«Криминалист – это диагноз!»

— А какими приборами вы пользуетесь?

— Давайте расскажу про современные приборы, которые сейчас активно применяются на практике. Мобильный аппаратно-программный комплекс по сбору и анализу цифровых данных с сотовых телефонов «UFED». Фактически он применяется для осмотра мобильных телефонов, может выдавать всю информацию, в том числе удаленную: фотографии, видеозаписи, переписку. Для выявления неоднородности почв в тех местах, где могли закопать какой-то предмет или труп, используем георадар. Неоднородность почвы сохраняется надолго, и поэтому данный прибор даже через продолжительное время находит все, что закопано. В ходе обысков довольно часто нас выручал газоанализатор – прибор, который определяет пары взрывчатых веществ. Как-то раз на дежурном обыске квартиры, в которой жила супруга члена НВФ, благодаря этому прибору был обнаружен «пояс шахида». По всей видимости, взрывчатка находилась там долгое время, поэтому прибор не сразу указал его местонахождение. Собака в таких условиях скорее всего взрывчатые вещества не нашла бы. Также активно используется цианоакрилатовая камера. Она применяется для дактилоскопической экспертизы. Предмет помещается в камеру и в процессе окуривания парами цианоакрилата выявляются те следы, которые обычному дактилоскопическому порошку не по силам.

— И все же некоторым преступникам удается уходить от справедливого наказания . Почему?

— Это зависит от многих факторов. Вероятность остаться безнаказанным, конечно, намного меньше, чем 10 лет назад, но ведь и преступники не стоят на месте. Они тоже совершенствуются, учитывают наш опыт собирания доказательств, вырабатывают различные изощренные схемы сокрытия следов. Они стали работать аккуратнее. На сегодня процент раскрываемости преступлений превышает 80%. К сожалению, не всегда получается устанавливать лиц, совершивших преступления, но мы стараемся добывать «железные» доказательства. Из преступлений, остающихся нераскрытыми, по многим имеются косвенные доказательства. Порой не хватает мелочей. Но работа постоянно продолжается, в том числе и по уголовным делам о преступлениях, совершённых в прошлые годы.

— Вам часто приходится выезжать на место преступления?

— Регион наш неспокойный, и поэтому выездов достаточно. В нашем отделе семь экспертов и 14 криминалистов. На места происшествий выезжаем либо всей группой, либо в зависимости от масштаба и сложности преступления, может поехать и один криминалист. Истории бывают разные. Был случай, что в связи с террористическим актом в г.Волгограде у родственников преступника были получены образцы крови и их требовалось незамедлительно доставить в г.Ессентуки экспертам для проведения молекулярно-генетической экспертизы. А дело было 31 декабря 2013 года. Пришлось срочно выехать в командировку. Домой успел вернуться буквально за три минуты до праздника, а мой водитель и вовсе за несколько секунд.

— На каком этапе криминалисты вступают в следствие?

— На самом первом, когда требуется произвести осмотр места происшествия. Главное — провести эту работу грамотно. Это по сути самый важный этап. От него зависит все остальное. Организационные вопросы, связанные с применением кримтехники, проведением первоначальных следственных действий, назначением экспертиз, тоже лежат на нас.

После, для охвата всех версий, идет планирование следствия. Но и если личность преступника установлена, работа криминалиста не прекращается. По уголовным делам мы участвуем в проверках показаний на месте, в следственных экспериментах, которые проводятся с фигурантами дела. Многие следственные действия проводятся с применением видеозаписи. Если дело сложное, мы сопровождаем его до направления в суд.

— «Сложное дело», какое оно? С какими трудностями вы сталкиваетесь?

— Как ни парадоксально, самые сложные дела зачастую бывают самыми простыми, и наоборот. Например: дела, связанные с террористическими актами, требуют много времени и сил. Нередко простой осмотр места происшествия занимает полтора-два тома, замечу, один том — это 250 листов. Сложность заключается в том, как все это надо скомпоновать, описать. Но если вся эта работа проделана, то дальше становится легче. В то же время дела, связанные с исчезновением человека, считаются довольно простыми. В принципе все понятно, есть наработанные приемы, методики. Но когда человека найти не получается, становится очень сложно, чисто для самого себя. Вроде все сделал правильно, а результата нет.

— Каким образом ваша профессия отражается на повседневной жизни? В общении с людьми?

— Знаете, как сказал мой первый руководитель, следователем можно работать два-три года, а дальше это становится диагнозом. Эта работа как жизненное хобби. Криминалист должен обладать такими качествами, как стрессоустойчивость, аккуратность, кропотливость, должен уметь работать в команде, иметь аналитический ум и проработать следователем не менее трёх лет. В свободное же от работы время это проявляется даже при простом общении. К примеру, когда слышишь, что где-то убили человека, для большинства людей это реальный эмоциональный всплеск, а тут это простой эпизод из профессиональной деятельности. То есть, ты не относишься к нему как к человеку, который жил, а смотришь на него как на объект исследования. Но смерть детей в любом случае переносится тяжело. Сыну стать криминалистом я бы не посоветовал. Мне жалко его будущую жену. С семьей вижусь редко. На работу ухожу, когда все ещё спят, а возвращаюсь, когда уже спят.

— Где и как праздновали День криминалиста?

— В нашем отделе регулярно раз в один-два месяца проводятся полевые выезды на занятия по применению криминалистической техники. В этот раз мы выехали в поле. Отрабатывали работу с новым криминалистическим оборудованием, а потом устроили маленький «междусобойчик». В общем, работаем и иногда пытаемся отдыхать.