Место, где осталось сердце
– Вот мне недавно привезли из Ленинграда, – говорит моя собеседница Галина Сухомлина (на снимке справа) и достает из белой коробки ломтик черного хлеба. И этот хлеб весом в 125 граммов для нее – что слиток золота. Ровно столько выдавали блокадникам во время Великой Отечественной войны в сутки на человека. - И больше ничего… Представляете, только этот кусочек хлеба! А знаете, из чего его пекли? Там только горсть муки, а остальное – шелуха от овса и других зерен, перемолотые древесные опилки, целлюлоза, промасленные тряпки, которые выдавали на заводах, чтобы протирать станки, – говорит она, делая паузы, словно возвращается в то нелегкое время.
К огда 8 сентября 1941 года началась блокада Ленинграда, Галине Сухомлиной было всего семь лет, а ее младшей сестре – семь месяцев. Они остались с мамой и бабушкой, пока отец защищал Родину. Эти голодные годы Галина помнит хорошо. Мама работала во Дворце пионеров массовиком-затейником, а дети оставались детьми, любящими играть и веселиться, несмотря на частые бомбовые атаки немцев. Походы за хлебом и водой были ежедневным путешествием. Поначалу во время тревоги все бегали в бомбоубежище, а потом привыкли и перестали. Народ, по словам Галины Владимировны, не падал духом. И все верили, что это временные трудности. Вспоминает, как руководство страны успокаивало народ, говоря о том, что продуктов хватит лет на пятнадцать. Но враги, узнав, где расположены склады с едой, уничтожили почти все запасы.
— Заслали в город лазутчиков. Они узнали, где хранятся продукты – это были Бадаевские склады, фонарем осветили самолетам это место. За одну ночь немцы разбомбили склад и уничтожили все съестное. 1000 тонн масла сливочного, подсолнечного, все жиры, сахар, сыр текли по земле. Огонь был таким сильным, что даже жители не могли для себя хоть что-нибудь вытащить из продуктов. Ничего не осталось. Через несколько дней горожане начали приходить сюда и собирать землю. Они несли ее домой в ведрах, мешках и даже наволочках, потом варили, процеживали и пили на вид мутную, но на вкус очень сладкую воду, – вспоминает бабушка.
Тушить огонь фактически было некому – из местной пожарной команды с огнём боролись меньше половины: одних отправили рыть окопы, другие просто не смогли пройти к складам – у людей не было пропуска для передвижения по городу при воздушной тревоге. Первые городские пожарные прибыли через полтора часа, но тушить уже было нечего. Огонь уничтожил 3 тысячи тонн муки и 2,5 тысячи тонн сахара. Тогда началось самое страшное. Первое, что начали есть измученные голодом ленинградцы, это комнатные цветы. В городе не осталось ни одной кошки и собаки. Ели даже крыс. Повсеместно умирали от голода. Выходили за хлебом и падали от бессилия. И никто не помогал, потому что не было сил нести упавшего от голодного обморока. Так люди и умирали на холоде. Трупы лежали везде. Это было настолько привычным зрелищем, что даже дети не обращали на это внимания.
— Когда есть было совсем нечего, мама обменяла рояль на две буханки хлеба. Мы их ели несколько дней. Потом в оборот пошли мамино бриллиантовое кольцо, папина обувь… Так и выживали. Рядом с нами находилась воинская часть, в которой были и лошади. Этих лошадей было нечем кормить, и когда животное падало, его сразу убивали. Половину мяса военные съедали сами, а половину продавали местным жителям. Помню, как мама поменяла импортный папин костюм на три кило конины, а туфли – на ведро конской крови. Мясо варили и ели, а из крови, когда она густела, жарили котлеты. Я долго отказывалась есть конину. Взрослые меня уговаривали, чтобы я съела хоть чуток, ведь есть что-то надо… Тогда бабушка схитрила, пошла в сарай и принесла в руке кусок мяса, сказав, что это мясо от нашей Зойки – козы, которую зарезали год назад. Я поверила и ела вареную конину с большим удовольствием. Позднее, конечно, мне сказали правду. А еще мы жевали вареную конскую кожу, чтобы заглушить голод, – вспоминает блокадница.
Были и те, кто наживался на чужой беде. Одни из них – домоуправляющие. Именно они должны были каждый месяц давать сведения об умерших, однако половину смертей укрывали и получали за умерших хлеб и продавали его на черном рынке. А еще воровали ценные вещи из домов погибших.
Блокада закончилась в 1944 году, но и после скончалось немало народу, говорит Галина Владимировна. Добравшись до еды, люди ели и ели без конца и умирали от проблем с кишечником. Воспоминания о годах блокады в семье Галины Сухомлиной хранят бережно – в фотографиях и рукописях, которые время от времени блокадница пересказывает близким и друзьям. Часто она навещает школьников в своей родной Махачкалинской гимназии № 39, где работала, и рассказывает молодому поколению, как выстояли ленинградцы в те тяжелые годы, как не сломались духом.
Судьба забросила Галину Владимировну в Махачкалу. Здесь она вышла замуж, здесь прошла большая часть ее жизни. Махачкала – ее дом, а Ленинград – то место, где осталось сердце.