Поборник гуманизма и дружбы народов разных вероисповеданий

Джамалудин получил традиционное мусульманское образование и считался одним из наиболее набожных богословов. В молодые годы он служил у Казикумухского Аслан-хана. По поводу того, кем он у него служил нет единого мнения. Сын шейха Абдурахман пишет, что он был письмоводителем, хан любил его, и за усердную службу его и преданность пожаловал ему три деревни в Кюринском ханстве под общим именем Асталь, и жители этих деревень платили дань моему отцу», а Орбелиани утверждает, что он по поручению Аслан-хана управлял 15-ю кюринскими селениями.

Но однажды Джамалудин осознал грешность такой жизни у тирана Аслан-хана и ушел от него. Вскоре он посетил Магомеда Ярагского и от него принял тарикат и получил право распространять его среди горцев. Это было, по словам сына, в 1829 или 1830 году. Вскоре Джамалудин приобрел известность в горном Дагестане. Услышав о нем и его учении, к нему прибывали люди, пришли и будущие имамы Казимагомед и Шамиль.

Как известно, за то, что не прекращал принимать и учить мюридов тарикату, несмотря на неоднократное предупреждение, Аслан-хан будто по указанию наместника Кавказа попытался его наказать, но увидев в нем признаки святости отказался от своих намерений.

В своих воспоминаниях сын шейха и биографических очерках о шейхах шейх Мухаммад Хишам рассказывают, что он был ясновидцем.

Джамалудин все же боялся хана и бежал в сел. Купа Цудахарского участка, оттуда перебрался в Согратль.

Здесь, в Согратле Джамалудин получил признание как шейх, устаз Дагестана и Чечни. И во все годы имамства Шамиля он был рядом с ним, являлся его ближайшим советником. Абдурахман пишет, что «Шамиль женился на моей сестре Загидат и выдал за меня и за моего брата своих дочерей, так что с этого времени семейства Шамиля и моего отца сделались как бы одним семейством».

Как показывает анализ имеющихся в нашем распоряжении материалов Джамалудин поддерживал Шамиля в его стремлении упрочить шариат среди мусульман, отвергая адаты и жестоко наказывая вероотступников. По словам Орбелиани, который был в плену у Шамиля, он строго запретил вступать в борьбу с русскими, и старался содействовать искоренению среди горцев закоренелых привычек и пороков. Еще более четко эта мысль высказана Орбелиани чуть ниже. «Основав это учение из убеждения в святости его для исправления народов Дагестана, Джемал-Эдин остался по-прежнему при своих мирских занятиях и не вмешивался в перевороты, произведенные мюридизмом. Он не предводил их, никогда не одобрял борьбы, в которую последователи его вступили с русскими, порицал напрасное кровопролитие и старался теперь остановить оное.  Хотя таким образом он не имеет никакой власти и участия в делах, но любовь, уважение к нему дагестанских народов не знает границ».

Основная мысль этой большой цитаты представляется нам верной. Но в ней есть аспекты, которые вызывают возражения. Во-первых, тарикатское учение было основано не им. Оно возникло в Средней Азии, в Ширван и Дагестан было перенесено Хас-Магомедом и Гаджи Исмаилом. Разумеется, что Джамалудин внес определенную лепту в теорию и практику этого учения, как и Магомед Ярагский. Во-вторых, в этой выдержке довольно четко прослеживается влияние времени и места предполагаемой публикации. Обращаясь к Шамилю Джамалудин сказал: «Я строго запрещал тебе поднимать оружие против русских, но ты не послушался и может быть для собственной гибели. Но и теперь советую прекратить войну. Если этого не хочешь, так по крайней мере не забудь того, что теперь скажу. Да будешь ты проклят богом и великим пророком его, если когда либо ты или твои мюриды вздумают грабить мусульман, хоть бы воли покорных русским. Да будешь ты проклят, если сделался имамом не из чистой ревности к мюридизму, а из властелюбия и корыстолюбия. Да будут прокляты и те, которые окружают и слушают тебя не как истинные мюриды, а из жадности к добыче и кровопролитию или из других видов».

Мы допускаем, что подобную мысль мог высказать Джамалудин своему близкому человеку, но, видимо, не в таких выражениях и тонах. Здесь представляется дело так, будто речь идет о строгом вельможе и его подчиненном мальчишке. Что касается того, что Джамалудин был против войны можно согласиться. Как отмечалось, накшбандийский тарикат учит последователей не к вооруженной борьбе, а уединенному посвящению себя богу. Абдурахман пишет, что получив тарикат от  моего отца Казимагомед удалился в уединение, как было ему велено, в келью, построенную для него на окраине Гимры». По его словам, Магомед Ярагский «велел ему то же, что и сам мой отец, то есть уединение». Вскоре Казимагомед сделался другом Ярагского и женился на его дочери.

Нам представляется, что сама складывающаяся ситуация в горном Дагестане и положение Корана о войне против неверных подтолкнули Казимагомеда к идее газавата. В это время еще оставался он тарикатистом. Казимагомед посоветовался по поводу газавата с Шамилем и сообщил свои намерения Джамалудину. «Мой отец, — пишет Абдурахман, — не согласился с его решением по двум причинам: во-первых, он точно знал, что джихад Казимагомеда с русскими долго не продлиться, (его) конец обязательно рано или позно. Кроме того, область (вилайат) Дагестан была свободна от русских войск……». Если же Газимагомед или другой поднимется, несомненно, русские войска прибудут со всех сторон». Другая причина, «тарикат, который принял Газимагомед от моего отца не велит вести джихад…»

Сошлемся и на другое письмо Джамалудина Казимагомеду: «…если ты вступил на путь накшбандийских наставников (асатиз) настоятельно тебе нужно неотступно уйти в уединение и многократно славословить Аллаха и наставлять … к тому других. Тебе нет нужды толкать людей на смуту и гибель.» Недовольный письмом Джамалудина Казимагомед обратился к Ярагскому. Вместе со своим посланием он приложил письмо Джамалудина и стихи Корана, которые призывают к газавату. В послании говорилось, что Джамалудин запрещает мне борьбу за веру, а Коран повелевает. Какому из этих двух положений мне последовать? Разумеется, что Ярагский ответил, что целесообразно руководствоваться повелением Аллаха. По словам Абдурахмана, при этом Ярагский преследовал свою цель, он предполагал, что если Казимагомед захватит Казикумух, то Аслан-хан будет свергнут. «Если Аслан-хан обошелся бы с людьми более учтиво после изгнания шейха и по рания его авторитета, он (шейх) не разрешил бы ему (Газимагомеду) джихад. Тем более Газимагомед всегда повиновался ему. А народ остался бы и поныне в спокойствии. Такая обида действительно существовала, она не могла не сказаться в отношении Ярагского к Аслан-Хану. Но мы не можем сказать, что одобрение Ярагским джихада было обусловлено только этим обстоятельством. Другое дело, что будучи тестем и учителем Казимагомеда он мог бы влиять на его решения и действия. Нам представляется, что если бы не Казимагомед, то нашелся бы другой деятель в горном Дагестане, который бы возглавил борьбу и освободительная борьба была бы неизбежна. В то время складывалась такая ситуация, когда даже отдельные тарикатисты осознавали ее и оставляя на время или совсем свое учение, вступали на путь шариата и в ряды войнов джихада. Горцы и без его благославления поднялись бы на борьбу против колониального гнета России, так как горцы не терпели ничьего гнета и привыкли к независимой жизни. Так было и перед восстанием 1877 года. Шейх Абдурахман Хаджи всячески старался недопустить выступления горцев против русских войск, зная, что оно будет обречено и может принести много горя и страданий, но не сумел удержать их.

Как видно, что Джамалудин был против джихада и руководствовался при этом установками тариката и трезвыми соображениями. Но в письме к Шейхуль-Исламу Турции Джамалудин высказывает несколько иное отношение к джихаду. Он считает, что «они (горцы — М.А.) люди самостоятельные своим умом, никому не подчинялись, кроме как самим себе. Они жили в спокойствии, довольствии». Но пришли неверные и мусульмане раскололись на враждебные группы, отказались от ревности, присущей исламу и обратили взоры на свои личные интересы. В конечном счете народы Дагестана оказались в подчинении у неверных. Далее. Горцы оказались в таком положении поскольку они малочисленны, не имеют средств войны и отсутствует помощь и поддержка со стороны государств,  располагающих сокровищами и распоряжающих силами и делами… После этого он обращается к Шейхуль-Исламу с выражением удивления тем, что деятели султанской диван ханы молчат, не уговаривают Султана помочь Дагестану, находящемуся в столь тяжелом положении. Далее Джамалудин предлагает начать войну, как было обещано. И в этой связи обращается: «О ученые, действующие своим  учением и совершенные мумины, вы обязаны сражаться с врагами веры всеми имеющимися средствами». Необходимо либо подкрепить нас войсками, либо путем переговоров подействовать на русского султана, чтобы он прекратил военные действия против нас.

Здесь Джамалудин выступает как сторонник джихада. Но он не предполагает свое участие в нем, остается последователем тариката. Письмо Джамалудина осталось без ответа, как и др. предыдущие письма дагестанских религиозных деятелей. Не случайно поэтому Шамиль и его сподвижники столь отрицательно отзывались о турецких властях и не верили в их реальную помощь. Но они умели спекулировать на нуждах недовольных Россией дагестанцев, провоцировать их выступления в периоды осложнения русско-турецких отношений. Орбелиани отмечает, что в последние годы люди не так твердо верили в святость Шамиля. «Но есть человек в Дагестане, который со времени первых имамов и доныне встречают везде с глубоким благоговением, который тихою и смирною жизнью, бескорыстием и справедливостью, ученостью и происхождением, строгостью в исполнении шариата, как первоначальный проповедник этого учения и как учитель Кази-Муллы, Гамзат-Бека и Шамиля приобрел в народе авторитет святого».

Джамалудин отличался искренне гуманистическим характером, справедливым отношением, решительно выступал против грабежа мюридами имущества и похищения людей. Об этом  свидетельствуют его слова и поступок по отношению к Орбелиани. Последний пишет, что прощаясь со мной Джамалудин сказал: «Скажи русским, мой сын, я и им желаю добра, как и мусульманам: да и поможет всем нам бог. Я дервиш и мулла, и знаю, что хотя мы не одной веры, но всех нас создал один творец и потому грешно нам проклинать друг друга. Прощай, вспоминай иногда человека, любящего и спасшего тебя, по милости бога из тяжкой неволи».

Эти слова и поступок Джамалудина противоречат многим аспектам его письма к Шейхуль-Исламу Турции. Здесь он говорит о гуманизме и единстве всех людей независимо от религиозной принадлежности. А там разделяет людей на правоверных и неверных (христиан) и поддерживает газават против неверных. Но вместе с тем можно понять позицию Джамалудина в этом вопросе. Раз обращается к Шейхуль-Исламу Турции и через него и к Султану — халифу мусульман, он должен был обсновать свою просьбу, а в исламской Турции тогда более весомого аргумента не было, чем религиозный, тем более, что речь шла о колониальном господстве христианской России, т.е. «страны неверных». Здесь все же преобладали  политические интересы, выраженные в религиозной форме.

Его сочинение «Адабуль-Марзия» было опубликовано еще в 1869 году в переводе А.Омарова. В переводе на русский язык сочинение названо: «Правила достодолжных приличий». В нем Джамалудин использует некоторые общетеоретические положения суфизма и правила накшбандийского тариката. Он считает накшбандийский тарикат первым из четырех главных путей познания бога, восходящей в первому Халифу и пророку. Затем разъясняет условия и правила вступления на путь тариката. Вступивший на этот путь должен раскаяться во всех грехах, освободить сердце (сознание) от всяких образов и мыслей, не посвященных богу, и быть образцом в преданности исламу. Тогда он выбирает себе духовного наставника — шейха, так как мюриды — искатели истины — могут достигнуть цели только под руководством такого святого человека, знающего путь к божеству и способного познать его тайны. А цель тариката — сближение, духовное общение мюридов с божеством. Для достижения этой цели мюриду нужно пройти несколько ступеней религиозно-нравственного самоусовершенствования. Без руководства шейха мюрид не может достигнуть совершенства. Общение же с шейхом открывает мюриду свет и красоту всевышнего, его тайны.
Джамалудин считает, что любовь к шейху является условием достижения своей цели мюридом. Она, по его мнению, удаляет от мюрида все нехорошее и вытягивает все качества шейха, и мюрид становится копией своего шейха. Но эта любовь не может быть приобретенной, она —  особый дар Божий, которым он награждает кого хочет. Тогда мюрид сам может созерцать Бога без посредничества шейха и в нем, как в зеркале, будет отражаться истина и лицо Божества.

Большое значение придается в тарикате уединению (халват). Оно бывает двоякое: натуральное, (наружное), и внутреннее; т.е. созерцание тайн истины (Бога). Наружное уединение имеет целью исключить возможность отвлечения мюридов от внутреннего созерцания. Внутреннее уединение считается исключительно атрибутом накшбандийского тариката, оно предполагает не удаляться в натуре, но удаляться своими мыслями от всего земного. Это называется муракаба. Достигнуть состояния муракабы возможно только произнося бесконечное количество раз слова «Нет Бога, кроме Аллаха», занимая мысль только одним Богом, чтобы мирские дела и мысли не могли отвлечь от созерцания Бога. В этом случае мюрид забывает о существовании земного мира и ощущает существование только одного Бога. Зикр является другим важным средством достижения полного забвения земных интересов и духовного сближения с божеством. В этих двух случаях происходит исчезновение, поглощение себя в Боге и наступает такое состояние, когда мюрид не чувствует ни своего существования, ни существования чего-либо другого, кроме творца, и тогда мюрид достигает своей цели.

Таковы некоторые основные положения вероустава накшбандийского тариката по работе шейха Джамалудина.

Джамалудин действительно был человеком высокой нравственности и внутренней культуры. Молва об этих качествах, миролюбии и гуманизме его дошло и до царского командования на Кавказе. Оно попыталось использовать эти обстоятельства и авторитет шейха, чтобы добиться прекращения многолетней войны. Генерал-адъютант Чернышев писал об этом императору. Но Джамалудин был неподкупен. Он не мог не считаться с имамом и согласиться с колониальным гнетом царизма, а уходить из Дагестана царизм не собирался. После пленения Шамиля Джамалудин решил выехать из Дагестана в Турцию на постоянное жительство. По пути он побыл в Тифлисе, где с большими почестями его встречала и провожала семья князя Орбелиани, которого шейх вызволил из имаматского плена.

Умер Джамалудин в 1867 г. в Стамбуле и там похоронен. Нам представляется, что следует воздать должное этому человеку удивительной судьбы и высокой нравственности, влиятельному шейху, сыгравшему особую роль и в освободительной борьбе, и в мусульманском просветительстве в Дагестане.