Что опасного здесь или плохого?

Как нам удалось выяснить в беседе с экспертом в области генетики, руководителем Центра геномных исследований Института физики ДНЦ РАН, доцентом ДГУ, членом ВОГиС, кандидатом биологических наук Магомедом Раджабовым, никакой опасности и вреда человеческому организму продукты, чей генотип был искусственно изменен с помощью методов генной инженерии, не несут («ДП» от 02.03.2018 г., №№ 49-50). Сегодня мы продолжаем разговор на эту тему.

– Противники генно-модифицированных продуктов утверждают, что они разрабатываются как биологическое оружие, средство сдерживания роста народонаселения и продовольственной безопасности стран. Насколько обоснованны эти опасения?

– Подумайте сами, ГМО – это организмы (животные или растения), у которых в геноме произведены модификации, то есть изменения. В естественных условиях такие изменения формируют основу устойчивого функционирования живой системы, создавая материал для отбора. Источниками изменений выступают разного рода мутации, обмен участками хромосом и их комбинации при образовании половых клеток и так называемых мобильных элементов генома (целые фрагменты ДНК, «гуляющие» по всему геному и встраивающиеся где «хотят») и т.д.

Я не очень понимаю, что же большинство из антиГМОшников смущает: то, что такие изменения делаются осознанно человеком, или же то, что в геном представителя одного вида животного или растения встраивается ген представителя другого вида? Ну тогда поясните, пожалуйста, мне: на своем веку мы «приняли внутрь» не одного барана, даже бычка, не одну рыбу, не одну картофелину. Так вот, почему же ни у кого из нас не появились хотя бы зачатки рогов барана или быка, никто из нас не покрылся чешуей и ни у кого еще не выросла ботва на голове? А скольких их видов мы поглощаем за раз в одном только даргинском чуду: там и говядина, и картофель, и лук, и тмин, и тесто из пшеницы. Но мы остаемся теми же, кем и были, без изменений.

Это доказательство того, что у высших организмов не происходит «горизонтальный перенос», то есть обмен генами у разных видов высших организмов исключен. Попавший в наш организм в качестве пищи генетический материал какого-либо живого организма расщепляется человеческими ферментами до самых элементарных частиц генома – нуклеотидов (они универсальны для всей живой материи), и только они, а не целые фрагменты могут быть использованы клетками нашего организма как материал (кирпичики) при строительстве собственного ДНК перед своим делением. Глупо утверждать, что если разобрать какую-либо школу на кирпичи и из них построить частный дом, то в этом доме будут собираться учителя и учащиеся, как в прежней школе.

Таким образом, за счет создания ГМО наука решает проблемы продовольственной безопасности мира, но только не путем уничтожения его населения созданным «биологическим оружием», а в результате ускоренной искусственной геномной селекции наиболее устойчивых и урожайных сортов растений, продуктивных пород животных, а также создания организмов медицинского назначения.

– Исчерпывающий ответ, Магомед Османович. Но почему, если не так страшен черт, как его малюют, у нас в стране, да и в ряде других производство ГМО разрешено только в медицинских и научных целях?

– Тут ситуация казусная. В Минобрнауки РФ официально утверждают, что у них нет никаких материалов, свидетельствующих о вреде ГМО не только для людей, а вообще. Тем не менее Госдума принимает закон о запрете выращивания ГМО в производственных целях, но не запрещает в экспериментальных. Также нет формального запрета на ввоз ГМО из-за границы. Спрашивается, зачем кому-то заниматься трудоемкими экспериментальными генно-инже­нерными исследованиями, создавать сорта и породы животных, если их нельзя внедрять в промышленное производство? В чем смысл? Очевидно, что таким запретом на ГМО в России убивается целое направление геномных технологий. А кто за этим стоит – вопрос риторический.

– И все же невольно задумываешься: урожай, полученный с прицелом на то, чтобы был устойчив к заболеваниям, климатическим изменениям и другим внешним факторам, какую пользу может нести?

– Как бы парадоксально ни звучало, он может принести гораздо большую пользу для нашего здоровья, чем урожай с бабулиной грядки. Мы не знаем, чем и какими дозами бабушка обрабатывает свой урожай, используя десятилетиями привычные нам химикаты, накапливающиеся в окружающей среде, отравляя не только урожай, но и воду, воздух. ГМО и химия – не одно и то же, скорее, наоборот: на полях с такими растениями пестицидов и гербицидов вносят гораздо меньше, потому что они и без того устойчивы. Если мы, к примеру, съедим одно чуду из крапивы, а другое из картофеля, то для нас с вами нет угрозы. Теперь представьте, если мы съедим чуду из картофеля, в геном которого встроен ген одного из белков крапивы, отпугивающий колорадского жука, чем это может нам угрожать? Однако, как я уже говорил выше, взаимный обмен генами у высших организмов исключен.

– То есть с точки зрения генетики получается, что в случае внесения в геном того или иного растения, фрукта, овоща «поправок», ускорения их эволюции мы говорим исключительно о положительных свойствах полученного продукта?

– Безусловно. Вносить «поправки» не обязательно, как вы выразились, с прицелом только на устойчивость к заболеваниям или ускоренную селекцию. Они делаются и в медицинских целях. Было время, когда для диабетиков использовался свиной инсулин. От человеческого он отличается по шести позициям, и через несколько лет использования у больного начинались ауто­иммунные реакции, после чего неизбежно наступала смерть. Был период, когда инсулин выделялся только из человеческих трупов, но здесь проблемы и этического плана, и недостаточных объемов для обеспечения потребностей. Сегодня более 50% диабетиков принимают инсулин бактериального происхождения – ГМОшный. Ген человеческого инсулина встроен в геном бактерий, и таким образом бактериальная клетка превращена в живую фабрику по производству этого важного фермента, тем самым давая шанс миллионам больным жить нормальной человеческой жизнью. Что здесь плохого или опасного?