Политическая элита, коррупция и гражданское общество Опыт историко-социологического осмысления

Мы здесь проанализируем ситуацию применительно к государственным и муниципальным служащим.

Первый тип социальных отношений («честные») олицетворял собой честность, минимальную восприимчивость к коррупционным сигналам и в конечном счете гражданскую (социальную) ответственность. Они еще несли в себе созидательные начала и в этом своем качестве олицетворяли лучших представителей демонтируемой системы государственного социализма (в 1980-е годы). Носителей этого типа отношений можно было легко разглядеть, но, будучи встроенными в создающуюся (на обломках старой) новую систему, они не могли бороться с ней. Себе дороже, к тому же они несли ответственность за свои семьи. Приходилось молча терпеть, в том числе и претензии земляков, хотя отдельные попытки осмысления и актуализации проблемы были. В частности, в обширном докладе для руководства республики (скорее, аналитической записке) экс-прокурора Дагестана Имама Яралиева (1997 г.) была дана жесткая оценка ситуации в терминах «масштабные бюджетные злоупотребления», «нарушения финансовой дисциплины», «злоупотребления в управлении ГУП и МУП», «рост теневой экономики» и другие. Но доклад так и остался невостребованным. Другими проблемами были заняты власти и в Федеральном центре, и в республике.

В аналогичном ключе, но публично выступали и потому пострадали в начале 1990-х г.: Гадис Гаджиев (на него покушались, но он, к счастью, выжил), ныне член Конституционного суда РФ; Магомед Сулейманов, врач и депутат Верховного совета ДАССР (убит в феврале 1991 г.); Багавутдин Гаджиев, экс-министр торговли ДАССР (убит в декабре 1993 г.). Как видно, бойцов в коридорах власти хватало. Мы не говорим о новой генерации (неформальных) бойцов на гражданском «фронте», их тоже хватало в тот период.

Второй тип социальных отношений («беспредельщики»). Это полярный первому тип с отчетливыми признаками «мафиозного» и/или полумафиозного характера, носитель другого типа отношений: коррупциогенных, основанных на теневом праве с отчетливыми меркантильными мотивами и ценностями. Их не могло быть много, но они брали наглостью и беспринципностью, завладевая ключевыми рычагами власти и подавляя группу «честных». В их представлении набор признаков «успешного дагестанца» включал в себя слишком большой список компонентов, которыми можно было завладеть только силой и цинизмом.

Этот тип людей государство рассматривало как «дойную корову» и источник укрепления своих властных позиций. У этой категории перед глазами было достаточно примеров из Центра и других регионов страны, и ничего нового они не придумали. Правда, они не видели альтернативные (хорошие) примеры в других регионах страны, где сумели найти оптимальное сочетание между новой генерацией амбициозных (и, мягко выражаясь, не совсем конструктивных) деятелей и «старыми» кадрами управленцев, как, к примеру, в Белгородской области. Историю «рынка» они творили «здесь и сейчас».

Конкуренция была о-го-го, и руководству республики ох как трудно было совладать с новыми игроками на политэкономической арене. Успевали только откупаться и мирить конкурирующие «этнопартии», как их назвал в свое время известный в республике социолог Энвер Кисриев. Понятие «этнопартии» означает организованное сообщество со всеми признаками политической партии, имеющее в целом интернациональный характер, но во главе с ярко выраженным лидером определенной национальности.

Таких сообществ в Дагестане Кисриев к концу 1990-х годов насчитал более 50. В 2000-е часть из них была нейтрализована, другая часть «плавно» перетекла в коридоры власти и влилась в правящую элиту, а третьи сами разрушились в силу внутренних конфликтов. Часто используется понятие «клан», но оно неадекватно отражает природу этого явления, поскольку «клан» – это скорее сообщество, основанное на родственных отношениях.

Третий тип социальных отношений («умеренные» нарушители). Пожалуй, носители этого типа социальных отношений в системе управления (в аппарате власти) составляли большинство, и они знали «меру» в том, что касается злоупотреблений и коррупции. Приходится брать в кавычки слово «мера», поскольку даже в самых благоприятных в этом плане странах и в регионах страны выявляется коррупция, а «теневая» экономика, тесно связанная с ней, достигает уровня от 10% до 35%.

«Беспредельщики» могли их попрекнуть в трусости, никчемности по принципу «нарушать, так по полной», поскольку с точки зрения УК РФ нет разницы: на 10%-15% ты превысил стоимость заказа или подрядных работ или же на целых 50%-70%; лучше уж по полной, чтобы «отмазаться» от всех охотников за добычей».

Но они («умеренные») не трусы, так их воспитала среда, и ценности, коими они руководствовались, не позволяли им переходить определенную границу. А эта «граница» была связана как с нормами закона, так и с минимальными стандартами жизни, легитимными для большинства и привычными для людей с аналогичным статусом (достойно женить или выдать замуж своих детей, иметь приличный дом и авто, а также возможность безболезненно переносить немалую социальную нагрузку, связанную с гостями, родственниками, свадьбами…). Тут был очевиден конфликт ценностей гражданской (и социальной) ответственности, привычных для этого типа чиновников, с ценностями социального престижа и незримых внешних норм социального бытия («ну как же так, на такой должности, и не может человек…»), в общем, чтобы не склоняли в подобном ключе.

И этот слой руководителей (на местном и республиканском уровнях) незримо включался в систему патронажно-клиентальных связей с многочисленной «клиентелой» своих земляков, для которых свой человек в коридорах власти – и предмет гордости, и субъект решения своих личных и общих (джамаатских, районных и пр.) проблем.

(Окончание следует)