Я его таким и запомнила

Дорога в курал,  как  лакцы говорят,  где наши сельчане  издревле обменивали свои продукты на  зерно и прочие равнинные продукты, пролегала  через агульские земли. И на этих торговых путях, что для моих земляков были поважнее Великого шелкового пути, происходили разные важные и забавные события, которые становились темой многих и многих годеканских, почти  парламентских  обсуждений.  Ну и, конечно же, у каждого сельчанина был  в Агуле и Табасаране кунак, помогавший облегчить бремя нелегкого и довольно опасного пути. Само собой разумеется, помощь была взаимной. И гостевые дороги были оживленными в обе стороны.

Тем не менее первым агульцем, с которым мне пришлось познакомиться, был Магомедсалих Гусаев. Конечно же,  я согласна с теми, кто считает, что лучшим министром печати и информации безоговорочно был он. Гусаев  был человек масштабный. Государственного ума. Зрелый и авторитетный политик. Горец. Патриот. Он был, что называется, видный мужчина. Нам нередко приходилось видеть, как приезжие  дамы из высоких инстанций особенно оживлялись при нем и начинали откровенно кокетничать. А он неизменно  галантно ссылался на занятость и убывал по своим  делам.  До нас доходили разговоры о том, что в Москве, куда по делам министерства часто уезжал Гусаев, все удивлены интеллектом, деловой хваткой, обаянием и профессионализмом министра из далекого и, по их представлениям, дикого Дагестана.

С ним работать было и легко, потому что он превосходно изучил дело, которым занимался, имел в правительстве авторитет и влияние, которые помогали ему решать очень сложные проблемы в нашей отрасли, и сложно, потому что  в работе не щадил ни себя, ни нас. Требовал полной отдачи, четкого профессионализма. Поразительно, что он почти наизусть знал все данные, все цифры, все факты. Как-нибудь отговориться, сослаться на что-либо  в попытке оправдать свою оплошность или леность  было невозможно.  Факт или цифра, мгновенно извлеченные из его, казалось, безбрежной памяти, ставили все на место.

Но я хочу здесь привести два вполне простых случая, которые тем не менее   характеризуют его как человека благородного, сердечного, надежного.  Настоящего.

Так вышло, что я прогневала начальство публикацией статьи на довольно острую в ту пору тему. Меня вызвал министр. Я с тоской жду экзекуции. На душе муторно. С другой стороны, я хоть совсем  даже и не храбрец, пройти мимо этой темы газета не могла. Конечно, Гусаев был «в курсе». Прочитал текст. Он понимал по-лакски и, по-моему, и на некоторых других дагестанских языках тоже. Выслушал мои, наверное, путаные объяснения.  Задумался. Не было никаких назидательно-обвинительных речей. Не гремели громы, не метались молнии.  «Как же нам теперь выбраться из этой истории? Как нам все разрешить?» — обращаясь как бы к себе больше,  проговорил он. У меня в душе все уже просияло – министр взял на себя бремя моей проблемы.  Я сказала, что этого никак не ожидала.  «А как же! – удивился он, – это же наше общее дело».

Другой случай был на свадьбе. М. Гусаев женил сына. Ясно, что на этой свадьбе был весь свет и цвет Дагестана. Конечно, приглашены и мы, редактора. Мы пришли дружной гурьбой. Сели за один стол. Выполнили обычный ритуал дагестанской свадьбы и скромненько собрались уходить, стали пробираться к выходу. Тут перед нами возникла внушительная фигура Гусаева. Я и сейчас его вижу: большой, хмельной, но больше от счастья, чем от алкоголя. «Если вы пришли как гости – то, конечно, спасибо, уходите. Но если вы пришли как друзья – то разделите мою радость со мною до самого конца», — сказал он.

Конечно же, мы с радостью вернулись. И были с ним до самого завершения  свадьбы. Он был счастлив. Пел. Смеялся. Много и хорошо говорил. Я его таким и запомнила.