Когда гость на пороге

Помните, Расул Гамзатов еще писал: «У нас в горах не бывает гостей маленьких или больших, важных или неважных. Самый маленький гость для нас важен, потому что он – гость. Самый маленький гость становится почётнее самого старшего хозяина. Не спрашивая, из каких он краёв, мы встречаем гостя на пороге, ведём в передний угол поближе к огню, усаживаем на подушки. Гость в горах всегда появляется неожиданно. Но он никогда не бывает неожиданным, никогда не застает нас врасплох, потому что гостя мы ждём всегда, каждый день, каждый час и каждую минуту».

А в народе говорят: «Да не придет такой день, чтобы в дом не пришел гость!». С давних пор каждый дагестанец считал за честь достойно принять гостя, и все самое лучшее отдавали ему. Все началось вот с чего: когда житель аула покидал свой дом и отправлялся в дальний путь, то по дороге искал место для ночлега, и его принимали в любом другом ауле в любое время дня и ночи. Так образовалось куначество. И в следующий раз, приезжая в селение, гость останавливался только у своего кунака, если не остановился – значит нанес оскорбление, и односельчане думали, что гостю не был оказан должный прием.

Путник, который первый раз пришел в аул и не имел кунака, в первую очередь заглядывал на годекан. И первым его приглашал к себе в дом самый старший по возрасту. Неписаные законы гостеприимства почитались даже выше кровной мести. Например, если кровный враг переступал порог дома, запрещалось наносить ему обиду, мстить. За гостя нес ответственность весь тухум, и если бы кто-то посмел его оскорбить, то и позор ложился на тухум. И все в ауле знали, что в этом доме не смогли уберечь гостя, пусть даже он был кровником.

И никогда хозяин дома не спрашивал, сколько времени он планирует провести в их доме. Когда гость прощался, он желал: «Да умножится и не уменьшится хлеб в твоем доме». Его не выпускали из дома с пустыми хурджинами: в дорогу клали хлеб, сыр, мясо и подарок на память, чтобы каждый раз, видя его, он помнил, что в том ауле его всегда ждут. А перед уходом гостя у крыльца ставили кувшин с родниковой водой, чтобы дорога была легкой и счастливой и в пути гость не испытывал жажды. А сам он при въезде и выезде из селения слезал с коня, тем самым демонстрируя свое уважение.

Путники сейчас не заезжают в аул на конях (разве что железных). Но в остальном обычай остался неизменным. По себе знаю: когда езжу в командировку, в каждом доме меня готовы принять. И был случай, что в дом к бабушке Патимат из высокогорного Мокока я попала за полночь. Было жутко неудобно и стыдно за причиненное беспокойство, а она обнимала и целовала как самого дорого человека. Это была наша первая, но далеко не последняя встреча. Мы общаемся по телефону, видимся по возможности, и я вспоминаю, как она тут же побежала на кухню готовить хинкал, который «ты такой никогда не видела и не ела». Думаешь, что все уже перепробовала, а оказывается, есть еще блюда, о которых даже и представления не имела.

Путник, который первый раз пришел в аул и не имел кунака, обязательно старался попасть на годекан. И первым его приглашал к себе в дом самый старший по возрасту

Сейчас в селах не так, как при Николае Воронове, который в своей книге «Из путешествия по Дагестану» писал, что горцы – плохие гастрономы, а дидойцы в особенности.

«Мясо – большая редкость на столе, и питаются в основном «мучнистой» пищей – толокном, хинкалом. Об овощах, о фруктах, по крайней мере в Верхнем Дагестане, редкий хозяин имеет понятие; огородов решительно никаких нет; как редкость можно встретить кое-где тыкву, вьющуюся по изгороди крошечной терраски, засеянной табаком…».

В наше время у хороших хозяев и огороды плодоносят, и мясо сушеное есть (если не от собственной коровы, так от соседской). Желудок донельзя растрогался в ожидании загадочного для меня дидойского хинкала.

– Вот такие большие, – с восторгом говорила бабушка, вырисовывая в воздухе указательным пальцем, как циркулем, круг, и с еще большей эмоцией добавляя – с мясом.

Курдюк из кастрюли давно вы­удили, сушеная колбаса почти сварилась, все истории о «дивных» шайтанах кончились, и хозяева стали рассказывать о редчайших целебных свойствах курдюка, только им ведомых правилах сушки и поедания. Зная наперед, что эти знания никогда мне не пригодятся, я не стала записывать. Про хинкал могу рассказать. Приготовить его нетрудно, вам понадобятся мука, сыворотка, вода, соль, сода.

– Надо только пропорции соблюсти, – говорила Патимат, а сама все делала на глаз, может даже c закрытыми глазами три подноса наварить. Замешивала муку на сыворотке, по необходимости добавляя воды. Когда мука превратилась в тесто, скрутила из него «колбасу» и разрезала на несколько ровных кусков. Потом стала придавать тесту форму, после чего погрузила в кипящую кастрюлю. Дождавшись, пока хинкал зашипит, вытащила.

Они были похожи на маленькие пушистые вареные чуреки, а аварский – на кукольные подушки. Давным-давно чабаны уходили далеко в горы пасти скот и готовили именно такой хинкал. И быстро, и сытно, всякий мужчина сможет сделать его сам.

Ну какой же хинкал без сыра!

– Король среди кавказских сыров, – торжественно объявила хозяйка дома. «Король», надо сказать, внешне выглядел не лучшим образом, с явной обидой на время, но после трехлетнего «заточения» в бурдюке накопил кучу полезных свойств.

В общем, мы все это съели и стали танцевать под национальную музыку. Вот и вся история первого знакомства. Мы теперь кунаки навсегда.

А в Мокок я приезжала в командировку по «горячим» следам, когда часть села сгорела. И видела там, как маленькие дети, бабули и дедули наравне со здоровыми мужчинами разгребали завалы. Многие тогда остались без жилья. Жили у сельчан и, как могли, отстраивали жилье, верили в новую жизнь. Уверяли, что со временем улягутся их тревоги, рассеется запах гари, хозяйственные заботы заставят забыть о произошедшем.

Больше всех тревожились аксакалы. Были сильно обеспокоены тем, что молодежь и без того торопится уехать в город, а из сгоревшего села и вовсе все разом повалят на равнину. Не сбежали. Жаловались тогда старики на молодых, не знающих ни запаха земли, ни какой ценой добывался хлеб. Недовольны были тем, как торопятся они променять родной дом на душные городские «коробки». И дело здесь, говорят они, не в поиске удобств, а в неправильном воспитании.

… Даже после пожара и всех тревог Мокок прекрасен. Хорошо им любоваться из окна дома Магомедовых, откуда открывается настолько завораживающий вид, что не сразу веришь своим глазам. Дом их расположен высоко-высоко. Оттуда видно, как внизу белой нитью тянется река, местами широкая, а местами совсем узенькая. А когда Мокок ложится спать, реку становится слышно.