«И время от раскаянья не лечит…»

Она как будто поставила барьер между собой и этим миром. Мне почему-то кажется, перед сонмом разочарований, может, и обид, о которых она никогда не говорила, но которые ранили ее. Пусть это будет на совести тех, кто внес свою лепту в это дело.

Так вот, она мне позвонила и сказала: «Сегодня не приходи, а завтра буду ждать». Мне почему-то показалось, что втайне она хочет, чтобы я приехала, но я была так рада, что она сама позвонила и сказала, что будет ждать, что не посмела поверить сама себе. А надо было бросить все и поехать. С ее гордостью, отказом от малейших форм участия в ее судьбе кого бы то ни было, и вдруг… Может быть, она нуждалась в нашем большем внимании? А ведь подумать странно: такова наша реальность, что в ней нет места лучшим людям, они при жизни не получают ни слов признания, ни слов любви, ни просто внимания.

Разве никто не знал, кто такая Миясат Шурпаева для нашей культуры? Мне кажется, что, когда женщина вынуждена быть сильной, это большая драма. Особенно для поэта, для такого глубоко чувствующего и талантливого, как М. Шурпаева. Разве, положа руку на сердце, ее мало обижали? Мы же будничной суетой больше заняты, чем отделением зерен от плевел. Те же собратья по перу. И из газеты «Илчи» она ушла с невысказанной обидой, при всей любви к этой газете. И обиду за то, что ее лишили республиканской награды «Золотой орел», о которой сначала объявили, а потом решили передать более молодому специалисту, она вспоминала с болью. И многолетнее нахождение своей рукописи в лакской редакции Дагестанского книжного издательства не забывала. И в день своего юбилея и презентации книги «Серебряный пояс» в сентябре прошлого года она была внутренне ранена тем, что не пришли коллеги из лакской секции Союза писателей Дагестана. И это одна из множества причин тех душевных ран, которые имеют особенность однажды, дойдя до какой-то черты, иногда ускорять уход из жизни.

У Миясат Нажмудтиновны всегда находилось время и доброе слово для достойных людей, но многие сегодня подбирают добрые слова совсем не по тем критериям, которые были приоритетны для нее. Миясат Шурпаева никуда не ходила, ничьи пороги никогда не обивала, лгать не умела, газетные развороты власть имущим не посвящала. Любила свою родину, свой Кумух, собирала фольклор, по крупицам собирала и записывала сведения о простых людях и их непростых судьбах.

Я очень люблю ее стихи. Голос той затонувшей Атлантиды, который тайно звучит сквозь бытовые детали строк о насущном. В этом голосе я слышу биение неутоленного и любящего сердца. Мир полон событий, которые требуют сопричастности, полон явных и тайных звуков. За внешней суровостью и деловитостью, будничностью и простотой жизни – та рана, о которой она и сама как будто бы забыла. Но не она ли и дает особое зрение? Потребность жить по совести – дар или бремя? Для Миясат Шурпаевой такой вопрос немыслим. Хлеб и соль земли – это о таких, как она.

На днях она вспоминала, как погиб Ильяс Шурпаев, знала, кто виновен в смерти ее племянника. И эта боль тоже не отпускала ее. Светлая-светлая память тебе, дорогая Миясат. Пусть Всевышний примет в рай твою чистую душу. А нам остается благодарная память о серебряном узоре твоего неповторимого поэтического орнамента, без которого неполна культура Дагестана. И еще то чувство вины, о котором писала ты сама. Остается память о тебе. Пусть она будет вечной!

Мечтала с детства жить добротно, крепко,
И всё с одной лишь целью, видит Бог:
Трудом своим упрочив славу предков, 
Отцу и матери отдать дочерний долг.
Шли год за годом… Жизнь была полна
Страданий, тягот. Но, презрев былое,
Я верила: наступят времена
Достатка, благоденствия, покоя…
Так и ушли родители, а мне
Все тот же долг отягощает плечи,
И жизнь томит печалью о вине,
И время от раскаянья не лечит…