после XII века достаточно быстро (по историческим меркам) стало преобладающим, что привело, как мы можем сегодня наблюдать, к уничтожению практически всех очагов естественных наук во всём исламском мире.

Большой почитатель аль-Газали Гасан Алкадарский тоже понимал, что религии нельзя «помочь путем отрицания всякой науки, исходящей от математиков», он был убеждён в том, что естественные науки, «охватываемые» математикой, играют огромную положительную роль в жизни общества. Будущее Дагестана и всех горцев, утверждал Г. Алкадарский, немыслимо без развития науки и техники. Он писал: «Я верю в правильность естественнонаучных достижений» (Г. Алкадарский, «Джираб ал-Мамнун». 1912. Стр. 36). Естественные науки потому ценны, по мнению Алкадарского, что они «глубже раскрывают и подтверждают философские положения» (там же, стр. 37). Он считал вредным то, что «многие приверженцы ислама запрещают читать книги и заниматься теми науками, которые не посвящены религии и богу» (там же, стр. 10). До Алкадарского дагестанские «учёные» действительно не занимались «науками, которые не посвящены религии и богу». Ни видимый мир, ни человек не могли быть самоценными предметами их произведений.

Конечно, Алкадарский был верующим человеком, но именно с него начался в Дагестане период истории культуры, основным содержанием которого было становление новой, «земной» картины мира, кардинально отличной от предшествующей. Пропагандируя эту новую культуру, в статье «О светских науках и человеческом разуме», опубликованной в газете «Экинчи», выходившей в Баку, мыслитель подчёркивал, что «мусульмане должны устраивать свою жизнь в соответствии с запросами эпохи, которая требует изучать светские науки, приобщаться к передовой культуре, цивилизации» («Экинчи», 1875, №8).

Он ещё со времён службы царю был в постоянной переписке практически со всеми просвещёнными людьми Дагестана и Ширвана. Вернувшись из ссылки, он возобновил эту переписку, возобновил работу медресе, основанного своим отцом, а затем в Алкадаре основал первую частную светскую школу в Дагестане. Ещё до ссылки он предложил касумкентцам, «чтобы каждый, в силу своих возможностей, вносил определённую сумму, и на эти средства в Касумкенте открыть школу, чтобы там дети обучались русскому языку, русской письменности и изучали другие промысла» («Экинчи», 1875, №8). Когда он узнал, что крестьяне Южного Дагестана из-за своей бедности не сумели внести деньги на строительство школы, то обратился к бакинскому нефтепромышленнику Зайналабдину Тагиеву с просьбой помочь построить школу. Из-за событий 1877 года, о которых мы писали выше, он не успел довести до конца начатое…

Гасан Алкадарский хорошо понимал значение и местных языков для развития этнокультуры. Он указывал на то, что в Дагестане нет письменности, отвечающей фонетическим особенностям дагестанских языков. Он горячо поддержал начинания барона П. К. Услара, разработавшего для аварского, казикумухского (лакского), кюринского (лезгинского) и табасаранского языков самостоятельные письмена, и горевал по поводу того, что они не получили развития после смерти барона.

Он был первым, кто в книге «Асари Дагестан» заговорил о многовековом культурном наследии дагестанских народов. Алкадарский придавал большое значение исследованиям этого наследия. Он осуждал феодальных правителей Дагестана за то, что они не проявляли заботы о развитии литературы, о собирании книжных библиотек. «…Из многочисленных старинных книг, – пишет он в «Асари Дагестан», – нет заметных остатков, и в течение тысячи лет после Хиджры нигде не было здесь собранной библиотеки… Большинство книг, имеющихся в школах и мечетях, собрано в XVIII веке».

Гасана Алкадарского возмущало безразличное отношение представителей местной знати к проблемам развития науки и просвещения. «Другие народы летают на аэропланах, – говорил он, как вспоминают его бывшие ученики, – а наши беки с соколами на руках ходят на охоту, воображая, что совершают значительное дело»…

Оценивая роль Гасана Алкадарского в дагестанской культуре, можно было бы закончить констатацией того факта, что одной написанной им книги «Асари Дагестан» было бы достаточно, чтобы его считать основоположником дагестанской исторической науки, как сегодня правомерно и считают. Но в его наследие входит не только этот труд. Его все труды, включая «Асари Дагестан» и художественные произведения, его выступления в печати, его переписка и созданная им светская школа подготовили почву для расцвета науки и этнических культур дагестанских народов, имевших место в советский период истории, кто и что ни говорил бы сейчас об этом периоде жизни Дагестана. С указанной точки зрения роль Алкадарского для культуры маленькой Страны гор можно сравнить с ролью для культуры большой Европы великих деятелей эпохи Возрождения, выросших из религиозной среды, как и Алкадарский, но положивших начало новой эпохе в истории культуры, основным содержанием которого было становление новой, «земной», светской по своей сути картины мира.