Купить PDF-версию
Свыше 6 600 обращений граждан зарегистрировал ЦУР в июне 
616
Фазу! — С этим именем
сказочным, звонким
Я шла и иду по земному пути.
Иду, нет, лечу, как дерзкая
птица,
Глупеть не желающая взаперти.
Лечу через горы — в край
вечного лета,
Где всех наших грез цветет
волшебство…
Как будто желанье мое угадали
В восторге от имени я своего!
Дагестану
Солнце ли сияет,
Или дождик льет.
Ветер ли гуляет,
Или снег идет,
День ли смотрит в оба.
Или дремлет ночь, –
Я тебе до гроба
Преданная дочь.
Здесь, где море зыбко
И густы леса,
Я – твоя улыбка
И твоя слеза.
Здесь, где гор громады
Озирают даль,
Я – твоя отрада
И твоя печаль.
Здесь, где рек кипенье
В чашах из камней,
Я – одно мгновенье
Вечности твоей.
Кровь моя прогрета
Песней голубой,
Но и песня эта
Рождена тобой!
Закон гор
В горах моих родных
Не писаны законы.
Во все века
Никто их не писал.
Никто из них томов
Не составлял —
Натуры горцев
К этому не склонны.
Но если в очаге
У одного лишь горца
Еще хранится искорка огня,
Она из ночи в ночь,
День изо дня
Из очага в очаг передается.
И если в сундуке
У одного лишь горца
Еще хранится горсточка
муки,
Ее на все хватает очаги,
И в каждом доме
Свежий хлеб печется.
И если юношу
В дорогу провожают,
На проводы выходит
Весь аул.
А если кто в ауле захворает,
Покоя не находит весь аул.
Не станут никогда
В одном конце аула
Справлять рожденье,
Свадьбу затевать,
Когда умершего
оплакивает мать
И вся родня
В другом конце аула.
И если свадьба
У кого-нибудь из горцев,
Увидишь дым
лишь из одной трубы:
Аул, дневные завершив
труды,
У жениха,
В его дому сойдется.
И ни в одном окне
Ты не увидишь света,
Когда родной
аул кого-нибудь,
Скорбя, в последний
провожает путь, –
Ведь нету горя
Большего, чем это…
Вся от тебя
С тобой расстаться — нет
беды страшней,
Я вся твоя — от листьев
до корней,
Вся от тебя, какой и быть
должна,
Как луч-от солнца,
От реки-волна,
Вся оттебя,
Как от горы — скала,
Как трепетная ветка — от ствола.
Не могут жить,-
И в том не их вина, —
Лучи без солнца,
Без реки волна,
Трепещущая ветка без ствола
И без горы отвесная скала.
С тобой расстаться — нет
беды страшней,
Что значу я без верности
твоей?
* * *
Любимый, не гляди
тревожно
И слез моих не вытирай,
Храни молчанье, если можно,
Мне тихо выплакаться дай.
Я плачу оттого, что тесно
В груди огню моей мечты,
И оттого, что так чудесно,
Когда со мною рядом ты.
Я плачу оттого, что искрой
Кружилась в бурях бытия,
А стала яркой, жгучей,
быстрой,
Молниеносной жизнь моя.
И оттого еще я плачу,
Что лишь с тобою поняла,
Как все-таки немало значат
Мои стихи, труды, дела!
Я плачу от избытка счастья,
От благодарности судьбе –
Ведь столько силы, правды,
страсти
Открыла я теперь в себе:
В твоих объятьях я нежнее
Новорожденного птенца,
В борьбе с неправдой
я смелее
Орла – крылатого бойца!..
Так не гляди в лицо тревожно
И слез моих не вытирай –
Храни молчанье, если
можно,
Мне тихо выплакаться дай.
Поверь, еще счастливей
буду,
Еще чудесней станет нам, –
Молись же, как святому чуду,
Моим заплаканным глазам!
Водопад
Теснина камениста и узка,
И, встав к скале, слежу
я молчаливо,
Как, водопадом становясь,
река
Вниз головой кидается
с обрыва.
И кажется на искорки она,
Она меня на капли раздробила.
И в каждой искорке
заключена
Кипучая, живительная
сила.
Она кропит деревья и цветы,
Узорочье спасает расписное,
Что сникло от недвижной
духоты
И тяжкого полуденного зноя.
И, щедро зелень напоив,
в реку
По каплям собираюсь
в дымке синей
И вдоль скалистых
берегов теку
Спокойно и неспешно
по теснине.
И возрождаю исподволь запас
Растраченной энергии,
чтоб снова
На брызги разлететься
в добрый час,
С обрыва опрокинувшись
крутого.
Грусть
Фиалка к солнцу, как стрела,
Среди камней пробилась смело.
И тучка, как ягненок белый,
На плечи тихо мне легла.
Стою на круче,
И в молчанье Земля
на перевале дня
Глядит холодными очами
Аульских кладбищ на меня.
И грустно мне…
О, век мой жалкий! Когда
в могилу я сойду,
Неужто и тогда фиалки
Расцветят горную гряду,
И тучки будут до заката
Пастись, как белые ягнята…
Трубка
В моей душе, встревоженной
как будто
Перед полетом, затаился страх,
Когда я делала свой первый шаг
По этой тропке, восходящей
круто
К уступам скал. Туман на землю лег,
И что-то трепетное и живое,
Как от корней к ветвям
бегущий сок,
Меня горячей обдало волною.
Здесь поутру, как гибкая струна,
Одна, и тонкостанна, и грустна,
Еще моя прабабушка когда-то
Шла, думой невеселою объята.
В глазах стояли слезы и тоска, —
Так на заре, наверно,
красноперой
Печальна кобылица, у которой
Забрали жеребенка-сосунка.
Не так ли женская печаль-морока,
Среди камней укрытая до срока,
В былинке каждой, в трещинке
любой
Меня коснулась жаркою
волной?
И бабушка моя по тропке этой,
Крестом сложивши руки
за спиной
И голову пригнув, в лучах
рассвета
Брела, красе не радуясь земной.
Брела одна задумчиво и тихо,
Как обессиленная олениха,
Что ищет, сокрушаясь и грустя,
Бог весть куда пропавшее
дитя.
Не та ли грусть, укрытая
до срока
В листве росистой, тронула меня?
Шагаю я, вздыхая одиноко
И голову потерянно склоня.
Назад оглядываюсь и Аллаха
Молю о том, чтобы,
не зная страха,
Утрат не зная, грусти не тая,
Иной тропой шла внученька моя…
Заданная форма
Я заданную форму не приму,
Какою ни была бы форма эта:
Осточертели взору моему
Докучливые рамки трафарета.
От ранних лет такой металл
во мне,
Что может быть вполне
за чудо принят:
Он в жарком не расплавится
огне
И в полые изложницы
не хлынет.
Задаче многотрудной
я под стать,
Я точно каверзное уравненье,
Которому доселе подыскать
Никто не в силах верное
решенье.
Мой мир неописуемо велик,
Его шагами мерить
бесполезно:
В работе я — Вершины белый
пик,
В безделье я — Зияющая бездна.
Я — хлеб и соль на празднике
и рог
С хмельным вином,
Излишество и мера,
Летящий над лугами мотылек,
Перед броском застывшая
пантера.
Озорничать и хохотать до слез
Могу ребячьей прихоти
в угоду,
И быть степенной,
Как озерный плес
В безветренную, тихую
погоду.
Та дружба мне навечно
дорога,
Что больше по душе,
чем по рассудку,
И сильного хочу себе врага,
С которым драться надо
не на шутку.
Разлит во мне любви
тревожный свет:
Коснись меня рукою
на мгновенье,
И, как пандур, я зазвеню
в ответ
На это чуткое прикосновенье.
Я заданную форму не приму,
Какою ни была бы форма эта:
Осточертели взору моему
Докучливые рамки
трафарета.
А тот металл, что пламенем
своим
Расплавить не смогло бы
даже солнце,
По совести не чудом
неземным,
А мужеством бесхитростным
зовется.