Поправлюсь, и снова в бой

В Год памяти и славы «Дагестанская правда» продолжает совместный с Национальным музеем Дагестана им. А.Тахо-Годи проект «Письма с фронта».

– В фонде «Фото и документы» хранятся письма Абдулзагира Курбановича Батырова, – рассказывает научный сотрудник музея Диана Омарова. – Историю о жизни дедушки поведала нам его внучка Кармина Раджабова. Абдулзагир Батыров родился 7 ноября 1911 года в сел. Гели Карабудахкентского района в семье крестьянина. В 1928 г. печатал в газете «Ёлдаш» свои первые стихи и рассказы. С 1932 по 1935 годы работал редактором газеты «Дагестанский комсомолец». В эти же годы окончил заочно Ленинградский институт журналистики им. В. Воровского Наркомпроса РСФСР. В период с 1935 по 1941 гг. работал редактором Дагестанского радиокомитета, накануне Великой Отечественной войны вступил в Коммунистическую партию СССР. В 1941 году Буйнакский реввоенкомат призвал его на фронт и отправил для прохождения срочных военных курсов в Степанакерт. В годы войны он командовал ротой пулеметчиков. За участие в Сталинградской битве в 1942 г. награжден орденом «За оборону Сталинграда». В 1944 г. награжден медалью «За оборону Кавказа».

После ранения в голову он потерял глаз, вернулся в Махачкалу. До 1947 года работал начальником Управления культуры Совета Министров Дагестана. В последующем – в партийных органах. Ему принадлежат переводы на кумыкский язык произведений русской классической литературы. Он был талантливым поэтом, журналистом, переводчиком. Абдулзагир Батыров погиб в 1960 году в автокатастрофе.

«Пишу сыну издалека… Салам, Батыр. Поле охвачено огнем, все гремит и воет. Я жив-здоров, думая обо мне, не переживайте. Идет борьба за Родину, за тебя. Воины Красной Армии не устают и борются без устали. Жена, объясни детям – пусть они знают, куда ушел их отец. Пока всех фашистов не уничтожим, даю клятву, что домой не вернемся».

21.08.1942 г.

«Моя любимая и нежная подруга Хали! Мне кажется, что прошло бесконечно много времени с тех пор, как я получил последнее письмо от тебя. О, если бы только знала, как мне необходимы сейчас твои письма! Я каждую минуту жду с трепетом и волнением, с жаром и с нетерпением писем от тебя.

Правда, после продолжительного затишья вчера получил открытку от милой сестренки Хаписат. Хотя она дошла до меня только через месяц после написания, все же я был безмерно рад этой вести из дома. В одно время, как я уже вам писал, у меня мелькнула надежда встретиться с Зиявом, но все мои старания были тщетны. Встреча эта не состоялась. Вскоре после этого наши соединения вступили в бой, и лопнули все надежды на столь необходимую встречу.

Хаписат в открыточке просит, чтобы я постарался связаться с ним. Сейчас мы расположены недалеко друг от друга, я уже через одного товарища, знающего его, написал записку. Думаю, если моя записка дойдет до него, то он непременно откликнется. Этот товарищ, которому я передавал записку, немного обнадежил меня. Он сказал, что видел Зиява. Следовательно, можно предполагать, что он жив-здоров».

1942 г.

«Милая моя Хали! Ты себе представить не можешь, как трудно в течение 2-3 месяцев не иметь никаких вестей из дома и чувствовать себя совершенно оторванным от всех близких сердцу людей.

Родная! Я хорошо знаю, что и ты переживаешь немало. Наверное, давно утратила надежду на получение от меня писем. Но я должен заявить, что в этом не виноват. Каждый раз, как только предоставляется возможность, первым долгом пишу тебе письмо.

Однако давно не имею от тебя ответа. Возможно, что за это время ты не раз мне писала, но я ничего не получал. Я очень беспокоюсь о вас всех, моих дорогих детках. Незнание вашей судьбы зачастую наполняет мое сердце беспокойной печалью и тоской. Правда, все это превратности проклятой войны, навязанной нам извергами мира сего – фашистскими людоедами, такое долгое молчание наводит на печальные думы. Надеюсь теперь в госпитале получить от тебя писем.

Прошу обо мне не беспокоиться, рана пустяковая, наверное, скоро поправлюсь».

01.12.1942 г.

«Дорогая Хали! 20 ноября выписался из госпиталя и в тот же день отправил тебе телеграмму. Теперь я годен только к строевой службе в тылу. Вначале не знал, где придется работать. Просил отправить на передовую, не отправляют. Даже обидно, что в эти исторические дни, когда наша родная Красная Армия громит озверелые полчища врага и стремительным ураганом мчится вперед, мне приходится находиться в тылу. Досадно, что в эти дни выбыл из строя.

Ранение у меня было в нос. Пуля попала в правую сторону, перебила перегородку, повредила зрительные нервы левого глаза и сидит под скуловой костью. Левый глаз совсем ничего не видит. Потеряно обоняние. Это бы не беда, можно бы воевать и уничтожать гитлеровских гадов даже при наличии одного глаза, но я с наступлением темноты ничего не вижу. Кроме того, не открывается рот, не могу жевать (мешает пуля) и должен сидеть все время на жидкой пище. Пуля расположена глубоко под костью, поэтому врачи не решились сделать операцию. Больше всего мучает вопрос с питанием. Если бы не это обстоятельство, я бы любыми способами добился отправки на передовую…».