Свобода как судьба

Магарам Муртазалиевич Ахмедов погиб в 2009 году в возрасте 46 лет. Скоропостижная смерть: он на большой скорости врезался в огромный трейлер. В 2016 году трагически ушел из жизни Зухум Абдулаевич Зухумов, преподаватель ДГУ. Несколько лет назад, едва перешагнув 48 лет жизни, скончался известный дагестанский художник Сабир Гейбатович Гейбатов. И вот совсем недавно в возрасте неполных 44-х лет после тяжелой болезни покинул этот мир заместитель Руководителя Администрации Главы и Правительства РД Даниил Сергеевич
Рязанов.

Смерть Д. Рязанова меня потрясла своей совершенной внезапностью и заставила еще раз задуматься над смыслом прожитого, вкладом непродолжительной жизни в копилку человеческих дел. И над тем, что мы называем судьбой. Поскольку все четверо молодых философа со мной сотрудничали и общались, к их деятельности так или иначе я был причастен. Более того, прорабатывались совместные перспективы в науке, философии, в общественно-политической деятельности. Я попытался в этом эссе сопоставить их судьбу с характером их творческой жизни, обнаружить в этом поколении ученых одинаковые особенности, отличающие их от других.

Свобода и творчество

Магарам Ахмедов руководил крупной строительной фирмой, был одержим архитектурно-созидательными планами, философии и общественно-политической жизни отдавался, жадно отрывая время от своей основной деятельности. Они вместе с Сабиром Гейбатовым создавали под моим руководством интеллектуально-философский клуб «Эпоха», Магарам выделил клубу время заседаний в своем ресторане с неизменным чаепитием. Активно участвовал в нем в качестве докладчика, изыскивал время для научных публикаций.

Зухум Зухумов и Сабир Гейбатов тяготели к теоретизированию, были начитанными и интеллектуально продвинутыми деятелями клуба, помогали молодежи в ее первых шагах в практике философствования. В работе клуба в те годы этноконфессиональной напряженности в Дагестане участвовали и маститые журналисты, художники, политики, министры, многие представители дагестанской интеллектуальной элиты.

Несколько в стороне от популярных культурных контактов и мероприятий оставался Даниил Рязанов – в силу чрезвычайной занятости на ответственных административных и правительственных должностях. Но именно его научная проблематика о свободе личности, мне кажется, была своеобразным связующим звеном всех четверых, выражающим их единые научные интенции, подчиненные одной важной цели – культурно-политическому прогрессу Дагестана, эмансипации его духа.

М. Ахмедов в своей диссертации анализировал всевозможные социальные противоречия в современном обществе с акцентом на их этноконфессиональные разновидности, с позиций синергетического и постмодернистского взглядов на них отслеживал трансформацию конфликтов в толерантные социальные связи. В работах Сабира Гейбатова и Зухума Зухумова научное внимание акцентировалось на гносеологической и эпистемологической проблематике, поле и объект их исследований охватывали социогуманитарный праксис Дагестана и России. При этом в предмете изучения исследователей на фоне широкой российской панорамы обособлялось творчество художественного субъекта в искусстве Дагестана советского и последующего времени с критикой распространенной в постсоветских СМИ утверждений об отсутствии свободы и авторской реалистической оригинальности в советской культуре.

Представший передо мной как соискатель и диссертант Даниил Рязанов был уже образованный, начитанный по проблематике и имеющий за плечами первый опыт исследовательской работы с соответствующими несколькими публикациями 25-летний молодой человек. Контуры будущей диссертации у него уже сложились, да и тема была почти сформулирована и затем обрела свое название в автореферате – «Идея свободы в современном политическом радикализме». Проблематика вполне соответствует духу и энтузиазму молодого человека: кого в таком возрасте не волнуют истина, добро, свобода?! Да и политические мотивы соответствуют не только патриотическому настрою возраста, но и социальной напряженности региона. Даниил был самым молодым из тех, с кем меня научная судьба свела в те годы, но и другие были полны максималистских настроений, патриотизм зашкаливал и за теорию, и за индивидуальную политику.

В их философствовании открывалось не только их собственное бытие, они становились сопричастными действительности – отталкиваться от противоречивых мировоззренческих позиций, искать себя в разнополярных демократиях и, что было важно, теоретизировать по определению содержание понятия «свобода». Все это требует основательной и вдумчивой работы над классической и современной научной литературой. И действительно, как я позже убедился, в диссертации того же Д. Рязанова кратко подытожены идеи по проблеме свободы в работах античных философов, пытавшихся преодолеть мифологический фатализм. Позднее, как верно подмечает диссертант, она была осмыслена в учениях ряда теологов, утвердивших границы свободы человека и его равенство перед Богом. Далее проблема свободы предельно развита основателями либерализма.

Как давно известно, субъектом свободы и высшего совершенства оказывается у Платона не отдельная личность и даже не отдельный класс, а только все общество, только государство в целом, которому Платон приносит в жертву отдельного человека, его счастье, его свободу и даже его моральное совершенство. В науке знают, за такой подход подчинения индивида коллективу Платона даже называют первым коммунистом человечества.

К коммунитаристским выводам склонялись и подходы М. Ахмедова к рассмотрению социальных противоречий как факторов свободного творчества дагестанскими этносами гражданского общества. Ряд идей о свободном развитии периферийных регионов России были даны С. Гейбатовым на волне деколонизации стран третьего мира. Вообще историко-философский кругозор этих аспирантов – и тогда, в период написания диссертации, и после – подкупал широким диапазоном, ассоциациями, разбросом альтернатив, методологическим плюрализмом. Но красная линия творчества – свобода! Не случайно позже в числе многочисленных публикаций Д. Рязанова появляется статья «К вопросу о дискурсивных границах понятия «свобода».

Свобода и истина

В круге исследований диссертантов не случайно оказывается также выдающийся мыслитель Мартин Хайдеггер – с обоснованием вывода: «сущность истины есть свобода». Человеческое существование – место в мире, через которое человеку является весь мир и само бытие, поясняет философ. Существование человека на пределе своих возможностей, прорыв к свободе и есть истина, «бытие-переживаемое-в-свободе».

Ранее брошенный Э. Гуссерлем в науку призыв к повороту и возврату к миру жизни М. Хайдеггером поддержан как переход от мира науки к миру жизни, от мира истины – к миру смысла бытия. Это предложение учитывать в науке и философии духовность, полноту культуры, персональность человека, его субъективную свободу в реализации смысложизненных ценностей.

Разумеется, учитывая общественно-политическую активность своих подопечных, в том числе и государственно-административную активность Даниила Рязанова, я не могу не остановиться на их видении практических вопросов в современной России и Дагестана, на преломлении свободы через этноконфессиональную идентичность наших народов.

Рассуждения на эту тему тогда, 20 лет назад, в дагестанской обществоведческой и гуманитарной науке были весьма редкими. Хотя сама проблема для исламского теологического дискурса достаточно древняя, а ныне она и вовсе резко актуализировалась. Заметную инициативу здесь проявляли отдельные члены клуба например Абдулгамид Курбанов, Сабир Гейбатов и нынешний его преемник в руководстве клуба аспирант нашей кафедры Джамирза Магомедов, я как научный консультант данную проблематику поощряли. Без просвещенного религиозного сознания и этнонационального самосознания нельзя осмыслить цивилизационную перспективу страны, республики, строить свободное гражданское общество с региональными базовыми ценностями.

Краеугольные основания исламистских доктрин, как осмысление идеи о ниспосланности Всевышним образцов должного поведения, «о свободе как возможности следования данным образцам» в качестве традиции толкования человеческой свободы в единстве с соответствующей коранической истиной, подчеркнуты и развернуты в диссертации Д. Рязанова. Эти и иные ключевые положения мусульманской философии осмысливаются и в ряде публикаций других дагестанских философов как конкретно исторически приемлемый истинностный политический ориентир, актуальный в дистанцировании дагестанского общества от западной либеральной вседозволенности в толковании прав и свобод современной личности.

Свобода и патриотизм

Смею утверждать, что «либеральное мировидение» еще в начале 2000-х годов в общественно-политическом сознании России, а в науке – доминирующим образом – устоялось достаточно основательно. В «Эпохе» с этой позиции нам оппонировали Эдуард Уразаев, Абдурахман Юнусов, да и часть общества была вдобавок под гипнозом расцветшего на Западе целого спектра «новых идентичностей» (гендерная, гомосексуальная и пр.).

А что было в реальной жизни Магарама Ахмедова, Сабира Гейбатова, Зухума Зухумова, Даниила Рязанова – в российской и дагестанской властной структуре, да и вообще в кадровой политике, в условиях, с которыми это новое поколение философов приступало к практической и политической жизни смены ценностных парадигм? Расцвели аполитичность, бездуховность, скептицизм в молодежной среде. Многие направления культуры развернулись на 180 градусов. В Дагестане складывалась общенациональная клановость, на первый взгляд безобидная, но впоследствии осознанная как мощный стимул и средство мздоимства и государственной коррупции.

Бесконтрольно формировались моноэтнические национальные фонды и даже государственные производственные коллективы. Некоторые научные и образовательные коллективы в кадровом подборе практиковали своеобразный «этнический интернационализм», когда руководители окружали себя на ключевых должностях тухумными, родственными связями. В подготовке специалистов высшей категории – аспирантов, докторантов – доминировала национальность научного руководителя, перестали озвучивать и обсуждать национальный состав студенческих приемов на первые курсы… И ныне некоторые национальные фонды беззастенчиво называют патриотической работой открытие памятников и переименование улиц в честь своих родственников.

Как все происходило в каждом конкретном случае в Дагестане – это дело историка-биографа. Здесь же мы ограничиваемся общей методологией. А она носит неумолимо справедливый характер – ничто значимое не скрываемо, из всех пор жизни, часто украшаемой наследниками «великих» и «видных», выползают насмешки и нелицеприятные делишки, они не затмеваемы народной молвой, рано или поздно горе-герои разоблачаются – не сразу, но медленно и навсегда.

Научные исследования порой становятся в тупик из-за заявления Л. Н. Толстого: «никакого такого «хорошего» патриотизма не существует»; что патриотизм часто выступает как «определенное чувство предпочтения своего народа… всем иным народам»; «патриотизм в самом простом, ясном и несомненном значении своём есть ни что иное для правителей, как орудие для достижения властолюбивых и корыстных целей..».

Ведь сказано, уважаемый читатель, точно в адрес многих наших (российских, дагестанских) руководителей. Корыстные цели не позволяли многим из них быть гражданином и патриотом в интернациональном мире мысли и интеллектуальной совести. И новое поколение интеллигенции в последние 20–30 лет дагестанской жизни, и мы, старшие соратники, в разной степени осознавали ситуацию и мало чем ее изменили.

Мне было известно, я и сам видел, как много работал тот же Даниил Рязанов, часто заходил к нему в кабинет. В последний раз, за месяц-два до трагической кончины, мы встретились, он настоял, чтобы я заглянул на чашку чая. Был очень раскован, от постоянной обремененности делами и нервной напряженности не было и следа. Таким веселым и остроумным я его никогда не видел. Потому завел почти всегдашний, но на сей раз, как мне казалось, напрашивающийся разговор: что он мог бы отвлечься на время, на пару месяцев, от чиновничьих дел и довел бы до ума докторскую. Я предложил свою помощь… Но, как всегда, Даниил отшутился – «да куда там, Мустафа Исаевич, кто меня отпустит, сейчас это, потом то…». Показался мне бледным, почти прозрачным – я-то не знал о его тяжелой болезни! Да и Ирина Филипповна, мать, узнала тайну лишь за несколько дней до его кончины.

Вот Даниил Рязанов и есть подлинный патриот. Скажу больше, он и есть настоящий герой – наш скромный, неутомимый труженик, современник, совершивший бескорыстный гражданский подвиг, способный на самопожертвование. Русский дагестанец, в котором глубоко повседневно и прочно сидело настоящее мужское начало – выполнять свой долг с чистой совестью и со знанием дела, философски расширяя пространство свободы в рамках допустимого.

Свобода, но какая?

Лишь специальная военная операция России на Украине и последовавшие за нею успешные международные усилия положили начало радикальным переменам в облюбованных в разных эпохах, цивилизациях, религиях и народах трактовках свободы и прав человека. Ценою жизней сыновья нашей Родины отстаивают подлинную свободу. Невообразимый хаос, вызванный неолиберальной политикой абсолютной личностной свободы, разрушителен для людей. Точнее не скажешь: «Как только человек имеет всю свободу на свете, он становится животным». Пресловутые права человека, лелеемые на Западе, – «это химера и ложные движения европейской цивилизации», – так категорично выразился Андрей Кончаловский. По его мнению, «это огромная диктатура лжи… Когда человек получает все права, он, грубо говоря, теряет человеческий облик… Это путь в ад».

Духом подлинной свободы были вскормлены своими этносами дагестанские философы нового поколения – и в делах, и в творчестве. Применительно к ним можно говорить о свободе, так сказать, самой высшей пробы. Речь идет, как отмечал философ Карл Ясперс, о свободе, во имя которой «индивидуум жертвует своей застывшей пустой свободой», о свободе, «которая может быть завоевана лишь совместно с другими», которая в понимании Ясперса прежде всего в творчестве людей», имея в виду в первую очередь свободу мысли.

Свобода для философа как открытая возможность самобытия, где он создает свой мир, наделяя его личностными смыслами. Такая же высокая оценка и конкретно-исторический подход проявлены к толкованию свободы известным философом В. Межуевым. Он замечает:
«… Свобода, если она реально существует, означает право индивида распоряжаться временем своей жизни по собственному усмотрению и в целях своего собственного развития как целостной личности».

Свобода и судьба

Вот такой свободой и в творчестве, и в общественно-политической деятельности созидали свой мир, себя и других Зухум Зухумов, Магарам Ахмедов, Сабир Гейбатов и Даниил Рязанов. Да, все было бы по делу, если бы не смерть. Почему она есть или нет – это особый вечный вопрос. Философа Николая Бердяева в пору его марксизма этот вопрос превратил в религиозно верующего. Наделявший свободу абсолютными чертами, Бердяев усматривал ее в основе мироздания, но во что превращают свободу всесильные смерть и судьба как венец смерти?

Бердяев уходит в поиски мистического: тайну смерти невозможно постичь разумом, так считал не только Бердяев. Но он умер, отстав от науки, принимая механицизм за единственный детерминизм, абсолютизируя необходимость, закономерность, несвободу в природе. Сегодня многим известно, что наука «позволяет» Богу играть в кости и в природе и признает фундаментальность случайности в том же микромире – электрону свойственна свободная воля. Но русский мыслитель был изначально прав: свобода и вероятность действительно лежат в основе мироздания.

Персонажи моего очерка действительно были свободными творцами такой жизни, диапазон возможностей в которой был предельно широким. В них ненасытность духа и тела заглушала обывательский
разум. Философия мыслит мир в горизонте возможностей, для них здравый смысл задает слишком низкий горизонт видения себя и мира, свободная воля звала их на истинные подвиги, на судьбу, в которой не исключены и личностные фатальные катастрофы и роковые болезни…

Со всем этим не мирится и мятежный разум – ни близких, ни друзей и коллег, никого – потому мы и говорим о судьбе. Может быть, ради такой судьбы и дарована та особая свобода?!