Иракский транзит

Эта проблема актуальна и для России. Сейчас на Ближнем Востоке остаются сотни семей, члены которых являются гражданами нашей страны. Они ожидают решения своей судьбы. Россия согласилась принять детей. В конце прошлого года и начале нынешнего из Ирака прилетели два самолета МЧС РФ, на борту которых находились наши маленькие сограждане, спасенные из пожара войны. Это произошло благодаря содействию органов государственной власти, прежде всего Уполномоченного по правам ребенка в РФ. Именно этот институт стал инициатором всего процесса.

Этот процесс сталкивался со многими сложностями. О том, как он проходил, рассказывает один из его непосредственных участников, Уполномоченный при Главе Дагестана по защите семьи, материнства и прав ребенка Марина ЕЖОВА (на снимке).

— Марина Юрьевна, мы помним, что первые случаи возвращения детей были в 2017 году. Затем этот процесс неожиданно прервался. Прошел год, прежде чем он возобновился. С чем это было связано?

— Помимо человеческого сострадания, есть нормы международного гуманитарного права, конвенции, по которым Россия обязана защищать своих граждан, и в особенности детей, за пределами своей территории. Понимая, что большая часть находящихся в зоне военных действий детей – дагестанцы, именно руководством нашей республики было направлено обращение к Уполномоченному при Президенте РФ с предложением создать Международную комиссию по возвращению детей из зон боевых действий. Затем начался серьезный международный переговорный процесс с властями Сирии, Ирака и Турции.

Фактически новый отсчет начался с 23 ноября 2018 года, когда Президент РФ выслушал доклад Уполномоченного по правам ребенка РФ Анны Кузнецовой, где мы изложили нашу почти годичную работу, и согласился, что эту деятельность можно и нужно продолжать, дал соответствующие поручения Правительству. То, что мы делали в 2017 году, было смесью партизанщины с подготовительным периодом. Это такие разовые истории. Много было факторов непредсказуемых, ситуативных, спонтанных. Разные люди участвовали в этом процессе, разные субъекты.

Но мы понимали, что без решения Президента страны все действия будут иметь разрозненный характер и обречены на малую эффективность. К сожалению, и сейчас вокруг этой темы много недостоверной информации, попыток манипулировать горем людей и ненужного пиара.

Но самое главное, что начался вывоз детей. Первый борт приземлился 30 декабря. Там наших дагестанских деток было 23 человека. Второй борт прибыл 10 февраля: детей из Дагестана — четверо. Следующий мы планируем в конце марта, сейчас готовятся соответствующие документы.

– Наших читателей интересует, как вы собираете информацию о дагестанских детях, находящихся в зоне боевых действий на Ближнем Востоке?

— Вся информация собирается нами по крупицам. Это коллективный труд. Часть сведений предоставляли родственники. Там, где уже были задержания, информация шла от иракских властей по нашим запросам. Сообщения мы получали и от российских журналистов, работающих в зоне боевых действий. Для этого мы имеем договоренности с руководством наших ведущих СМИ параллельно со своей профессиональной деятельностью вести мониторинг по российским детям; помогают сотрудники Международного Красного Креста и Интерпол.

В аппарате федерального Уполномоченного создана «горячая линия» по сбору информации по этой тематике и приему заявлений. Есть специальный электронный адрес, на который можно направить письменную информацию.

— Каковы дальнейшие шаги?

– Здесь разные сценарии – в зависимости от ситуации в той или иной стране.

Наибольшего прогресса удалось добиться в переговорах с иракскими властями. Анна Юрьевна Кузнецова лично вылетала в Багдад, где встречалась с премьер-министром Ирака и председателем Верховного судебного совета. Мне неоднократно приходилось проводить консультации и встречи, на которых присутствовал Чрезвычайный и Полномочный посол Республики Ирак в Российской Федерации Хайдар Мансур Хади Авис; мы договорились предметно обо всех требованиях, которые выдвигаются в отношении наших граждан. В итоге сложилась понятная правовая процедура, поэтому сейчас идет организованный вывоз детей из Багдада.

Оперативную работу на месте выполняют российские дипломаты. Министерством иностранных дел определен советник, отвечающий за это направление, это опытный человек, много лет работающий на Ближнем Востоке. Именно ему мы предоставляем всю имеющуюся у нас информацию по нашим гражданам. В соответствии с консульской конвенцией дипломату предоставляют доступ к российским гражданам, в том числе в тюрьмы, следственные изоляторы, приюты и лагеря беженцев.

Если информация о нахождении россиян подтверждается, начинается следующий этап — сбор документов. Он достаточно сложный и неоднозначный. Если мы говорим о наших женщинах, то практически все они — жены или вдовы боевиков. То есть речь идет о лицах, вовлеченных в противоправную деятельность. Следовательно, они находятся под следствием или осуждены, или ждут обжалования приговора.

Ситуацию с такими женщинами мы отрабатываем. Пока местные власти не дают определенного ответа. Но, независимо от решения в отношении взрослых, мы получили согласие иракских властей на вывоз детей.

Главный вопрос – установить достоверно их гражданство. Одно дело, если речь идет о детях, родившихся в России и вывезенных родителями в Ирак или в Сирию. Здесь всё относительно ясно. Куда сложнее с теми, кто родился там. По иракскому законодательству, дети, рожденные на иракской земле, автоматически считаются гражданами страны, если не будет доказано иное. Вот это «иное» тяжело доказывать. И даже если мы знаем, что мама — гражданка России, то установить достоверно гражданство отца зачастую невозможно.

Многие матери не в состоянии назвать место рождения детей. И это объяснимо. Они кочевали по чужой для них стране, спасаясь от авиаударов, и могли не знать название населенного пункта, где происходили роды.

Мы долго думали, в конечном итоге сошлись на таком порядке. Сначала будет делаться ДНК-экспертиза, чтобы подтвердить родство детей с матерями. К слову, был случай, когда женщина для того, чтобы ее вывезли, захватила чужого грудного ребенка, назвала своим. Когда ее доставили в страну и она убедилась в собственной безопасности, то заявила нам: заберите ребенка, он не мой. На самом деле ситуация была критическая, потому что если бы другое государство объявило ребенка своим гражданином, мог случиться международный скандал. Нас могли обвинить в том, что под видом спасения своих детей мы похищаем чужих.

Гораздо хуже ситуация по Сирии. Основная масса наших женщин и детей сосредоточена в лагерях беженцев на территории так называемого Сирийского Курдистана. Эта часть государства контролируется разными неправительственными группировками: «Демократический альянс», Партия Демократического Единства курдов и др. Пока официальный переговорный процесс с ними невозможен. Тем не менее работа по предоставлению гуманитарного коридора продолжается; мы очень надеемся, что сможем вывезти детей и оттуда.

— Есть ли данные, сколько детей из Дагестана находятся там?

— Подобной достоверной статистики нет ни по дагестанским, ни в целом по российским детям.

Можно называть лишь приблизительные цифры.

— В каком состоянии находились встреченные вами дети?

— Физическое состояние было нормальным. Первичный осмотр они прошли в Национальном центре здоровья в Москве. Там за нами закреплено отделение, где детей осматривают лучшие специалисты. Если ребенку необходимо медицинское вмешательство, он там же и останется для лечения.

По приезде в Дагестан дети проходят полную диспансеризацию. В этом отношении Минздрав РД хорошо отработал. В каждом районе, куда дети приехали, за ними были закреплены врачи. Пока все дети относительно здоровые. Самое тяжелое заболевание – камни в почках у одного мальчика.

Но нам сразу стало ясно, что психологическое состояние детей требует особенного внимания. Когда приземлился первый борт, с нами было ограниченное число специалистов в этой области. И это стало для нас проблемой. Поэтому в следующий раз мы взяли достаточно врачей, психологов и педагогов, которые могли бы найти контакт с детьми.

Эти дети вернулись из ада. То, что они пережили, не всякий взрослый за всю свою жизнь увидит.

— Значит ли это, что процесс социальной адаптации детей в обществе затягивается или может оказаться под угрозой?

— Пока говорить о социальной адаптации рано. Надо, чтобы дети привыкли к новым реалиям. Прошло всего два месяца. Это очень мало относительно к тому, через что им пришлось пройти. До сих пор многие дети отказываются отключать свет ночью. От многой еды отказываются, видимо, потому, что не знают, что это такое. Если едят, то лихорадочно. Надо пройти процесс практически полной перестройки сознания. Сколько времени это займет, сказать трудно. Мы недавно разговаривали с опекунами детей на эту тему и пришли к выводу, что есть необходимость направить детей на полноценную реабилитацию в лечебное учреждение.

Да, с одной стороны, дома лучше. Но совершенно очевидно, что рядом с ребенком должен находиться специалист, который знает, как реагировать на ту или иную ситуацию. Например, как правильно отвечать на те или иные вопросы, которые задаются детьми.

Приведу один пример. Когда мы летели домой, одна девочка спросила меня: теперь ты будешь моей мамой? Хотя я по роду своей деятельности занимаюсь детской тематикой, но тут совершенно растерялась и не знала, что сказать. Поэтому мы обратились в наш Минздрав, где есть психиатры, которые занимаются детьми с острыми посттравматическими расстройствами. У нас есть также договоренность с институтом им. Сербского, где очень тепло отнеслись к нашим детям. Директор института Зураб Киклидзе лично приехал в центр размещения детей, осмотрел их. Сотрудники центра готовы прилететь в Дагестан, осмотреть детей и оказать любую посильную помощь.

— Все ли дети нашли своих родственников?

— Да, абсолютно всё. Иногда родственники даже спорят друг с другом, кто заберет детей. Были и те, кто сомневался. Есть одна девочка, полная сирота, близких родственников нет, только очень старенькая бабушка, которая не в состоянии за ней смотреть. Откликнулись друзья семьи, забрали ребенка. Мы им благодарны, это очень хорошая семья.

Слава богу, люди у нас отзывчивые. Многие звонят нам, говорят, если нет родных, мы усыновим.

— До сих пор раздаются голоса: зачем столько сил и средств тратить на эту проблему? Пусть эти дети остаются там, еще неизвестно, что из них получится.

— Мы с некоторыми нашими коллегами спорили на эту тему. Меня спрашивали: вы понимаете, что вы террористов привозите? На это я привожу один аргумент: их родители, которые увезли их туда, никогда не были ни на войне, ни в тюрьмах, не видели ни голода, ни болезней. А многие еще в прекрасное советское идеализированное время воспитывались и пионерами были. Это не помешало им в какой-то момент бросить все и уехать в чужую страну умирать под чужими знаменами. Но разве дети в этом виновны?

Моим личным маяком стали слова Елизаветы Глинки (Доктор Лиза): «Каждая спасенная, выхваченная из ада детская жизнь – это перелом хода вещей, предотвращение почти свершившегося зла. Я буду вывозить детей, пока война не кончится…».