Политическая элита, коррупция и гражданское общество Опыт историко-социологического осмысления

Особенности социальной структуры и новые тенденции

Нельзя забывать об особенностях социальной структуры республики. Больше половины дагестанцев живут в селах, а около 15%-20% городского населения – это горожане в первом поколении. Как правило, городское гражданское общество в Дагестане тонет в «море» десятков, а то и сотен субэтнических и земляческих сообществ. Последние, как правило, ориентируются на своих «патронов» в коридорах власти. Эти групповые интересы и не позволяют формироваться нормальному гражданскому обществу. Хотя потомки свободных жителей Дагестана («узденей», которые составляли около 90% населения) могут часами рассуждать о былом величии и движении за независимость в период имама Шамиля (1830-1859 гг.). В этом тоже трудности формирования подлинного гражданского общества в РД, хотя на местном уровне гражданское начало проявляет себя достаточно выпукло. Вспомните недавние антикоррупционные советы (и митинги) в Табасаранском, Докузпаринском, Кумторкалинском и других районах и городах республики.

Поэтому при всем нежелании слоя руководителей из «умеренных» (носителей 3-го типа соцотношений) нарушать формальные правила и законы, нет-нет, но ради земляков приходилось (и приходится до сих пор) идти на компромиссы. «Иначе зачем он там нам нужен, он для нас (села, района) бесполезный человек?!» – так рассуждали его земляки-сельчане. Здесь, безусловно, очевиден конфликт ценностей общего блага и гражданского общества с партикулярными интересами. И чтобы избавиться от клейма «бесполезного человека», что равносильно потере лица, такому руководителю в коридорах власти приходилось «подтягиваться» под статус «патрона» – благодетеля для своих земляков.

Этот конфликт в сознании чиновника на «хорошей» должности ярко выражен именно на Северном Кавказе (и в Дагестане, в частности). И именно с этого конфликта ценностей (общего блага и партикулярного интереса) в сознании местного слоя чиновников начинается медленная эрозия того первоначального, гражданственного фундамента, носителем которого они являлись в самом начале карьеры, поскольку значительная доля этого слоя чиновников прошла «школу гражданственности» на уровне своих территориальных (соседских) общин-джамаатов. И эти общины не родовые (таких родовых сел, как правило, маленьких хуторов, в Дагестане от силы около 100-150), а именно соседских полисов (несколько сотен по всему Дагестану), где формируется гражданское сознание «узденя».

Имидж же «патрона» складывается не только из реальных дел, но и внешних атрибутов. Поскольку они – не шейхи и не алимы (мусульманские ученые и кадии), престиж которых никак не связан с их внешними атрибутами, то волей-неволей им приходилось подтягиваться под устоявшийся в общественном мнении стандарт затрат, потребления и владения собственностью. В советские времена эти нормы и стандарты искажались в сторону повышения завскладами и завмагами (монопольными распределителями благ), а в постсоветское, капиталистическое время – благодаря новому классу собственников в лице предпринимателей. И потому, чтобы соответствовать имиджу «успешного патрона», недостаточно было тех благ, которые могли быть приобретены на законные доходы. Сочетание этих факторов приводило в конечном счете к тем самым «компромиссам» со своим кодексом чести, когда превышали закон и служебную этику, правда, в незначительных масштабах, вполне допустимых с точки зрения общественного мнения.

В Дагестане этот аспект негативной трансформации служебной этики и кодекса чести чиновников выражен более ярко именно в силу прочности родственных и земляческих связей. И к такой трансформации общественное мнение в республике некритично. Оно более критично, когда нарушаются земельные права общин-джамаатов или задевается честь человека и семьи (убийства, несправедливое, с точки зрения имярек, увольнение с работы, оскорбление).

Мафия и гражданское общество: историко-социологический срез

Ни «честные», ни «умеренные» не формируют мафии – закрытые и достаточно многочисленные сообщества, нацеленные на доходы любыми путями, и где есть все атрибуты вертикали власти (крестный отец, помощники, группы поддержки и силовые структуры в лице киллеров и рэкетиров или террористов). Тут действует не закон государства, а закон омерты (свой кодекс чести), преданности и почти сыновнего почтения к «крестному отцу», благодетелю всего этого сообщества. Туда легче войти, чем выйти оттуда. Мафии могут формироваться только в рамках 2-го типа социальных отношений, олицетворяемых «беспредельщиками». Собственно, этимология понятия «мафия» (мафиози) в XIX веке в Сицилии применялась в двух значениях: «задира, хулиган; заносчивый, самоуверенный», но в то же время «бесстрашный, предприимчивый, гордый» (корнями уходит в арабский сленг «mahyas»).

Но в Дагестане сформировались неклассические (классические – это итальянские мафии: сицилийская «Коза Ностра», неаполитанская «Камморо»), а свои варианты мафии. Там мафии и ОПГ орудуют в «автономном (от государства) режиме» и не сливаются с госаппаратом: законы кодекса чести (омерты) запрещают. А тут произошло слияние наиболее «продвинутых» богатых и организованных «этнопартий» с яркими лидерами в аппарат власти на республиканском уровне и в некоторых городских муниципалитетах. Что в итоге получилось, дагестанцы знают хорошо.

В Дагестане эти 2 типа социальных отношений географически присутствуют в одних и тех же городах, районах, и трудно провести между ними границу. Трудно идентифицировать на основании территориального или этнического происхождения и ответить на вопрос: претендент на ту или иную должность или данный конкретный чиновник насколько устойчив к коррупциогенным сигналам и соблазнам? Может ли его подкупить «мафия» (в кавычках, потому что в классическом смысле слова этого у нас нет), ОПГ или нет? Насколько в круг его понятий входят ценности гражданственности и что значит для него понятие «чести»? Ведь «честь» в мафиозной (или полумафиозной) системе понятий означает нечто противоположное подлинно гражданской культуре.

Оппоненты могут возразить: ишь, с кем решил сравнить, где Италия, а где Дагестан! Отвечаю: несмотря на значительные социально-экономические и культурные различия, типологически политические и правовые модели социальной организации городов-государств на севере и в центре Италии в средние века мало чем отличались от моделей республиканского типа в лице крупных центров союзов общин (джамаатов) Дагестана в XVII – начале XIX вв. Такие же периодические выборы «парламентов» (городских собраний, советов старейшин джамаатов), судей (кадиев), «глав администраций» (дожей, старшин союзов – бегавулов и т.д.). Правда, социальные структуры различались значительно: там широко представлены торговый и ростовщический капитал, люди искусства, науки и архитектуры; а в Дагестане – «сословие» алимов и судей (кадиев), ремесленные гильдии…

Так вот в десятках союзов общин гражданского типа в Дагестане на протяжении веков формировалась именно культура политического равенства, свобод («узденчество») и «законности», основанная на обычном праве, зафиксированном в различных кодексах, а в экономике – культура, основанная на сочетании частной и общественной (общинной) собственности. То, что в псевдонаучной литературе получило название «набеговая экономика», на самом деле составляло незначительную долю в экономике края. К началу XIX века именно такую политправовую структуру и застали российские военные и исследователи в Дагестане. То, с чем столкнулись они здесь, в их трудах получило название «федеративные республики» (союзы общин-джамаатов), «аристо-демократические республики» (к примеру, Джаро–Белоканский союз в современном Азербайджане). Об этом в свое время написал в монографии «Сельская община в Нагорном Дагестане в XVII – начале XIX вв. (М., Наука, 1988 г.)» известный в России и за рубежом историк-этнолог, д.и.н., ныне покойный Мамай-хан Агларов.

(Продолжение следует)