Эпоха длиною в жизнь

Председателем Верховного Совета Дагестанской АССР Магомедов был избран на I Съезде народных депутатов 24 апреля 1990 года. Должность, безусловно, значимая, но «руководящая и направляющая роль» компартии, закрепленная в Конституции, ограничивала ресурсы номинального президента республики. Именно так, по аналогии с Западом, нередко именовали руководителей представительных органов регионов. Фактическими же главами на местах всегда были первые секретари обкомов партии. Но всё изменилось за один день.

После неудачной попытки государственного переворота, предпринятой ГКЧП, 23 августа 1991 г. президент России Борис Ельцин подписал указ «О приостановлении деятельности Коммунистической партии РСФСР», а указом от 6 ноября 1991 г. деятельность КПСС и КП РСФСР на территории России вообще была запрещена, партийные структуры предписывалось распустить, а имущество партии подлежало национализации. Большинство руководителей республик, бывшие полновластными хозяевами регионов, оказались вне закона. 70-летняя эпоха партийной гегемонии в стране закончилась, но чуда не произошло, жить лучше от этого люди не стали, а все разрушительные процессы усилились, принимая угрожающие масштабы.

Это сегодня появился такой термин для обозначения руководства в чрезвычайных ситуациях – ручное управление. Термин, который взят из летной практики, когда пилот берет управление на себя, отключая автоматику. Когда развалился Советский Союз, автоматика государственного управления отключилась сама собой, а многие пилоты катапультировались, выпрыгнули из горящего лайнера государственной машины. Стройная система советской властной вертикали, выстраивавшаяся годами, сложносочиненная и замысловато устроенная, рухнула практически в одночасье. Вся полнота власти в республике перешла к Верховному Совету – единственному легитимному органу, оставшемуся после запрета партии и способному сформировать новую властную инфраструктуру. Его председателю предстояло действовать в нестандартных условиях, в совершенно новой системе координат, решая задачи со множеством неизвестных.

– Магомедали Магомедович, Вы встали у руля республики, когда политическая погода была переменчивой, если не сказать штормовой. Каково это – оказаться у государственного штурвала в такое время?

– Тогда все наши мысли были о том, чтобы не допустить развала Дагестана, который многие уже приготовились растащить по национальным квартирам, используя неурядицы и преимущества момента. За 12 лет существования Государственного Совета нашей республике удалось пройти сквозь сложнейшие испытания, избежав разрушительных сценариев. Плоды нашей работы не заставили себя долго ждать. С Дагестаном стали считаться как с равноправным субъектом Федерации, республика обрела заслуженный авторитет не только у руководства страны, но и у всего российского народа.

– На заре создания Госсовета в 1991 году, когда на федеральном уровне возник коллапс власти, двоевластие, временами даже безвластие, в Дагестане новая структура органов власти фактически тоже не была сформирована и оформлена. Можете вспомнить свои ощущения и впечатления тех лет? Что царило тогда в умах людей, во властных кругах, какие векторы развития предлагались, какова была Ваша позиция?

– В августе 1991 года мы с Председателем Совета Министров Мирзабековым оказались в Москве, как раз во время путча. Остановились в гостинице «Москва» и собирались идти решать множество текущих проблем, стоявших тогда перед республикой, был запланирован ряд важных встреч. Мы приехали в Белый дом, где находился тогда Ельцин. Там уже было очень напряженно, слышалась стрельба.

Поднялись на лифте, но в кабинетах так и не нашли никого, с кем можно было бы говорить о положении дел. Оттуда мы поехали в Кремль. Встретились с вице-президентом СССР Геннадием Янаевым, но поняли, что он совершенно не владеет ситуацией и ничего не решает, тогда многие власть предержащие попросту были в панике. Потом мы пошли к Председателю Верховного Совета СССР Лукьянову, он владел обстановкой и был настроен на конструктивный разговор. Хотя он и симпатизировал ГКЧП, однако напрямую не поддерживал переворот. Танки уже стояли на улицах Москвы, но все было мирно, на броне сидели дети и играли. Поняв, что сейчас ни один вопрос Дагестана мы решить не сможем, в тот же день мы вернулись в Махачкалу.

По возращении я собрал Верховный Совет, где мы обсудили положение дел в стране и республике. Вопросов было много. Я тогда твердо заявил, что должны оставаться в составе России и во что бы то ни стало сохранить единство республики, несмотря на то, что происходит в Центре.

Обстановка в Дагестане к этому времени была уже довольно сложной, различные партии и национальные движения расшатывали ситуацию, боролись за влияние. Многие горе-политики не отдавали себе отчета, к чему могут привести их безответственные призывы. Например, некоторые настаивали на снесении памятника Ленину на центральной площади в Махачкале. Я тогда еле-еле успокоил эти горячие головы. Требовали также немедленно объявить суверенитет и даже выйти из состава России. По этому вопросу моя позиция всегда была принципиальной – я был убежден, что судьба Дагестана с Россией.

Суверенитет – это не игрушка, а тяжелый груз, и республика была не в состоянии справиться с этой ношей. Дагестан очень тяжело вошел в состав России, даже наш великий Расул Гамзатов тогда пошутил, сказав, что «мы добровольно в состав России не входили и добровольно не выйдем». Мы были многонациональной республикой с массой внутренних проблем и противоречий, содержать собственную армию, обеспечивать оборону мы были бы не в состоянии. К чему приводит погоня за суверенитетом, мы увидели позже. Пример наших соседей в этом плане был показателен.

– Когда Вы подошли к идее создания Госсовета? Как вырабатывались и принимались решения по этому поводу?

– К этой идее мы подошли в пору расцвета национальных движений, которые фактически хотели стать альтернативными структурами власти по национальному признаку, используя процесс национально-культурного возрождения наших народов в свою пользу. Каждое такое движение само выбирало себе руководителя и действовало, как ему заблагорассудится, отдельно от республики и ее интересов.

«Я находил время и разговаривал с каждым»
Магомедали Магомедов

Видя опасность распада республики из-за таких центробежных тенденций, мы долго думали над реформой власти, даже отправляли людей в Швейцарию для изучения опыта формирования структур власти в многонациональном регионе, изучали примеры и других государств. В конце концов родилась такая идея – избрать от каждого дагестанского народа – которые потом были закреплены в конституции и получили неформальное название титульных – полномочных представителей. Коллегиальный орган, который они составят, мы предложили назвать Государственным Советом Дагестана, рассчитывая, что именно такой орган получит широкую поддержку людей в то непростое время. И наш расчет в целом оправдался.

Госсовет стал бесценным опытом коллективного президентства. До этого дагестанцы два раза голосовали за введение поста президента республики, и оба раза люди категорически отказались от единоличной формы управления республикой.

Когда идея Госсовета созрела, была оформлена, проработана и сформулирована, по результатам для реализации выработанных положений мы создали рабочую группу во главе с моим заместителем Багаудином Ахмедовым. В итоге ведь нужно было менять Конституцию, которая на тот момент уже совершенно не соответствовала реалиям того времени. Для этого Верховным Советом была создана Конституционная комиссия. Очень долго мы работали над проектом Основного Закона, почти два года обсуждали положения будущей конституции с авторитетными и уважаемыми в республике людьми, юристами, учеными, политиками, общественными деятелями. Было немало споров.

– С какими трудностями пришлось столкнуться прежде всего?

– Мною была поставлена задача, чтобы Конституция сгладила все возможные общественные противоречия, консолидировала дагестанцев, была принята всеми слоями общества. Для принятия Конституции и выборов членов Госсовета мы создали специальный орган, аналогов которому не было, – Конституционное собрание. Этот орган состоял из двух равнозначных частей. Туда вошли не только депутаты Верховного Совета республики, но и избранные на местах, в городских и районных советах, наиболее авторитетные представители городов и районов Дагестана. Причем не было обязательным условием, чтобы членом Конституционного собрания непременно стал какой-то руководитель или председатель местного совета депутатов. Это должны были быть пользующиеся уважением в обществе люди.

Конкуренция на выборах членов Госсовета и председателя нового органа была очень сильной. Например, один из лидеров национального движения лакцев Магомед Хачилаев не был избран, так как по количеству поданных голосов его опередил Амучи Амутинов. Таких примеров острой конкурентной борьбы на выборах членов Госсовета было немало. Против моей кандидатуры, например, было подано 36% голосов. Тогда за место Председателя Госсовета на выборах со мной соперничал известный лётчик, Герой России Магомед Толбоев. Это были открытые демократические процессы. Позже на пост Председателя Госсовета баллотировался управляющий Пенсионным фондом Шарапутдин Мусаев. У него были на тот момент огромные финансовые ресурсы. Ему было неудобно, что он так открыто действует против меня, и он пришел ко мне со словами: «Магомедали Магомедович, я выиграю, лучше снимите свою кандидатуру, чтобы потом нелепо не чувствовать себя». Я ему ответил: я не собираюсь отказываться, и ты не выиграешь, а те, чьей поддержкой ты заручился, за тебя не проголосуют. Так в итоге и получилось, он набрал чуть меньше трети голосов. Среди членов Конституционного собрания всегда была определенная часть людей, настроенная против меня, и я относился к этому нормально.

– Очень сложное было время, часто звучали выстрелы и взрывы, происходили теракты, гибли люди, в том числе из вашей команды, ваши соратники, с которыми вы строили новую государственность. Гусаев, Арухов, список длинный…

– Я очень переживал по поводу каждой такой утраты. Гусаева очень любил, это был достойный дагестанец. Когда случилась эта трагедия, я находился в Москве на лечении с поломанной ногой. На похороны не успел, но на следующий день вернулся и с костылями поехал на соболезнование. Каждая такая смерть была невосполнимой потерей для Дагестана. Грамотный, перспективный политик, замечательный человек. Очень жаль, что не смогли его и других уберечь. А жизни скольких простых людей унесли бессмысленные и жестокие теракты? Чего стоит только один взрыв на параде в Каспийске, где погибли дети?! Были размыты грани добра и зла. Нашим недругам нужно было расшатать обстановку, обострить ситуацию в стране и республике, постараться оторвать Дагестан, дискредитировать власть. Но мы открыто говорили народу об этом, и люди нас понимали и поддерживали.

– Сейчас, по прошествии стольких лет, как бы Вы сформулировали главные достижения периода правления Госсовета, который начался вместе с Вами и полномочия которого закончились после Вашего ухода?

– Самое главное достижение поначалу было в том, что мы свели на нет авторитет и значение национальных движений. Фактически они самоликвидировались и распались. Само объединение людей исключительно по национальному принципу было бы губительным для Дагестана. А в составе Госсовета оказались люди, на тот момент очень авторитетные, представляющие свои народы и выражающие их чаяния, признанные лидеры. Это дало нам возможность решать все вопросы, связанные с национальной политикой, открыто и гласно. Вопрос расчленения Дагестана ушел с повестки дня. Многие национальные движения толкали нас на шаткий путь, выступали за разделение по национальному признаку или создание федеративной республики, но, по моему мнению, это было недопустимо, так как могло привести к распаду Дагестана.

Госсовет сыграл большую роль в укреплении дружбы народов Дагестана. Всё это привело к тому, что в 1999 году наш народ оказался готов дать отпор врагу.

– 1999 год для Вас – год знаковый, переломный. Это был экзамен на прочность и для Дагестана, и для Госсовета республики. Каковы Ваши главные воспоминания о том времени?

– Это было время, когда проявились лучшие качества дагестанцев. Дагестан стал единым целым, и вся страна была рядом с нами. Кто только ни приезжал к нам, кто только ни оказывал поддержку, начиная от Лужкова и заканчивая губернаторами разных регионов. Приезжали, включались в работу, строили, помогали. Потому что мы подтвердили, что дагестанцы – истинные россияне, что Россия – наша общая Родина. Скажу без преувеличения: я сам был восхищен поведением дагестанцев, меня охватывало чувство гордости за наших людей. Самоотверженно, как один человек, они встали на защиту своей Отчизны, не жалея ни сил, ни ресурсов. Дагестанцы, которые жили в регионах Центральной России, в Сибири, в краях и областях, массово возвращались на Родину, чтобы помочь. Все военнослужащие-дагестанцы, которые служили в разных частях, попросились в Дагестан, даже был организован для них специальный дагестанский батальон. Из Тулы мы получили два вагона винтовок и патронов, получали вагонами полевую военную форму. Всё это организовывали наши земляки. Люди не жалели себя, своих сил, поэтому мы и выиграли в той борьбе.

Ставка у бандитов была на то, чтобы оторвать Дагестан от России, а дальше и весь Северный Кавказ. На Кавказе наша республика – ключевой регион, лакомый кусочек, как принято говорить. Государство было тогда еще слабым, неокрепшим. Если бы тогда дагестанский народ не принял на себя удар, то неизвестно, как бы всё сложилось дальше для страны в целом. Путин не раз подчеркивал, что именно Дагестану Россия обязана многим. И недавно он мне тоже говорил, что никогда не забудет заслуги дагестанского народа в деле укрепления Российской государственности.

Решающая роль в разгроме бандформирований в 1999 году, конечно же, принадлежала нашей армии. После прихода к власти руководителя, способного принимать волевые решения и брать ответственность на себя, удалось поднять моральный дух людей. Офицеры, солдаты и ополченцы воочию увидели тогда, что у страны появился настоящий лидер. В воинских подразделениях стали наводить порядок, нашлись резервы, было налажено бесперебойное снабжение воинских частей всем необходимым. Поистине знаковым моментом в ходе военной кампании был и приезд Владимира Путина в Дагестан.

Я неоднократно говорил, что Путин как государственный деятель российского и международного масштаба впервые ярко проявил себя именно в Дагестане. Уже первые решительные шаги Путина в новой должности предопределили его дальнейшую судьбу, судьбу выдающегося государственного деятеля, мудрого политика, признанного лидера России, человека, на плечи которого легла огромная ответственность за судьбу страны и народа. Именно тогда было положено начало большой работе по укреплению Российского государства, собиранию страны воедино.

Дагестанцы относятся к Путину с особенным чувством уважения и никогда не забудут его исторический приезд в республику в 1999 году, выступление перед солдатами нашей армии и дагестанскими ополченцами, где он дал высочайшую оценку Дагестану и дагестанцам.

И еще один факт. Когда боевики напали на Ботлих, некоторые призывали меня обратиться за помощью к Масхадову, но я принципиально отказался от этого предложения, потому что он прекрасно знал о готовящемся нападении и ничего не сделал для того, чтобы его предотвратить. Я готов был с ним встретиться, но искать его поддержки не собирался. В итоге выяснилось, что те, кто предлагал такой сценарий, преследовали свои личные интересы.

– Сейчас звучат с сопредельной стороны разные оценки событий 1999 года. Как Вы к этому относитесь?

– Я не считаю, что серьезный политик может себе позволить громкие высказывания, ставящие под удар отношения братских народов. Фальсифицировать сейчас пытаются и историю Второй мировой войны, чтобы принизить вклад советского народа в победу над фашизмом. Но это пустая трата времени, историю переписать не получится. Кто бы ни делал попытки оболгать Дагестан, всё это обречено на провал, заслуги дагестанского народа перед страной подтверждены делами и сомнению не подлежат.

Кстати, в дни нападения банд международных террористов одной из главных задач была организация противодействия пропаганде боевиков. Мы подавили натиск врагов не только на боле боя, но и на информационном фронте. Надо было донести до людей опасность момента, призвать их общими силами остановить врага и справиться с последствиями нападения.

У Госсовета вообще всегда была хорошая связь с прессой, была реальная открытость, на наших заседаниях всегда присутствовали журналисты.

– А какое самое запоминающееся заседание Госсовета Вы могли бы вспомнить?

– Их было много. Было, например, заседание по вопросу о раздаче людям оружия после нападения боевиков на Дагестан, которое мне очень запомнилось. Вопрос был очень серьезный, многие возражали. В том числе представители МВД и других силовых структур. Был там и исполняющий обязанности генерального прокурора России Владимир Устинов. Тогда те, кто выражал обеспокоенность, опасались, что народ может повернуть оружие против власти. А я им сказал: пусть поворачивают, если мы заслужили это, но я уверен, что никто не повернет его в нашу сторону и не пойдет против власти, наоборот, будут использовать оружие только для защиты родного дома. В итоге так ведь и было. Мы долго спорили, и в конце концов почти все со мной согласились. Единственным из поддержавших меня представителей Федерального центра был Устинов, который сказал, что мы найдем обоснование, чтобы на законной основе выдать оружие народу.

– А ведь разговор этот велся всего лишь через год после того, как мятежники захватили Дом Правительства в мае 1998 года. Всегда хотел спросить у Вас лично про те ощущения, которые были, когда вы шли в свой кабинет по площади через толпу вооруженных людей. О чем тогда думали, какие мысли и эмоции Вас охватывали?

– Почему-то я был уверен, что с ними справлюсь. Я думал о том, что если я этого не сделаю, то в Дагестане может повториться Чечня, только в худшем варианте. Я уже знал, что Орджоникидзевская и Волгоградская дивизии получили приказ выдвинуться в сторону Махачкалы. Трагические перспективы последующего развития событий всем были понятны. Конечно, я осознавал, что сильно рискую, но знал, что и среди захвативших здание есть люди, которые меня уважают лично.

Я вошел в здание, в коридорах стояли увешанные пулеметными лентами крепкие ребята, многие из которых были в масках, и меня встретили очень враждебно. Войдя в свой кабинет, я увидел сидящего за моим рабочим столом одного из лидеров мятежников, там были спиртные напитки и остатки еды. Увидев меня, он тут же встал и вышел, а я принялся говорить с захватчиками. Были среди них те, кто особенно свирепствовал, призывая меня немедленно подать в отставку. Другие тоже очень жестко выступали. В общей сложности мы говорили где-то шесть часов. Это позже я узнал, что в одном из соседних кабинетов в это самое время решалась и моя судьба. Одним словом, переговоры были затяжными и напряженными. Очень серьезно меня поддержали тогдашний мэр Хасавюрта Сайгидпаша Умаханов и мэр Каспийска Руслан Гаджибеков, а также бывший лидер аварского национального движения Гаджи Махачев. В конце концов со мной согласился и Надир Хачилаев. Я дал им слово, что за содеянное их никто преследовать не будет. После этого мы сняли с Дома Правительства знамя мятежников и водрузили флаги Дагестана и России.

– Магомедали Магомедович, недавно Вы были удостоены высокого звания Героя Труда Российской Федерации. Что для Вас значит эта высшая степень отличия?

– В своё время, после событий 1999 года, я отказался от предложения присвоить мне звание Героя России. Сказал тогда, что это звание должен получить только тот, кто был в окопах, с автоматом в руках. Решение о присвоении мне звания Героя Труда Президент принял лично, меня не спрашивая. Это, безусловно, очень высокая оценка моей деятельности, за которую я благодарен главе государства.

– Есть такое понятие – формула власти. Какова Ваша формула власти? Что бы Вы могли посоветовать нынешним и будущим поколениям руководителей?

– Не отгораживаться от народа. Власть – это ведь конкретные люди, а не отвлеченное понятие. И от человека во власти зависит многое. Я всегда думал о судьбе республики и о нашем народе. В самое тяжелое время, когда кругом царила неразбериха и был парад суверенитетов, своей главной задачей я считал убедить людей не поддаваться на уловки популистов. Это бы очень дорого стоило дагестанцам, если бы разрушительные идеи взяли верх. Я не хотел, чтобы они заразились этим пагубным вирусом – идеей сепаратизма. Я рад, что люди, с которыми я работал, меня всячески поддерживали, помогали и были ориентированы на созидание. Суверенитет наша республика и так имеет в рамках своих полномочий и своей Конституции, и его надо укреплять и отстаивать в составе России вместе с нашим многонациональным народом.