Труженик тыла

С тружеником тыла, кавалером ордена Трудового Красного Знамени и других госнаград, передовиком труда колхоза «Дружба» (бывший колхоз-миллионер) Гебеком Султанбеговым, 1926 г.р., пережившим много трудностей и горя в голодные годы войны и послевоенный период, мне посчастливилось быть знакомым. Этот рассказ о нём я составил из его воспоминаний.

«Много трудностей, горя пережили люди с началом войны, – рассказывал ветеран. – До войны жили хорошо. Мне было семь лет, когда нас, детей, стали записывать в школу. Я любил веселье, дикую природу, часто гулял по лесу и, опасаясь, что у меня не будет на это времени, если я стану ходить в школу, отказался пойти учиться. Из-за этого отца не раз вызывали в школу. Как-то, проснувшись утром, я услышал разговор родителей. Отец говорил про меня: «Каждый раз думаю, вот приду домой и покалечу его». До того моя несговорчивость раздражала отца. И вот однажды я задумался, что со мной станет, если не буду ходить в школу, пойду-ка лучше учиться.

Среди детей я был самым боевым, часто дрался с ровесниками из-за любых не понравившихся мне высказываний в мой адрес. Особенно злило, когда кто-либо обзывал меня «неучащийся Гебек». Когда же я решил пойти в школу, все мои близкие, старшие и младшие, очень обрадовались, и я стал учиться лучше всех. Но хотя я учился хорошо, но русского языка, как и другие ученики, тогда не знал…

В то время в селе Гуни была фабрика по изготовлению фургонов для военных. Из-за того, что многие мужчины находились на фронте, из каждого села на работу на эту фабрику направляли по очереди по одному-два мастера, людей старшего возраста. Отправляли и моего отца, он работал в Алмаке в бригаде мастеров по дереву. Из села до кутанного хозяйства на равнине приходилось идти пешком с косой или с граблями да вилами за много километров, ночуя в дороге где придется. Там свирепствовала малярия. Заболел и мой отец. Вернувшись с кутана домой, отец вскоре умер. Это случилось в 1943 году.

Я и брат Забит остались одни с больной матерью. Нам приходилось много работать, было очень тяжело. В то время бандиты угнали колхозный скот из летнего загона. Оставшись без волов, люди вынуждены были копать колхозное поле вручную.

Вот так я работал в колхозе с 15 лет наравне со старшими, не отставая от них: пахал на волах, копал землю вручную, косил траву. Дневная норма косьбы составляла 50 соток, я же косил ежедневно по две нормы, более одного гектара. На обед работающим давали похлёбку из небольшого количества муки.

Однажды в обед женщина по имени Майсарат поставила свою миску с таким «супом» на землю, чтобы остыл. Нечаянно проходивший рядом Нурмагомед задел миску ногой, и она опрокинулась. Голодная женщина со скорбью бросила ему: «Ходишь, будто не видишь ничего. Что теперь мне есть?». Хорошо хоть нашёлся остаток похлёбки, и ей дали поесть…

Через некоторое время взамен украденных волов колхоз получил немного тяглового скота. Отработав целый день, волы под вечер отпускались пастись, а в сумерки заново запрягали их и пахали до полуночи. Порой под покровом снега волы не находили корма себе, бывали уставшими, голодными. Помню, один из волов лёг от усталости, и его никак не могли поднять. Тут, уставшие до изнеможения, мы тоже легли рядом прямо на вспаханной земле и уснули. Когда в полночь мы не вернулись с поля, за нами пришёл один товарищ и разбудил нас.

Домой никого не отпускали, прямо в поле строили шалаши из прутьев и сена и в них ночевали. Из райцентра нас посещали уполномоченные, они проверяли работу бригадиров и всего колхоза.

Ещё в 1936 году в Алмаке организовали сельскохозяйственное объединение. А перед началом войны были образованы четыре колхоза. Наиболее успешным по показателям был наш – колхоз имени Сталина.

Во время войны мы сильно голодали. У меня было четыре младших сестры. Однажды голод так измучил меня, что не было сил терпеть. У нас дома были две курицы, думал, может, хоть одна снесла яйцо, но не нашёл. Сносной, хорошей едой тогда считались жареные с кукурузными отрубями крапива или лебеда.

Однажды, возвращаясь в село (ходили в Хасавюрт и в другие места в поисках чего-нибудь съестного), в пути мы сели отдохнуть. На земле под дубом валялись шишки. Мой отец Султанбег, который был с нами, вспомнил поговорку: «… Будто наелся дубовых шишек». Он предложил набрать для пробы этих шишек. Дома зажарили их и вместе с небольшим количеством оставшейся кукурузы помололи на мельнице Асламбая. Люди попробовали полученную муку, — понравилось. Они стали расспрашивать, где мы нашли эти шишки. Я им рассказал. На следующий день женщины большой группой пошли туда и набрали мешки дубовых шишек. Но от большого количества шишек у людей кружилась голова, становилось плохо, и их перестали собирать.

Бригадиром колхоза в то время был Магомагази Атаев. Он рассказывал о семьях двух братьев, знакомых ему: «Когда я ходил к ним домой, чтобы дать наряд на работу, я их заставал за едой. В семье одного брата ели лебеду или крапиву, посыпав сверху солью. В семье другого ели эти же травы, но вместе с черемшой. У первого брата в семье остались жена и дочь, остальные умерли, у другого брата все выжили».

После войны постепенно жить стало легче. В последующем я купил мотоцикл К-750. Потребовались права на него, и я вместе с Нусхабом Салмановым пошёл учиться в Школу механизации. Окончил её с похвальной грамотой. Меня поставили помощником к комбайнёру Арсанали Висалгерееву, и я работал с ним три года. Потом я помог нашему председателю купить для колхоза новый комбайн «Таганрожец НК-4» и весной 1968 года сел за руль этого комбайна, стал убирать урожай. Работая на уборке, побеждал других в соцсоревновании, каждый год меня награждали грамотами, вручали премии.

Получал и республиканские грамоты «За успешные показатели». От ВЦСПС из Москвы вручили Почётную грамоту «За 1-е место по уборке урожая озимых культур в Дагестане». За высокие показатели я был награждён орденом Трудового Красного Знамени, а также серебряной медалью «За успехи в народном хозяйстве СССР». Моя фотография всегда висела на Доске почёта района. Когда меня вызвали в райцентр Дылым, чтобы вручить высший трудовой орден, я чувствовал себя неловко перед собравшимися там людьми. Шагая к трибуне, думал что я не дойду до неё, так стеснялся.

После списания молотильного аппарата на комбайн был установлен заводской кузов, и его стали использовать как грузовой транспорт: возили речной камень, песок, гравий, кирпич и другие строительные материалы, из леса в горах возили лесоматериалы для строившихся домов колхозников. И даже после полного списания этой машины, до 1990 года, её использовали на кирпичном заводе колхоза».