Как я ходила на разборки

Ну да, работа любая хороша, во всяком случае это лучше, чем сидеть на завалинке или киснуть дома. Но пикантность ситуации состояла в том, что  сторожем дед пошел в колхоз, где прежде многие годы работал… председателем. Скатиться с вершины местной властной пирамиды, считай, до самого ее основания… Стерпеть такое бабушка, женщина крутая, своенравная, конечно же, не могла. Исчерпав собственный административный ресурс, на подмогу она выписала из  города любимую, как было сказано, внучку – то есть меня.

Филолог по образованию, в газеты пописываю, стало быть, словом владею, может даже и даром убеждения. Так что мне и карты в руки.

Меня наскоро ввели в курс дела, обозначили конечную цель переговоров, снабдили кастрюлькой с голубцами — обед для несговорчивого деда – и отправили в путь.

Колхозный двор со складами размещался у нас в те годы на краю села, по соседству со старым кладбищем. Тут и в обычные дни было непривычно тихо даже для села, что уж говорить о зимнем дне, когда крупными хлопьями валит снег и все кругом окутано белой ватной пеленой. Так что в первые минуты могло показаться, что на колхозном дворе замерла всякая жизнь. Но нет. Приглядевшись, заметила, что над дремлющим в глубине двора приземистым домиком – сторожкой – вьется едва заметный в густой пелене снега дымок. Не дождавшись обеда, дед, похоже, готовит себе сам, заодно грея свои старые бока. Еще в молодости где-то на равнине он подхватил малярию, и с тех пор его постоянными спутниками стали озноб и ядовито-зеленые таблетки хинина, которые он глотает каждый божий день.

Прежде чем постучать  в дверь сторожки, зачем-то  подхожу к единственному оконцу, смахиваю со стекла налипший снег. И застаю такую картину: склонившись над дымящейся на печке кастрюлей, дед остриём ножа достает картофелину. Сухая, заросшая седым волосом щека, упрямая спина в стёганой фуфайке… С потолка над дедом свисает на электрошнуре тусклая лампочка, бросая желтый свет на голые небеленые стены, на застланный овчиной топчан в углу. У окна – стол, лежат очки, рядом книжка «Как закалялась сталь». Тут же кулек с неизменными таблетками хинина. Тишина. Слышно, как в печке потрескивают дрова.

Какое-то время продолжаю смотреть в окно. Дед снова накрывает крышкой кастрюлю. Видать, не сварилась еще картошка… Бог мой, и с ним я должна сейчас выяснять отношения, объяснять, что достойно в жизни, а что – не очень. Уговаривать, шантажировать, как наставляла бабушка, отлучением от семьи. Кто я такая, чтобы учить его жить? С чего это взяла, что  есть у меня такое право? Ему хорошо? Он никому не мешает? Какие тут могут быть вопросы!
Осторожно, стараясь не скрипеть снегом, отхожу от окна, понимая, что дома меня ждет другая «разборка» — уже с бабушкой.

…С того декабрьского дня прошло немало лет. Слово «разборка» прочно вошло в наш обиход, приобретя вполне криминальный оттенок. Но для меня оно навсегда осталось синонимом увиденной однажды картины: человек готовит себе еду, не имея никаких претензий к окружающему миру.