Миру – мир!

…Швейк шел на военную службу в веселом настроении. Ему хотелось просто поразвлечься, а получилось так, что он привел в изумление весь гарнизон города Триента с его начальником во главе.

Швейк всегда улыбался, был любезен в обращении, и, очевидно, поэтому его всё время сажали в тюрьму. Выйдя из заключения, он с улыбкой отвечал на вопросы и совершенно спокойно опять давал себя запереть, уверенный в том, что его боятся все офицеры триентского гарнизона. Не грубостью, а, наоборот, учтивыми манерами и приветливыми, дружелюбными улыбками — вот чем он повергал их в ужас. При появлении инспектора Швейк, сидя на койке и улыбаясь во весь рот, вежливо приветствовал его словами:

— Слава Христу Спасителю, осмелюсь доложить!

Эта искренняя, добродушная улыбка заставляла офицера Валека скрежетать зубами. Он охотно поправил бы на голове у Швейка фуражку, чтобы та сидела согласно уставу, но теплый, задушевный взор Швейка мешал ему что-либо предпринять.

Как-то раз в казарму вошел майор Теллер. Окинув суровым взглядом вытянувшихся возле своих коек солдат, Валек скомандовал:

— Швейк, подай сюда винтовку!

Швейк добросовестно выполнил команду, только вместо винтовки принес ранец. С ненавистью глядя на славную наивную физиономию Швейка, майор Теллер спросил:|

— Ви не знайт, что такое винтовк?

— Так точно, не могу знать, — был ответ.

Швейка повели в канцелярию. Принесли винтовку, сунули ему под нос.

— Что это такое? Как называется?

— Не могу знать.

— Это винтовка.

— Не могу знать.

Его отправили в тюрьму, и вдобавок тюремщик по своему обыкновению обозвал его ослом. Солдаты ушли на тяжелые ученья в горы, а Швейк преспокойно сидел за решеткой с улыбкой на устах.

Не зная, как с ним быть, назначили его подавальщиком в столовую для вольноопределяющихся – прислуживать за обедом и ужином. Он накрывал на стол, разносил кушанья, пиво, вино, потом скромно садился у двери и курил, время от времени объявляя:

— Осмелюсь доложить, господа: господин Валек – хороший человек, очень хороший!

При этом улыбался, выпуская в воздух клубы дыма.

В столовую зашла инспекционная комиссия, и какой-то новый офицер имел неосторожность спросить скромно стоящего у двери Швейка, какой он роты.

— Не могу знать.

— Тысяча чертей! Какой здесь полк?

— Не могу знать.

— Как называется город, в котором расположен здешний гарнизон?

— Не могу знать.

— Ты, что, с неба свалился?

— Никак нет, — ответил Швейк с милой улыбкой, глядя на офицера наивным, доверчивым взглядом. – Я родился, потом ходил в школу. Потом выучился столярному ремеслу. Потом привели меня в одну корчму и заставили раздеться догола. Через несколько месяцев пришла за мной полиция, и меня отвели в казармы. Там меня осмотрели и говорят: «Вы, дескать, не явились вовремя на призыв, три недели просрочили. Мы вас арестуем». «За что? — спрашиваю. – Я ведь и не собирался идти в армию и даже не знаю, что такое солдат…» Все-таки арестовали меня, на поезд посадили и привезли в одно место, откуда мы сюда пришли. Я никого не спрашивал, какой полк, какая рота, какой город, чтобы ненароком не обидеть кого. На учении меня сразу арестовали из-за того, что я в строю закурил. Что тут такого, не знаю. Потом арестовали, когда я насчет потери штыка заявил. Потом на полигоне чуть не застрелил господина полковника…

P.S. Возможно, если бы бравый солдат Швейк застрелил того полковника, Второй мировой вой­ны и не случилось бы. Эх, Швейк…