Дагестан: 200 лет в составе России, или Невыученные уроки истории

Урок первый
Дагестан вплоть до сегодняшнего дня не определился со своей идентичностью, по сути, Дагестан не знает, кто он, неоднозначен в толковании собственной истории, расколот в понимании современных процессов и прогнозировании собственного будущего. И раскол этот идет, главным образом, по линии духовно-идеологической. Другими словами, на вопрос «Кто мы?» нет однозначного ответа, то ли часть исламской цивилизации, то ли часть русско-европейской культуры. Эта двойственность присуща дагестанскому сознанию исторически, здесь, где пересекались земледельческий юг и кочевой степной север, испокон веков стояла проблема выбора цивилизационной идентичности. В советский период была предпринята довольно удачная попытка его однозначного решения. Но в пореформенные годы, когда разламывались существующие идентичности, позитивная альтернатива не выкристаллизовалась в привлекательные для населения республики образы. Этим объясняется тот факт, что в республике усиливается очень опасная с точки зрения целостности Российского государства тенденция к смене цивилизационной идентичности, отказу от русское-европейской идентичности и принятии в свою очередь исламской идентичности.  Важно и то, что эти процессы с каждым годом только ускоряются, быстрыми темпами растет исламизация не только духовного мира, но и образа жизни дагестанцев.

Урок второй
Как в историческом прошлом, так и в современных процессах, происходящих в Дагестане, то, что для внешнего наблюдателя выступает как очевидное, не всегда отражало и отражает суть действительных событий, часто это всего лишь форма, а реальное содержание скрыто, и сущность проявляется неявным образом. На эту особенность Дагестана и Расул Магомедов, который писал, что анализ процессов, происходящих в Дагестане, подводит исследователя к парадоксальному на первый взгляд выводу: в этих процессах очевидное и явное — второстепенно, а скрытое и неявное — существенно. (Дагестан на перекрестке культур и цивилизаций: Гуманитарный аспект: К 85-летию академика Г.Г. Гамзатова. Сост., отв. ред. Г.Г. Гамзатов, Ф.Х. Мухамедова. М.: Наука,  2011. С. 60.). В этом смысле религиозное знамя борьбы имама Шамиля, также, как и фундаменталистская идеология современного протестного движения, не более чем символы. Не случайно П.К. Услар писал, что если бы турки пришли на Северный Кавказ раньше русских, то горцы вели бы точно такую же борьбу с ними, но под другими религиозными знаменами. (Услар П. К. Начало христианства в Закавказье и на Кавказе//Сборник сведений о кавказских горцах. Тифлис, 1869. Вып. II.). И сегодня политический ислам в Дагестане в большей степени сублимирует в себе нарастающий протест против социальной несправедливости и нелегитимной власти, особенно на муниципальном уровне. Очевидная полиэтничность Дагестана также никогда в его истории не становилась политической проблемой. Этническое разнообразие Дагестана — это не какая-то историко-географическая аномалия, а имманентная черта дагестанского общества, присущая с рождения. Дагестан, по сути, представляет собой место географической локализации исторически родственных этносов, оформление этого исторического родства. Когда говорят или пишут о национализме в Дагестане, чаще всего наблюдаются попытки механически перенести процессы и тенденции, имеющие место в современном мире, на полиэтничную общность, сформировавшуюся в совершенно особых условиях, имеющую свою особую историю и особые качественные характеристики. Название дагестанского суперэтноса – дагестанцы – не содержит налета этничности, не связано с названием какого-либо одного дагестанского этноса. Поэтому оно не вызывает у дагестанских этносов отторжения. В Дагестане нет и языкового фактора, который часто становится существенным раздражителем общественного сознания и питает этнический экстремизм национальных меньшинств. Ситуация в Дагестане в этом плане в корне отличается, хотя дагестанцам и приходится владеть двумя языками – родным и русским. Самое существенное заключается в том, что все дагестанские этносы в отношении владения русским языком находятся в равном положении. Этнический национализм всегда провоцируется этнократичностью государственной власти. Дагестанская государственность, хоть и суррогатная, имеет длительную историю и восходит к временам Кавказской Албании. Государства, которые то появлялись, то исчезали на территории Дагестана, и были созданы собственно дагестанскими народами, всегда имели, по мнению наших историков, полиэтничный характер. Неслучаен ведь тот факт, что в Дагестане, несмотря на всю его бурную и часто трагическую историю, не было зафиксировано ни одного случая ассимиляции даже самого малого этноса. Главная причина этого в том и заключается, что Дагестан не знал собственной этнократической государственности, что этнократизма нет в традиции дагестанской государственности. Думается, что действительная проблема здесь сегодня не в государственной власти, а в живучести догосударственных структур и форм жизни в нашем обществе. Этнический экстремизм очень часто является следствием некомпетентности.  Народы Дагестана отличает глубокое знание друг друга, высокая взаимная компетентность. Дагестанцы очень хорошо за века совместной жизни узнали достоинства и недостатки друг друга. Поэтому  хорошо друг друга понимают. В полиэтничных обществах, где высок потенциал этнического национализма, довольно остро стоит проблема смешанных браков. Мы не видим сегодня в Дагестане внутренних причин, препятствующих брачно-семейным отношениям между дагестанцами, кроме языковых, которые тоже, по сути, сводятся на нет всеобщим двуязычием дагестанцев. Наконец, этническая идентичность в условиях Дагестана в силу различных исторических причин не является первичной. На наш взгляд, первичной выступает джамаатская идентичность, принадлежность к той или иной сельской или поселенческой общности. Это связано с тем, что в Дагестане не было этнических территорий, этнических земель. Земля принадлежала сельским общинам, а не этносам. (Агларов М.А. Сельская община в Нагорном Дагестане в XVII – начале XIX  в. М., 1988.). Таковы, на наш взгляд, шесть главных оснований, препятствующих возникновению национализма и этнического экстремизма в республике. Безусловно, этот перечень можно расширить. Но эти нам кажутся ключевыми. Каждое из этих оснований, взятое в отдельности, присутствует в той или иной мере в разных странах или регионах, полиэтничных по составу, что, тем не менее, не гарантирует  их от рецидивов национализма и этнического экстремизма.  Уникальность Дагестана в том и заключается, что все эти основания присутствуют здесь все вместе и одновременно.

Урок третий
Несмотря на то, что в 60-70-е годы XIX века в Дагестане то и дело вспыхивали восстания, часто инспирируемые извне, следует подчеркнуть, что дагестанцы, присягнув один раз на верность России, ни разу в последующем этому своему слову не изменяли — ни в годы революции и гражданской войны, ни в Великую Отечественную войну, ни в смутные годы реформ, ни сегодня. Происходило это, главным образом, за счет культурно-идеологических факторов, безотносительных к этническим и религиозным различиям и укреплявших единство Российского государства поверх этих различий. Логика имперскости, почти зеркально отразившись в советской идеологии, смогла сформировать в полиэтничной стране общую гражданско-государственную идентичность. Другими словами, развитое этническое сознание, соединенное с гордым чувством принадлежности к великой державе, породило новую форму гражданской идентичности, разрушение которой оказалось смертельной для государства. Необдуманный и поспешный отказ от советской идентичности, которая только и могла стать основой новой российской идентичности, породила на наших глазах огромный пласт проблем в сфере укрепления единой государственности в современной России. Оказались делегитимированными сами основы этой государственности, она перестала соответствовать не только представлениям о собственной государственности у русского народа, но породила и опасные иллюзии у других народов России о возможности своей государственности. На наших глазах произошло рождение русского этнического национализма, как свидетельство отказа от идеи державности в национальном сознании. Одновременно происходит консолидация этнического национализма других этносов страны, который в условиях полиэтничного Северного Кавказа в целом, и Дагестана в частности, выродился в исламский фундаментализм. Другими словами, в условиях полиэтничной и многоконфессиональной России формирование общей гражданской идентичности представляется проблематичным без наличия некоего культурно-идеологического посредника, без ценностной основы общей идентичности. Для того, чтобы дагестанец с гордостью говорил о себе как о россиянине, само понятие «российскость» должна для него наполниться близким для всех народов страны ценностным содержанием. Безусловно, что правы будут и те, кто скажет, что такой ценностью должно стать уважение к закону. Но это лишь одна часть правды. Закон всегда обращен к рациональному, будучи нейтральным в эмоциональном отношении. А эмоциональное — это уже сфера ценностей. «С таким народом, полным свежих способностей и строгих нравственных привычек, можно сделать очень многое, если только не развратить его наглой собственной неправдой и распущенностью», — писал о дагестанцах русский публицист и путешественник Е.Л. Марков. (Кавказ: Музей мировой истории: Марков Е.Л. Очерки Кавказа. Нальчик, 2011. Вып. 9. С.481).

Урок четвертый 
Ключевой для дагестанского общества на протяжении всей его непростой истории была проблема социализации молодежи. Длительное время важным средством обретения значимого социального статуса для молодежи служили набеги, в эпоху Шамиля молодежь стала движущей силой движения мюридизма, в мирное время вплоть до революции существенную роль в социализации молодежи играло отходничество. Кроме того,  этот процент молодежи в составе населения не был критическим вследствие больших людских потерь во время национально-освободительной войны. В советский период проблема социализации горской молодежи достаточно остро встала лишь в семидесятые годы двадцатого века. Но она проходила в целом безболезненно в условиях массовости образования и всеобщей воинской повинности. Появились также и новые формы отходничества, когда довольно большой процент молодежи уезжал на заработки в Тюменскую область, на всесоюзные стройки, сельскохозяйственные работы. Важным было и то, что выпускники дагестанских вузов получали распределение во все регионы страны. Таким образом, проблема избыточности процента молодежи в составе населения достаточно успешно решалась, и вплоть до середины девяностых годов она не становилась критической. В условиях высокой рождаемости в эти и последующие годы процент молодежи в составе населения  начал составлять более 20 процентов. При этом резко начал сокращаться, а в нулевые годы и вовсе прекратился, призыв в российскую армию. В девяностые годы острота проблемы снималась во многом благодаря многочисленным учебным заведениям в виде собственных коммерческих вузов и филиалов центральных вузов, появившимся в этот период, да и традиционные государственные вузы республики резко увеличили прием студентов. В нулевые годы и здесь ситуация претерпела существенные изменения. В дагестанских университетах и институтах резко были сокращены бюджетные места, закрылись многие филиалы и самостоятельные вузы, одновременно с этим существенно упало качество обучения в них. Миграция молодежи с гор на равнину в свою очередь способствовала тому, что проблема социализации осложнилась еще и массовой маргинализацией молодежи. Другими словами, в дагестанском обществе в силу указанных причин постепенно накопилась критическая масса молодых людей, для которых остро стоит проблема социализации, где выбор форм социализации со стороны общества довольно ограничен. Это своего рода кипящий котел, с которого вот-вот слетит крышка.

Урок пятый
 Дагестанцы сумели ощутить и смогли оценить все выгоды жизни в большом государстве. В составе России Дагестан расширил территорию, приобрел единство и внешнюю безопасность. При этом, правда, не следует забывать о том, что входившие в состав Дагестана в 60-80-е годы XIX  века закатальские и белоканьские земли были в последующем включены в Бакинскую губернию, породив тем самым проблему разделенности лезгинского и аварского народов, крупнейших этносов республики. Если в едином государстве эта проблема не имела особого значения, то сегодня она становится все более болезненной. Произошло культурное возрождение народов Дагестана, у них сформировалось этническое самосознание, позволившее идентифицировать себя в окружающем мире. Развитие промышленности, науки, техники, высокий образовательный уровень населения — все это было достигнуто в составе России. Другими словами, дагестанцы искренне связывают свое будущее с Россией и в составе России. Но в последние 20 лет  создается впечатление, что идет процесс целенаправленного выталкивания Дагестана из России. Многие шаги, предпринятые в прошлом и предпринимаемые федеральным центром сегодня, подспудно формирует в общественном сознании дагестанского общества негативную картину, которая постепенно стирает позитивный опыт прошлого и подтачивает выгоды жизни в большом государстве. Не могу в этой связи не привести довольно точное наблюдение журналиста Василия Голованова: «Москве недостает в отношении Дагестана не только политической воли, любви не достает, великодушия, понимания или хотя бы попытки понять. Дагестанец с надеждой вопрошает: кто мы с тобою, брат, — друзья или враги, как мы будем дальше… В Дагестане простые слова, как «дружба народов» несут сильный положительный заряд для людей». (Василий Голованов. Из книги «Тотальная география Каспийского моря»// Истина. На авар. яз. 2012. № 11).
Это лишь некоторые из уроков, которые можно извлечь из 200-летней истории вхождения Дагестана в состав России. Их значение заключается в том, что без их учета политическая стабильность и социально-экономическое развитие современного Дагестана представляется довольно проблематичными.